Роман Афанасьев - Дикая Охота
— Уйди, дура! Уйди! — надсадно захрипел Кобылин, и это титаническое усилие окончательно лишило его сил.
Он откинулся на спину, кружась в сером водовороте, что затягивал его все глубже, наблюдая за удаляющимся светлым пятном. Мир остановился. Звуки замедлились, словно кто-то придержал пальцем пластинку с музыкой, изображение померкло, лишившись красок. Комната, в которой боролись два человеческих тела, отодвинулась, стала дальше, превратилась в зыбкий экран, напоминающий плохую копию фильма. Откуда-то дохнуло холодом, и окружающий мир погас. Он не исчез в темноте, нет, просто стал серым, липким, глухим… Но все еще податливым. Кобылин, заметивший, что перестал дышать, внезапно захотел глотнуть свежего воздуха, глотнуть еще разок, напоследок, чтобы вымести пепел и тлен из своей пересохшей глотки… Он потянулся вперед, к оставшемуся светлому пятну, продрался сквозь серую пелену, и картинка обрела резкость.
Кобылин снова очутился на полу в разгромленном номере отеля, он снова смотрел в окровавленное лицо Вано, он видел и Аллу, что все еще цеплялась за плечи своего убийцы, пытаясь оттащить его от новой жертвы. Но теперь все стало слишком четким. Слишком резким. Алексей видел странные тени, что стояли за спинами обоих одержимых. Этакие черные силуэты, что чуть-чуть выступали за грани обычного человеческого тела, напоминая тень. Эти черные контуры исходили едва заметным серым маревом, дрожащим, как горячий воздух над дорогой в жаркий день.
Кобылин попытался вдохнуть, но воздуха не было. Он снова очутился на самой границе, на лезвии бритвы, где уже бывал. Над головой Вано вдруг появилась вторая, словно кто-то выглянул из его тела, — черная, с искаженными чертами лица, походившая на оплавленную в огне голову манекена. Незрячие изуродованные глаза нашарили взгляд охотника, и искривленный рот расплылся в зияющей ухмылке. Вадик увидел наконец то, что хотел.
Скосив глаза, Алексей оглядел номер. Он чувствовал, как его снова затягивает серая трясина, и знал, что скоро увидит свет. Ослепительный яркий свет, что упадет на него сверху, как луч прожектора, чтобы высветить последний акт этой пьесы. Кобылин хотел выругаться, но вдруг понял, что ему нечем говорить. Потрясенный, он чуть не канул с головой в серое марево, но в тот же миг заметил вспышку — над самым покрывалом.
Она появилась как всегда бесшумно, просто возникла на краю кровати, уже сидя нога на ногу. Ей снова было лет шестнадцать, не больше. Милое детское личико, напоминающее мультяшный персонаж, длинная черная челка с белым локоном, фиолетовая футболка с узорами из блестящих стразов, синие обтягивающие джинсы. Пухлые детские губы кривила недовольная гримаса, на раскрытой ладони лежал черный шарик с единственным белым пятнышком.
— Опять? — капризным голосом спросила девчонка у Кобылина.
Тот с виноватым видом кивнул, мол, что тут поделаешь. Но девчонка уже не смотрела на него. Ее пронзительные зеленые глаза вдруг расширились. И так довольно большие, они стали просто огромными, настолько, что Кобылин бы рассмеялся, если бы мог это делать. В следующую секунду ему стало не до смеха.
Комнату пронзил оглушительный мерзкий скрип, короткий и чудовищный, похожий на во сто крат усиленный звук, с которым палец скользит по мокрому стеклу. От этого звука стыла в жилах кровь, поднимались волосы и останавливалось сердце — оно бы остановилось и у Кобылина, если бы он был живым.
На месте симпатичной девчонки взвился клок угольно-черного тумана. Он плеснул, словно океанская волна, и осел, превратившись в бесформенный балахон, лишь отдаленно напоминающий человеческую фигуру. Голова, затянутая черным саваном, плечи, а все, что ниже — болтающиеся черные складки. Из складок бесшумно вынырнула черная иссохшая рука с длинными ногтями и потянулась, к Кобылину. Ужас, волнами исходивший от черной фигуры, был резким, физически ощутимым, как удар ножом.
Длинные костлявые пальцы резким движением сжались в кулак, словно выдирая что-то невидимое из самой ткани бытия, и Кобылин услышал слабый стон. Прямо перед черным балахоном сгустились клочья серого тумана, они затрепетали, словно флаги на ветру, и сложились в две человеческие фигуры. Мужскую и женскую. Обе фигуры были черные, гладкие, неузнаваемые, словно манекены в магазины, но Алексею и не нужно было различать их черты. Он и так знал, кто это.
