Аттестат зрелости 2 (СИ) - Рюмин Сергей

Лесовичок резко остановился, обернулся и погрозил мне пальцем:

— Без разрешения хозяина нельзя! Ни в дом войти, ни в баню, ни на двор!

Я развел руками, мол, не знал.

Еремеич подошел к дубку, обошел его кругом, погладил ствол, опустился на колени, согнулся, чуть ли не касаясь лицом земли, вдохнул носом, замер, потом поднялся:

— Идём!

Мы вышли в лес, прошли мимо упавшего дерева — Еремеич впереди, я сзади. Прошли одну поляну, другую. Лесной хозяин Силантий Еремеевич вёл меня по едва заметной тропинке куда-то вглубь леса.

— Идём, идём! — несколько раз повторил он, подбадривая меня. Хорошо, что я обул кроссовки, а то ведь хотел поначалу идти в тапочках-сланцах.

— Быстрей, быстрей! — Еремеичу что-то не терпелось. — Не отставай!

Перед нами открылась широкая поляна правильной округлой формы. На поляне возвышался гигантский сказочный дуб. Я замер, любуясь его дикой красотой. Человек пять, взявшись за руки, вряд ли смогли бы его обхватить. А высотой он, пожалуй, был вровень с корабельными соснами. Еремеич нетерпеливо потянул меня за рукав:

— Иди сюда, Антон!

Он подтащил меня прямо к дереву. Я положил руку на ствол, на корявую, будто в старых шрамах кору.

— Смотри! — потребовал лесовик. — Он такой же?

Я не понял вопроса, посмотрел на него:

— Что?

— Этот дуб. Он такой же, как у тебя? — повторил Еремеич. — Такой же волшебный?

Я понял суть. Положил вторую ладонь на ствол, взглянул магическим зрением. Дуб был стар. Очень стар. Просто супер стар! Возможно, он когда-то был волшебным деревом-защитником. Но сейчас он спал.

— Ему, наверное, тысяча лет, — задумчиво сказал я. — Он спит.

Я осторожно направил в дерево поток «живой» силы. Она сразу же раздвоилась на два потока поменьше — вверх, в крону, и вниз, к корням. Мне показалось, что дерево встрепенулось. Я убрал руки. Мне показалось, что дуб вздохнул с сожалением. С сожалением!

— Может, он раньше был деревом-защитником, — сказал я. — Но сейчас он просто дуб. И спит.

Еремеич вздохнул.

— Ему больше тысячи лет, — сообщил он. — Он последний в этом лесу. И на многие вёрста в округе другого такого нет. Я пути-дороженьки к нему закрыл. Ни турист не подойдёт, ни лесник, ни оборотень. И уж тем более ни ведьма.

— Когда я здесь появился, — продолжал лесной хозяин. — Он здесь уже был в полной силе. А я давно здесь, еще со времен Святослава Игоревича Храброго.

— Это который Константинополь чуть не взял?

— Это который сын Ольги Мудрой был! — ответил лесовик. — А Константинополь Вещий Олег воевал.

Я кивнул. Точно, у Святослава было взятие Булгарского Переяславца, Хазарского каганата и сидение в Доростоле.

— Может, ты поможешь ему? — спросил вдруг лесовик, кивая на дуб. — Помнишь, как тот дуб год назад оживил?

— А чем помочь? — удивился я. — Разбудить?

Я направил в него конструкт регенерации, подпитав «живой» силой больше обычного. Дуб вроде даже как вздрогнул. Еремеич оживился:

— Гляди, гляди! Великан-то задышал!

И действительно, дуб всколыхнулся кроной, зашевелил ветвями — и старыми толщиной с человека, и молодой порослью, словно просыпаясь.

— На сегодня хватит, — я решил на всякий случай поберечь силы. — Завтра можно еще сходить сюда, подпитать его.

— Ну, завтра так завтра, — лесовик возражать не стал.

— Силантий Еремеевич, ты мне лешего обещал показать, — вдруг вспомнил я. — Еще год назад.

— А не забоишься? — усмехнулся старичок-лесовичок. — Они злые по весне, спросонья-то.

— Да я ж только посмотреть! — ответил я. — И кикимору обещал показать, и трясинника.

— Трясинника не обещал, — отрезал Еремеич. — Лешего покажу. Стой смирно и не пугайся. Со мной он тебя не тронет!

Справа вдруг ожили кусты. Словно из-под земли поднялась коряга не коряга, бревно не бревно, но что-то такое — ствол дерева на четырех толстых ветках-ногах со множеством сучьев-рук — и зашагало к нам. Чуть повыше сочленений веток-рук открылись два ярко-зеленых глаза. Я замер от этого зрелища. Еремеич повернулся ко мне, ехидно хихикнул:

— Что, паря, страшно стало? Штаны сухие?

