Волна вероятности - Фрай Макс

«Да и когда еще (никогда!) мне бы выпал шанс стать художником, для которого „быть художником“ – единственный способ быть, – думал Миша (Анн Хари) и не плакал только потому, что этого слишком мало (и еще потому, что не умеет плакать во сне). – Боже, какое счастье. Со мной это было. Я все это действительно пережил. Значит, у Отто и правда моя картина. Не представляю, откуда она там взялась, но это не морок. Не ложная память. Не примерещилось. Ну ни хрена же себе».

Он почувствовал, что просыпается, вспоминать больше не было сил. В последний момент спохватился, сказал на родном языке: «Все, что вспомнил, уже никогда не забуду». Ну слава богу, сообразил.

Вильнюс, май 2021 года

Миша проснулся рано. Ну то есть как – рано. В десять утра. Но «рано» – это не время суток. Это когда ты проснулся, а все вокруг еще спят.

«Повезло, – думал Миша (Анн Хари). – Никто на меня не смотрит и ни о чем не расспрашивает, можно молчать и не следить за лицом. Не притворяться, будто со мной все нормально, когда оно не нормально. Когда не знаешь, что делать и думать, что помнить, о чем поскорее забыть, кто вообще сегодня проснулся, кем, каким мне теперь придется быть».

С другой стороны, ему очень хотелось кофе. С кофе начинается разумная жизнь! «А уж чья она, потом разберемся, – думал Миша (Анн Хари), стоя под душем. – Ну или нет».

В доме Отто даже растворимого кофе не было, он об этом заранее предупредил. Кофе, джезва, френч-пресс и еще какие-то новомодные прибамбасы совершенно точно были у Тима, но там все еще дрыхнут, жалко будить. «Я-то первым срубился, – думал Миша (Анн Хари). – А они небось до рассвета сидели, знаю я их».

Долго разглядывал полотенца. Какие из них мои? Наконец вспомнил, что красные, Отто так говорил.

Удивился: надо же, какой я вменяемый. Даже про цвет полотенец вспомнил. И что у каждого человека должны быть свои отдельные полотенца, сообразил. И что люди после душа сперва вытираются, а уже потом натягивают штаны. И, кстати, с кофе теперь тоже все ясно, не хуже, чем с полотенцами и остальным. В ТХ-19 полно кофеен; по крайней мере, в больших городах. А Вильнюс – не просто большой, он столица. Какой-то европейской страны.

«Литвы! – вспомнил Миша (Анн Хари). – Не „какой-то“. Чего это я. Как студент».

Вышел на улицу, огляделся по сторонам. Ну и куда идти? Где здесь кофейни? Ни черта не понятно вообще. «В моем сне, – вспомнил он, – кофейня была прямо в доме, где я жил. Очень удобно. Я иногда по утрам по-соседски прямо в пижаме туда заходил».

«Стоп, – сказал себе Миша (Анн Хари). – Не надо об этом думать до кофе. И после кофе не факт, что надо, но я же буду. И ладно. Но пожалуйста, не сейчас».

Сказал вслух: «Я быстро найду кофейню», – и, не задумываясь, пошел. Был уверен, кофейня обнаружится сразу же, буквально за ближайшим углом, но пришлось пройти аж четыре квартала. Справедливости ради, довольно коротких. Так что ладно, зачет.

В первый момент его почти по-настоящему испугало лицо бариста, закрытое хирургической маской. Как будто вместо кофейни внезапно оказался в местной больнице, жуть. Он впервые с таким столкнулся, потому что больше года не работал в ТХ-19 и весь карнавал пропустил. Ну то есть не весь – вот же, пожалуйста. Остатки сладки. Наслаждайся потусторонней экзотикой, дорогой.

Потом он понял, что вышел из дома без кошелька и без банковской карты, такой молодец. Ладно, что делать, не бежать же обратно. Сказал на родном языке: «Ты сейчас подаришь мне один черный кофе», – и получил изумленный взгляд из-под маски и картонный стакан. Пообещал себе сегодня же вернуться с деньгами и возместить недостачу. Свинство, если девчонке придется из своего кармана платить. И вообще так делать не надо. Нельзя расходовать силу слова на мелочи. С другой стороны, какие же это мелочи. Кофе был срочно, позарез, как воздух необходим.

