Волна вероятности - Фрай Макс
Женщина в белом вернулась с кофе. Кофе был очень горячий, даже губы немного обжег. Неприятное ощущение. Зато совершенно не похоже на сон. Миша настолько проснулся (или уснул еще глубже, или просто окончательно чокнулся, хрен разберешь), что сказал незнакомке, как сказал бы Аньову:
– Ты вообще на себя не похож.
– Но ты-то меня узнал, – пожала плечами женщина в белом. – Вот что значит настоящий художник. Видишь суть, а не форму. Тебя не проведешь!
– Я не художник, а просто Ловец книг из Лейна, – зачем-то сказал ей Миша (Анн Хари и Казимир).
– Да знаю, – усмехнулась женщина в белом. – Ты мне это в самом начале знакомства уже говорил.
Вот тогда до Миши дошло окончательно (не окончательно, но хотя бы отчасти наконец-то дошло), что происходящее – происходит. С ним самим, а не с книжным героем. Что Аньов настоящий, хоть и блондинка в спортивном костюме. Что он сам настоящий – Ловец книг из Лейна, художник, Миша и Казимир, все сразу, все сразу. Сон это явь, а явь – нет, не сон.
Он рассмеялся и, наверное, сразу заплакал, судя по тому, как изменился, поплыл и пошел потеками видимый мир. Попробовал что-то сказать, но ему удавались только отдельные звуки, они не складывались в слова.
– Ты лучше всех в мире, – сказала ему женщина в белом. – С остальным потом как-нибудь разберешься, а это, пожалуйста, сразу знай.
Миша (Мирка, Анн Хари) кивнул – буду знать. И привычно (привычно! полвека спустя!) подумал: «А ты – до неба». Он всегда Аньову так отвечал, когда смущался или просто не знал, что сказать.
– Был когда-то до неба, – усмехнулась женщина в белом. – Была.
Чтобы успокоиться, взять себя в руки, отвлечься, он спросил (хотя не планировал, вообще об этом не думал тогда):
– Слушай, а почему я стал Казимиром? Откуда это имя взялось?
– Это все, что тебя волнует? – рассмеялась она.
– Вот прямо сейчас совсем не волнует. Просто надо с чего-нибудь начинать. А у меня голова пустая. И звон в ушах. Я вообще до сих пор не уверен, что бодрствую. Хотя кофе-то горький. И дым сигареты. По идее, не бывает такого яркого вкуса во сне. Но мало ли что «по идее». Я же ни черта не знаю о сновидениях. Снятся, и хорошо, и спасибо. Зачем о них что-то знать. Когда я нашел книги Кастанеды, долго не мог понять, что это – такая авангардная беллетристика или просто бесполезный для нас научпоп. Но когда дочитал до осознанных сновидений, решил, что сто процентов фантастика. Никто такой ерундой заниматься всерьез не мог! Хотя потом эксперты Большого Совета сказали, что в некоторых реальностях, в том числе группы ТХ, люди действительно учатся осознанно действовать в сновидениях. И у них иногда получается, если не врут… Ай, неважно. Я хотел говорить не об этом. А сам не знаю, о чем. Я сейчас совсем чокнутый. Но счастливый. Самый счастливый на свете больной на голову псих.
– Бедный Мирка, – вздохнула женщина в белом. – И бедная я! Даже не представляю, как буду тебе все по порядку рассказывать и объяснять. Потому что нет никакого порядка. И нужных слов в языках.
– Так давай начнем с Казимира, как я предложил.
– Дался тебе этот Казимир!
– Ну, вообще, имена – это важно. По крайней мере, у нас. Ребенка не могут назвать как попало, просто потому что родителям так захотелось, надо настоящее имя ждать. Имя никто не придумывает, оно как-то само появляется, и всем вокруг сразу становится ясно, что это – оно. Больше того, нас учили на теории трансформации, что наши имена изменяются в разных реальностях – сами, настолько естественным образом, что мы не способны это заметить и отследить.
– Ты мне рассказывал, – улыбнулась женщина в белом.
– Да уж конечно, рассказывал. Уверен, что не раз и не два. В воспитательных целях. Потому что имя есть имя, важная часть меня. А тут Казимир какой-то. Причем мне даже нравится. Красивое имя. Но я Миша. Не Казимир.
– Одно другому не мешает. Казимир – не имя, а прозвище. В честь Малевича.
– В честь кого?!
