Нэнси Холдер - Крестовый поход
Запаха мяса вызвал только тошноту, и Хеда подумала, что ей решили пока сохранить жизнь. Значит, Аврора или еще кто-нибудь опять придет и, не спросись, станет пить ее кровь. Тиффани как-то рассказывала Хеде, что от одного вампирского укуса в вампира не превратишься. Хеда не стала спрашивать, откуда она это знает. То же самое говорил по телевизору и Соломон, но Хеда не верила. Он же вампир. Проклятый, как их называла Дженн. Лживый монстр, одна Аврора чего стоит.
Но теперь Хеда надеялась, что это правда. Лучше умереть, чем стать вампиром. Она не знала, существует ли рай и ад, но быть вампиром — все равно, что при жизни оказаться в аду.
«Лучше я убью себя», — думала она и впервые в жизни стала молиться.
«Господи, прошу тебя, не дай мне стать вампиром, лучше пошли мне смерть!» — повторяла она.
Рядом с клеткой кто-то вполголоса разговаривал, и по обрывкам фраз Хеда поняла, что скоро они будут в Новом Орлеане, что этот город — еще одна цитадель вампиров, еще более надежная, чем Сан-Франциско.
Далеко внизу, под крыльями самолета, спят в своих домах и видят сны добропорядочные американцы. Добропорядочные американцы, которые палец о палец не ударили, чтобы противостоять вампирам. Добропорядочные американцы, которые толкуют о мире с вампирами и о договорах с ними. Которые считают, что худой мир лучше доброй ссоры, и думают, что переговорами и общением с заклятым врагом можно решить все проблемы.
«Добропорядочные», как отец ее, например, который в обмен на личную безопасность и защиту принес в жертву вампирам собственных дочерей.
Эти добропорядочные американцы пускай проваливают к чертям собачьим. Это из-за них она сейчас сидит в клетке, как дикий зверь, страдает ради забавы и сластолюбия этих чудовищ, которым не место на Земле. Но что же случилось с Дженн? В голове ее теснились страшные картины, ей казалось, что сестра погибла, и сердце ее больно сжималась. А тут еще астма… если с ней снова сейчас случится приступ, она не выдержит.
«Если я когда-нибудь выберусь отсюда, своими руками перебью вампиров всех до последнего, — клялась она самой себе, лежа в луже собственной крови, пота и рвоты. — Если выберусь отсюда, убью отца… и всякого другого, кто позволил вот так надругаться над собственной дочерью». Эта мысль придавала ей силы, она больше не молила Бога о смерти, наоборот, молила о том, чтобы он оставил ей жизнь.
ГЛАВА 10
Братья и сестры, мы единая рать,
Но кое-кто хочет кол в нас вогнать.
Убивать нас в наших постелях,
Бить, чтоб головы с нас летели.
Но довольно войны и насилия нам,
Разойдемся с миром все по домам.
Но сущие монстры, вот кого надо бояться,
Охотники! Бейте повсюду их, братцы.
Окрестности Билокси, Миссисипи
Дженн
— Берите печенье, берите сахар, — Модин Бетюн угощала Дженн.
Дженн и семейная пара сидели за столиком в небольшом ресторанчике напротив автомобильной стоянки мотеля, куда они подъехали час назад. Автомобильчик свой они уже разгрузили. Граница между Миссисипи и Луизианой была закрыта минимум до конца дня. Произошел какой-то там сбой в системе защиты, Дженн в этом ничего не понимала. Передали по новостям, и на шоссе уже вытянулась длинная колонна автомобилей; значит, не соврали.
На экране телевизора, свисавшего с потолка над кофейным автоматом, дикторша повторяла информацию. Звук был включен очень тихо, и Дженн ничего не было слышно. В Испании такого не бывает. Дженн сидела, как на иголках, ей хотелось с криком выскочить из ресторана, поймать первую попавшуюся машину, уехать куда-нибудь подальше от цивилизации и пересечь границу нелегально. А Бетюны относились к происходящему философски. Судя по их поведению, подобные вещи здесь случаются нередко. Они немедленно сняли в мотеле номер, а также для нее комнатку рядом. Она уже разработала план: только они уснут, она потихоньку выйдет из комнаты — и ходу.
— Хорошо, что ты полила перед отъездом плющ, — сказал Орал.
Жена кивнула.
— Джеки, дорогая, что же вы ничего не едите? Надо обязательно поесть что-нибудь, — обратилась она к Дженн.
Дженн представилась им своим фальшивым именем: Жаклин Симмонс.
— Простите меня, миссис Бетюн, — ответила она со слащавой улыбкой, — что-то не хочется. Я очень беспокоюсь, как там бабулечка. Надо еще раз позвонить ей, — и она вынула мобильник.
