Бастарды Сибирской Империи (СИ) - Бунькова Екатерина

– Знаете, наш город очень хорош зимой, когда выпадает первый снег, – сказал он. – Да, не спорю, какой-нибудь Нижний Тагил, где зимой каждое деревце, каждая крыша украшены гирляндами, выглядит наряднее. Но тут все родное, знакомое. Душу щемит, когда видишь родные снега!

Он снова мечтательно улыбнулся куда-то в пространство. Настоятельница молчала.

– Вы знаете, Феофания, – продолжил Лужин, не дождавшись комментариев. – Я так не люблю, когда губернские шишки лезут к нам сюда со своими идеями. Восстановление завода? Суперсовременная фабрика по переработке мусора? Это все только звучит хорошо. А на деле они опять будут на нас наживаться, а мы будем задыхаться в смраде ядовитых выбросов.

Феофания вновь промолчала: ей было непонятно, к чему он ведет.

– Нет, – покачал головой Лужин. – Нельзя нам пускать сюда этих губернских выскочек. Они не видели, как наш город потом и кровью, трудами крестьян поднимался из небытия. Как ширились фермерские наделы, как один за другим начинали зеленеть поля посередь зимы. А я видел.

Он встал и прошелся к окну, откуда открывался вид на город.

– Где они все были, когда наши предки умирали от нашествия Искаженных? – сказал Лужин. – В учебниках написано, что аристократы зачищали зону Прорыва. Но ведь Искажения появлялись по всей Земле, порождая магических мутантов! Почему же дворянчики помчались освобождать именно Москву и Санкт-Петербург?

Он посмотрел на Феофанию, как будто ожидая от нее ответа, но ответил сам:

– А я вам скажу, почему. Они торопились первыми урвать как можно больше от наследия павших Романовых. Мчались мародерствовать в брошенной столице, утаскивая оттуда бриллианты и золото. Забыв о том, что защищать надо народ, а не города-призраки!

От возмущения лицо Лужина даже покраснело: он явно искренне верил в свои слова.

– Мы не знаем точно, как все было в те времена, – уклончиво ответила Феофания.

Она тоже не слишком-то верила тому, что писали в учебниках истории. Хотя бы потому, что те противоречили записям в церковных летописях. Но об этом все старались молчать, чтобы не попасть под гнев сильных мира сего.

– Стервятники! – продолжил Лужин. – Мародеры, лизоблюды и обманщики – вот, кто они. Вот, что представляет собой нынешняя аристократия! И знаете, Феофания, я готов жизнь свою положить на то, чтобы не дать им распоряжаться в нашем городе!

Настоятельница осторожно улыбнулась, но снова промолчала. Она была умной женщиной и догадывалась, что даже если Лужин действительно верит в свои слова, это лишь половина правды. А вторая половина – выгода.

Выгода – вот, что двигало аристократами во все времена. Вот, что двигало Лужиным. И увы, даже сама Феофания, и та искала выгоды для своего приюта. Так что она не слишком-то верила в красивые слова. Но и старалась не перечить человеку, в руках которого собралось так много власти в городе.

– Я создал свою маленькую аграрную империю, – перешел тем временем Лужин на совсем другой тон. – Крестьяне процветают. Оброк графу платится вовремя, а урожаи так велики, что наши селяне – вдумайтесь только! – начали покупать на избытки средств трактора!

Лужин потряс в воздухе рукой, показывая высоту этого достижения. А затем нахмурился и повернулся к женщине.

– И знаете что, сестра Феофания? Мне обидно, – сказал он. – Обидно, что все это сделано нами – селянами, купцами города и вашим покорным слугой. А доход с этого имеет какой-то граф, который за всю свою жизнь даже ни разу не приехал в наш город.

Лужин сжал кулаки и тяжело задышал, но постарался справиться с собой и горько продолжил:

– Какой-то графский приказчик – моль, червь – смеет командовать всеми нами. Кто он такой? Что он сделал полезного? Только ходит и всюду нос сует. Не-ет, сестра Феофания, не хочу я больше этого терпеть. На дворе двадцать первый век, а мы всё как во времена Российской Империи, не служим, а прислуживаемся.

Он подошел ближе и наконец-то сел напротив гостьи, посмотрев ей в глаза.