– Казимира Малевича.
– А, – вспомнил Миша. – Слушай, ну точно же. Вот оно! Когда мы впервые встретились, ты сразу решил, что я художник. А я ответил, что нарисовать могу, в лучшем случае, еще один «Черный квадрат», да и то края выйдут неровные…
– Причем насчет краев ты тогда оказался прав, – вставила женщина в белом. – Ровные линии – не твое. Что только к лучшему. Ровных линий в мире и без тебя полно.
– После этого вы все меня дружно дразнили Малевичем. Но на смену Малевичу как-то незаметно пришел Казимир. И остался. Уж как я с вами ругался, но Казимир ко мне крепко прилип.
– Потому что идеально тебе подошел. У этого имени есть два противоположных значения: «тот, кто создает мир» и «тот, кто его портит» [22].
– А я портил? – опешил Миша (Анн Хари и, никуда не денешься, Казимир). Перед его глазами тут же услужливо встала апокалиптическая картина: как он по глупости и неведению разрушает своим поведением (или мыслями, или даже только фактом присутствия) прекрасный, так и не сбывшийся – по его вине, получается! – мир.
– Да ну тебя в пень. Ничего ты не портил. Ты отличный. Просто характер, скажем так, недостаточно ангельский. Когда вожжа под хвост попадала, кровь из нас ведрами пил.
– А, это я могу, – невольно улыбнулся Миша (Анн Хари). – Но, кстати, в последнее время что-то расслабился. Потерял рабочую форму. Слишком счастливо жил.
– Не беда, – утешила его женщина в белом. – Такую потерю мы точно переживем. Сейчас, погоди. Я отменю все встречи и пойдем прогуляемся, хватит на месте сидеть. Вопреки поговорке, в ногах очень много правды. А вот в заднице ее явно нет.
Взяла телефон, набрала чей-то номер. Она сидела так близко, что Миша услышал гудки, а потом женский голос; впрочем, не настолько отчетливо, чтобы разобрать слова. Сказала:
– Сегодня занимаетесь сами. Да нормально все будет, если кто-то что-то забудет, друг другу подскажете, вы давно уже можете преспокойно обойтись без меня… Что говоришь? Без паники! Не навсегда! Просто старого друга встретила. Случайно, на улице. Да, только поэтому. Что ж я, зверь какой – вас навеки бросать? Все, давай, обнимаю. В субботу увидимся, расскажете, как прошло.
Спрятала телефон, улыбнулась Мише, легонько пихнула в бок:
– И ты все расскажешь, куда теперь денешься. И я расскажу. Кое-что.
• Что мы знаем об этой книге?
Что она, зараза такая, требует от меня абсолютной точности, даже по мелочи не соврешь. Вот взять хотя бы цвет полотенец Миши (Анн Хари). По идее, какая разница, красные были они или белые, да хоть фиолетовые в горох. Но нет, неделю мучительно вспоминаешь, какие там у них полотенца (и заодно как Труп покупал их в IKEA по скидке, сразу три ярко-красных комплекта – гостевые, чтобы уж точно никто не перепутал с хозяйскими, к нему тогда часто приезжали приятели пить дешевое литовское пиво, вечность назад, практически прошлая эра, две тысячи девятнадцатый год).
И пока не вспомнишь цвет чужих полотенец, ни черта не получится написать. Потому что (я эту логику не понимаю, но, когда ясно видишь, не обязательно понимать), если чертовы полотенца будут не красные, Миша с Юрате разминутся, не встретятся в Вильнюсе на улице Пилимо возле кофейни «Brew» двадцать пятого мая двадцать первого года в одиннадцать ноль четыре утра. Если серые, Миша залпом проглотит свой кофе и слишком рано оттуда уйдет, если синие, он вообще до обеда не выйдет из дома, потому что в соседней квартире проснется Тим, если белые, Юрате свернет в другую кофейню, благо их несколько у нее на пути, и так далее, множество вариантов; короче, только красные полотенца каким-то неведомым образом дают нужный нам результат.
Вильнюс, май 2021 года
Шли куда-то; в незнакомом городе все будет «куда-то», куда ни пойди. По идее, Миша (Мирка, Анн Хари) должен был знать этот город, все-таки несколько лет здесь когда-то прожил. Он и знал, но помнил город совершенно другим. Таким, как в сегодняшнем сне, вот там все было на месте. А наяву – снова нет.