Уселся на лавку под отцветающим, но все еще роскошным каштаном, попробовал кофе. Изумился: ну надо же! Почти как в «Мы сами». Не в хозяйскую смену, не в лучший их день, но сам факт! В ТХ-19 не умеют готовить кофе, сравнимый с нашим. А эти… хирурги внезапно умеют. Чудны дела твои, господи. Ну или чьи это там дела.

Примерно на середине стакана с него наконец-то слетели остатки сна. Но не память о сновидениях. Никуда не делась она. С одной стороны, это счастье. «А с другой, что мне теперь с таким счастьем делать? – думал Миша (Анн Хари). – Вряд ли я справлюсь сам. По-хорошему, надо рассказать это Саше. Во-первых, у самого в голове тогда все нормально уложится. Так всегда бывает, когда немыслимую информацию переводишь в обычные человеческие слова. А во-вторых, Саша умный и опытный. Он живет очень долго и знает всего до хрена. И хочет, чтобы я был в порядке. Ему позарез это надо; мне, конечно, фантастически повезло. Саша мне быстро поставит башку на место. А потом можно будет вернуться сюда, – рассудительно говорил себе Миша (Анн Хари). – Сегодня же и вернусь. Буквально часа через три-четыре. До вечера точно успею, в «Крепость» без меня не уйдут. А то я вчера был натурально контуженный, дорогу вообще не помню, и адрес у меня не записан. Ни хрена в этом городе сам не найду».

План казался вполне разумным. Собственно, таковым он и был. Миша допил кофе, поднялся и огляделся по сторонам в поисках укромного места, где его уход никто не увидит, но не нашел ничего подходящего; впрочем, можно уйти из Тимкиного подъезда, уж там-то точно свидетелей нет. «Так и сделаю», – решил Миша (Анн Хари), но не успел даже выбросить пустую картонку: его сбил с ног (и с толку) маленький белый вихрь.

Формально вихрь был блондинкой в белом спортивном костюме, но по сути и ощущениям – именно вихрь. Как давешний ветер, который дул на мосту отовсюду. Только не холодный, а теплый. И хорошо знакомый. Драгоценный, самый любимый, лучший на свете вихрь.

Женщина в белом с разбегу его обняла и заорала:

– Мирка! А ты мне не верил, что еще встретимся! Потому что балда!

Миша (Анн Хари и Мирка, уменьшительное от Казимир) не произнес ни звука. Он вообще забыл разом все языки. Помнил только имя Аньов и его зеленую тень до неба во сне, который не сон. «Стоп, погоди, не сходи с ума, – говорил себе Миша (Анн Хари). – Это просто незнакомая женщина. Но все равно почему-то он».

– Ты вообще хоть что-нибудь помнишь? – спросила женщина в белом (теплый вихрь, зеленая тень и Аньов).

Он кивнул, отрицательно помотал головой, тут же снова кивнул. Подумал: «Я сам не знаю», – но не смог сказать это вслух.

– Все с тобой ясно, – улыбнулась она. – Давай-ка сядем покурим. Лучший способ быстро прийти в себя.

Усадила Мишу на ту самую лавку под каштаном, с которой он только что встал. Выдала сигарету, помогла прикурить. Предложила:

– Давай я возьму нам обоим кофе. А ты за это меня дождешься, никуда отсюда не денешься. Даже если просто мне примерещился, не перестанешь мерещиться. Дил?

Миша так удивился английскому слову, что сразу обрел дар речи. И согласился:

– Deal [21].

Сидел на лавке, курил, и это было так же немыслимо, как все остальное: табак из ТХ-19 он совершенно не выносил. Когда шел работать, брал с собой пачку легких сигар из дома, ему надолго хватало, он мало курил. «Но в той жизни во сне (не во сне!), – вспомнил Миша, – я курил очень много. Буквально одну за другой. Благо табак там, тогда, никогда был хороший, чуть ли не лучше домашнего. И этот примерно такой. Вот интересно, откуда?.. Стоп, а я вообще просыпался? – спохватился Миша (Анн Хари). – Или все еще вижу тот предутренний сон? Интересно, а кто его видит? Кем я проснусь? Какой окажется жизнь наяву? В ней будут Лейн, Грас-Кан и все остальные города Сообщества Девяноста Иллюзий? А наши пароходы и поезда? А Саша? А Надя и Тим с Самуилом? Пусть они будут, пожалуйста. Я не согласен без них».