— Конечно, конечно, милая, — сказала Модин, а Орал, толстяк, едва влезавший в свой «Мини-Купер», цапнул два оставшихся печенья и переложил себе на тарелку. Модин строго на него посмотрела, но он сделал вид, что ничего не заметил.
Дженн быстро вышла из ресторана и еще раз позвонила отцу Хуану. Ответил он сразу.
— Дженн, хорошие новости. Мы уже в пути. В Новом Орлеане есть священник, он свяжет нас с группой местных бойцов.
— Охотники? — с надеждой спросила она.
— Не совсем. Не такие, как мы, — ответил он. — Не выключай телефон. Когда я узнаю больше, сразу тебе сообщу.
Он помолчал.
— Границу открыли?
— Нет.
— Оставайся на месте, пока не откроют.
— Отец Хуан, я больше не могу, — взмолилась она. — Сколько можно сидеть здесь и есть овсянку.
— Сиди и ешь, — твердо сказал он. — Надоест — иди в номер и спи. Отдыхай, пока есть возможность. А потом Бетюны отвезут тебя в Луизиану.
— Но…
— Я твой учитель, — напомнил он. — Или хочешь, дам трубку Великому Охотнику, она просто прикажет делать, что я говорю!
Сквозь толстое стекло витрины она увидела, что Модин машет ей рукой и указывает на официантку: та уже расставляла большие тарелки, полные тушеного мяса с картошкой. Орал смотрел на официантку и улыбался, держа в руке пустой бокал, в котором еще недавно был налит сладкий холодный чай.
— Держись этих людей. Им тоже надо пересечь границу, — продолжал отец Хуан. — Сейчас тебе нужна холодная голова, а не горячее сердце, поняла?
— Но Хеда в руках у Авроры…
— И Аврора сказала, что оставит Хеду живой до Масленицы. Если с тобой что-то случится, нам придется спасать еще и тебя. Escuchame,[35] — сказал он, отметая все возражения, — мы летим до Нового Орлеана. Нам не надо пересекать границы. Так что не надо усложнять нам задачу.
Дженн глубоко вздохнула.
— Ну, хорошо.
— Виепо.[36] Джеми, здесь не курят, — сказал он в сторону. — Дженн, я знаю, ты не веришь в силу молитвы, но я верю, и я молюсь за тебя.
— Спасибо.
Горло ее сжало, на глаза навернулись слезы.
— О, Господи, отец Хуан.
— Ну вот… в конце концов, и это молитва, — тихо сказал он. — Бог даст, скоро увидимся.
Она отчетливо представила себе, как он осеняет ее крестным знамением. Отключился отец Хуан первым. Она снова посмотрела в витрину. Орал Бетюн поднял тарелку Дженн, словно хотел сказать, что скоро остынет. Подняв вверх большой палец, она набрала бабушкин номер. Там включился автоответчик.
— У меня все в порядке, — сказала она и дала отбой.
Если кто-то завладел бабушкиным телефоном, определить, откуда был звонок, он не сможет.
Она еще немного постояла на улице, собираясь с духом. Потом вернулась в ресторан и села на свое место. Кто-то успел прибавить громкость телевизора. Показывали все те же новости. Бетюны перестали жевать и, не отрываясь, уставились в экран.
— …итак, повторяю, граница между Луизианой и Миссисипи будет закрыта как минимум на сутки.
— Нет, — прошептала Дженн. — Только не это.
— Хорошо, что я захватила с собой почитать, — сказала Модин. — И вязание.
— Интересно, у них есть тут кабельное, — отозвался Орал. — Джеки, ты какие фильмы любишь?
Вечер тянулся бесконечно. После обеда они собрались в номере Бетюнов и смотрели триллер про шпионов. Потом Орал объявил, что устал, и Модин поняла это как намек: вечеринку надо перенести в номер Дженн. Попивая лимонад из банки, она непрерывно болтала; наконец стало поздно, и она, слава богу, встала, чтобы отправиться к себе. Подойдя к двери, соединяющей оба номера, она положила руку на шарообразную ручку и оглянулась на Дженн. Лицо ее выражало нежнейшее сочувствие.
— Ведь ты беспокоишься не о своей бабулечке, я угадала? — спросила она.
Дженн покачала головой. Модин печально улыбнулась.
— Сейчас тяжелое время, но Бог даст, все образуется, вот увидишь.
— Конечно, мэм, — Дженн прочистила горло. — Я знаю.
— Как только наше правительство и Соломон отделят зерна от плевел, жизнь наладится.
«Ты что, дура, что ли?» — хотелось крикнуть Дженн в лицо этой курице в свитере с идиотскими медвежатами на груди.
Но она сдержалась, смиренно сложив руки на коленях.