– Сейчас прогрессивное время, – сказал Лужин. – Сейчас новым и сильным семьям дозволяют получать чины и аристократические статусы. Условие лишь одно: у семьи должен быть хотя бы самый слабенький Дар. Это все чистейшая формальность, но без нее никак. Скажите мне, что решение этой проблемы найдено, молю вас!

Он подался вперед и действительно сложил ладони в молитвенном жесте. Феофания же занервничала и пожалела, что дала ему возможность произнести такую пламенную речь и накрутить себя. Надо было сразу ему сказать, сразу отказать… Но лучше поздно, чем никогда.

– Извините, Петр Сергеич, – тихо заговорила она, опустив глаза. – Девочка пока не хочет. Понимаете, она совсем юная, ее пугает мысль о замужестве…

Лужин нахмурился, взгляд его потемнел.

– Не такая уж юная и пуганая, как вы говорите, – возразил он. – Давеча подавальщицей устроилась в притон Муратова. Или скажете, что не слышали об этом?

– Слышала, – сказала Феофания. – Но это моя вина. Это я отправила туда ребят. Вы ведь знаете: в городе сложно найти работу. Всех устраивают по знакомству, а то и за взятку. А у моих воспитанников ни денег, ни связей. И хоть про заведения Муратова ходят дурные слухи, он единственный, кто берет на работу, не глядя на происхождение и другие условности.

Феофания говорила не совсем правду, но и не врала. В городе действительно сложно было отыскать работу для бастарда, а Муратов и правда брал всех подряд, не спрашивая даже паспорт.

И все же в других условиях она бы предпочла отправить Кирилла батраком к зажиточным крестьянам – там хоть и тяжело, но спокойнее, чем в кабаке, где вечные драки. Однако батраков нанимали весной, а им нужны были деньги здесь и сейчас. Вот и пришлось согласиться на дурной вариант. Ну, и уж точно никто не ожидал, что туда же устроится и Лизка!

Все это теперь было на совести Феофании. И сейчас женщина ощущала тяжесть на душе и жгучую вину. А потому она решилась.

– Знаете, Петр Сергеич, – сказала Феофания. – Я не хочу принуждать Лизочку. Вы сами сказали: мы живем в двадцать первом веке, тут не место для дремучих традиций прошлого. Мир признал равноправие женщин и мужчин. Лиза вольна сама выбирать себе мужа. Давайте вы попробуете… ну… сами произвести на нее впечатление, м?

Последнее предложение Феофания говорить не собиралась. Она просто хотела отказать Лужину и уйти. Но от купца повеяло такой неприятной аурой, что женщина против воли поторопилась как-нибудь смягчить его реакцию.

– А как же ваш долг Подкорытову? – помолчав, как-то нарочито безэмоционально уточнил Лужин.

– Ну… – Феофания пожала плечами. – Мой долг – это мой долг. Дети тут ни при чем. Мы найдем другой способ расплатиться. А если не найдем, значит, так тому и быть: приют будет расформирован, земли проданы. Бастардов отправят в другие приюты, а остальных ребят… не знаю, устроим как-нибудь с Божьей помощью.

Лужин еще сильнее нахмурился. Видно было, как он недоволен тем, что его красивому плану не суждено сбыться. Но все же он не стал срываться в крик и спокойно сказал:

– Я услышал вас, сестра Феофания. И, пожалуй, действительно лично познакомлюсь с девочкой. Возможно, она будет посговорчивее, чем вы.

И он сделал знак, что разговор окончен. Феофания почувствовала тревогу: а не сделала ли она хуже? Но и пойти на попятный уже не могла. Пришлось просто поблагодарить за разговор, встать и уйти.

***

Стоило двери за монахиней закрыться, как Лужин постучал по декоративной панели в стене. Та открылась, и из прохода выглянул его помощник.

– Передай весточку Муратову, – велел купец.

– Что сказать? – оживился помощник.

– Скажи… что я согласен перейти к более активным действиям, – сказал Лужин. – Договор готов? Мне нужны документы и, конечно, личное свидание, чтобы “произвести впечатление”.

Он неприятно ухмыльнулся на последних словах.

– Договор давно готов, – подтвердил помощник. – И даже оплачена, скажем так… пошлина, дабы не было очереди при внесении сведений в метрическую книгу. Правда, понадобится паспорт…