Он чувствовал, как от темной фигуры в балахоне исходят странные волны. В них был упрек, сожаление, жалость. Там шел какой-то разговор, но Кобылин ничего не слышал — говорили не с ним. Он чувствовал только слабость, все глубже погружаясь в серую пелену, что подступала к самому горлу.
Черная фигура в балахоне вдруг вскинула костлявую руку, и оба бесформенных манекена мгновенно исчезли, растаяли, словно их никогда и не было. Перед глазами Алексея все плыло и кружилось, но он еще успел увидеть, как тает черный саван, превращаясь в черное вечернее платье. Последнее, что он увидел, — худое женское лицо в обрамлении угольно-черных кудрей. Строгое, недовольное. И длинный указательный палец с капелькой красной крови на ногте… Он грозил ему, грозил из небытия… Серая пелена сомкнулась над головой Кобылина, и он закрыл глаза.
* * *Очнулся Алексей от жуткой боли в горле. Широко распахнув глаза, он увидел склонившееся над ним искаженное бешенством лицо Вано. Рот перекошен, глаза смотрели в разные стороны, а кровь из разбитого носа текла по подбородку. За спиной авторитета высилась хрупкая фигура Аллы, вцепившейся обеими руками в плечо Вано. Кобылин, лишенный возможности дышать, целую секунду созерцал эту картину, застывшую, как фотография. Потом он моргнул, и мир пришел в движение.
Пальцы Аллы разжались, и она с тихим стоном опрокинулась на спину, исчезнув из поля зрения охотника. Вано же вдруг повел бешеными глазами из стороны в сторону, его руки мелко затряслись, разжались, и бандит рухнул прямо на Кобылина, испустив протяжный стон боли.
Алексей сдавленно захрипел, жадно хватая ртом воздух. Он вздохнул раз, другой, потом приподнялся и спихнул с себя стонущего в полный голос Вано. Схватившись за спинку кровати, Кобылин сел и потер рукой онемевшее горло. Оно болело так, словно по нему стукнули палкой, и Алексей боялся, что он уже больше не сможет говорить. Но он мог дышать, и это сейчас было самым главным.
Помассировав горло, Кобылин тяжело вздохнул, встал на ноги и оглядел комнату. Сюрпризы, кажется, кончились. Вано заполз под стол, из-под которого виднелись только его бьющиеся в судорогах ноги, и отчаянно блевал, ухитрясь при этом тихо материться на странной смеси армянского и русского. Алла сидела в дверях, прислонившись спиной к косяку и обнимая колени руками. Она смотрела в потолок и тихо постанывала. Кобылин тяжело оттолкнулся от кровати и сделал пару шагов к девушке. Опираясь рукой о дверной косяк, он наклонился к девчонке и позвал:
— Алла!
Его поврежденное горло издало лишь тихий сип, но девушка медленно повернула голову и взглянула на Кобылина своими пронзительными зелеными глазами. В них мелькнул проблеск узнавания, и сердце Алексея замерло, пропустив один удар. Но потом острое личико, покрытое веснушками, вдруг скривилось, как у младенца, что собирается заплакать.
— Нет, — прошептала девушка. — Нет!
Оттолкнувшись от косяка, она упала на живот и проползла мимо Кобылина, словно пытаясь скрыться от живого ужаса, явившегося к ней из ночных кошмаров. Алексей повернулся, шагнул следом.
— Все, — быстро прохрипел он, давясь от боли в горле. — Алла, все кончилось. Уже все кончилось.
Девушка забилась в угол, с трудом втиснувшись в щель между прикроватной тумбочкой и платяным шкафом, и с невыразимым ужасом уставилась на приближающегося Кобылина. Алексей шагнул ближе, протянул к ней руку, приглашая встать.
— Это я, — прошептал он, стараясь четко выговаривать слова. — Алексей. Не бойся. Все уже закончилось. Все позади.
Девушка застонала и, не в силах защитить себя, обреченно отвернулась, уткнулась лицом в стену, заскулила от страха, как раненый щенок.
Кобылин медленно опустил руку, протянутую к девушке. Его лицо застыло, превратилось в белую маску, заляпанную брызгами крови Вано. Он медленно выпрямился и замер, разглядывая плачущую девушку, пытавшуюся вжаться в стену. Лены, что вышла с ним на охоту, больше не было. Вернулась Алла Владимировна, девчонка-администратор, исполненная неземного страха.
Обернувшись, Кобылин бросил взгляд на Вано, что так и лежал под столом. Он уже не ругался, просто глухо стонал, пытаясь справиться с тошнотой. Вот и все. Все действительно кончилось. Охотник здесь больше никому не нужен. Нужен врач.
Кобылин наклонился, встал на одно колено и выловил свой дробовик из-под кровати. Выпрямившись, он сунул оружие за спину, прикрыл его разодранной джинсовой курткой и бросил последний взгляд на разгромленный номер. Потом молча повернулся и вышел.