Я покачал головой:

— Впечатляет…

И снова перевел взгляд на древесное чудище, которое неумолимо приближалось к нам. Наложил на себя «каменную кожу», хотя, честно говоря, было сомнительно, что этот конструкт защитит от постепенного сдавливания, если леший ухватит меня своими ручищами.

Леший подошел вплотную. Еремеич улыбнулся ему, приветственно махнул рукой. То ли в ответ, то ли нет, чудище наотмашь махнуло толстой веткой-рукой, влепив прямо по корпусу лесному хозяину. С воплем негодования Еремеич улетел куда-то в заросли. «Самый сильный в лесу, только очень лёгкий!» — мелькнуло в голове.

— Беги! — заорал Еремеич из кустов. — Беги, Антон!

Леший подшагнул, перебирая ножищами, ко мне, оглушительно ухнул ртом-дуплом, замахнулся на меня, намереваясь, наверное, вбить в землю, и… осыпался темно-бурым прахом.

Я облегченно выдохнул и сел на какой-то пенек. Вытянул перед собой руки. Руки тряслись…

Из кустов выбрался наконец помятый Силантий Еремеевич, ошарашенно поглядел на меня, потом на кучку то ли песка, то ли золы передо мной, открыл рот и, едва ли не заикаясь, спросил:

— Это ты? Он… Он…

Лесной хозяин набрал воздуха в грудь и выдал:

— Он же бессмертный. Они здесь с начала веков живут…

Я развёл руками и буркнул:

— А какого хрена он с голой пяткой на шашку лезет?

Еремеич юмора не понял, продолжил меня терзать расспросами:

— Как же ты его? Чем? Его ж сам Велес вырастил! Они только с лесом уйти за кромку могут. Или с лесным пожаром. Даже могучий Святогор не мог с лешаком справиться.

Я отмахнулся и, пытаясь улыбнуться, спросил:

— Пошли кикимор смотреть!

— Отстань! — сердито отказался лесовик. — Теперь тебя в лесу все будут бояться: и кикиморы, и лешие, и трясинники, вся нечисть! Это ж надо так? Лешего изничтожил! Кстати, — Еремеич опять обратился ко мне, — как ты его?

— «Мертвой» силой, — ответил я. — Я же маг Жизни и Смерти. Начинающий, — добавил я. — Подмастерье.

— Некромансер, что ли? — с опаской переспросил лесовик.

— Это только одно из направлений магии, — уточнил я. — А почему этот леший тебя не послушался? Ты ж хозяин здесь, Еремеич!

Силантий Еремеевич поморщился, вздохнул:

— Весна. Он еще толком не проснулся, не очухался. Да и дурные они. Чужаков не любят. А так-то они послушные. Только, — он развел руками, — ты теперь в лесу никого не встретишь. Разбегаться от тебя все будут.

Мы присели на пеньки. Силантий Еремеевич удачно выбрал полянку. На ней было несколько ровных пенечков, прямо-таки стулья и стол.

— Ты с собой пожевать ничего не захватил? — поинтересовался он.

Я вытащил из кармана ветровки горсть конфет, протянул ему. Лесовик немедленно ухватил одну, развернул, отправил в рот.

— Ты и с духами можешь общаться? — спросил он, жуя «Ласточку».

— Вроде могу, — ответил я немного уклончиво.

— Это хорошо, — Силантий Еремеевич ухватил еще конфету. — Ты мне саженцев наколдуешь? Я с тобой расплачусь, ты не думай! Мне хотя десяток дубков посадить. А лучше два.

— Видно будет, — ответил я. — Перееду, постараюсь помочь.

— Будет у меня заповедная дубрава, — мечтательно выдал лесовик. — Раньше их берегини сажали-выращивали. А сейчас всё извели, вырубили. И некому снова…

Он вдруг смахнул слезу и снова выдал:

— Как же я так с лешим-то? Чуть тебя не сгубил!

— Да, — согласился я. — Чудище знатное было…

— Знатное? — Еремеич встрепенулся. — Ему тыщщи две годочков было, не меньше!

— Сколько? — удивился я.

— А ты думал! — Еремеич усмехнулся. — У меня их в лесу раньше десятка два было. Сейчас вот три осталось. Без этого.

— А куда ж они подевались-то? — удивился я. — Если их и убить никак нельзя.

— Засыпают они… — лесной хозяин скривился. — На зиму укореняются, засыпают, а по весне, глядишь, и просыпаться не хочет. Нравится ему так — спать. А через десяток лет глядишь, уже и не леший спит, а дерево растёт.