Евгений Щепетнов - Возвращение грифона
— Экспертизу, имеешь в виду?
— Да, испертизу!
— Вот это новости… вот это да…
— Это еще что! Это еще ерунда! Дальше-то что было! Севку-то ее повязали! Говорят, он со Светкой кувыркался, соблазнял. А еще, само главно — он жонку свою ведь убил!
— Как убил? Ольгу? Она же живая?
— Тьфу! Каку Ольгу! Прежню жонку, ту, что вроде как сбежала с мужиком! Эти самые братья знали, где лежат ее косточки, знали, что папаша мамку убил, и молчали. А ей, Ольге-то, когда сильничали, и обсказали все. Думали, видать, что все равно убьют ее и похоронят рядом с мамкой. А вот не удалось. В общем — Севку арестовали, и он уже сознался, что задушил жонку. Поговаривают, что участковый Федорчук в курсе был, дружбан его! Они ведь вместе выпивали. Сева и Федорчук, чтоб ему пусто было! Федорчука вроде как гнать из милиции собираются. Вот теперя все! Теперя я все рассказала! Ну как тебе?
— Ну что сказать, я фигею, дорогая редакция!
— То-то же… а ты — сонное царство, сонное царство. А тут — вона чего. Сатанисты завелись. Вообще-то за братьями давно подмечали странности — чего-то шепчут, чего-то подглядывают. Жаловались на них Севке-то, а у него Федорчук в дружбанах, вот и покрывал. Теперя отпокрывался! Сколько мяса у меня потаскал, крыса поганая! Так ему и надо, ментяре этому. И Севке тоже. Надо же, чего учудил — приемную дочку сильничать! Таких надо сразу к стенке и шлепать, как в революцию.
Мария закончила рассказ и посмотрела на меня, хитро усмехнувшись.
— Все, как ты спланировал. Эх ты и иезуит — комар носу не подточит! Ольге сейчас экспертизу сделают — сразу определят, что ее точно насиловали. И определят — кто. Посадить бабу не посадят — скорее всего, к нам в клинику засунут, на психиатрическую экспертизу. Потом отпустят домой. Как она будет жить одна — вот вопрос…
— Ну ты же как-то живешь? — пожал я плечами, догрызая со здоровенного мосла последние хрящики. — А она чем хуже?
— Ну что ты понимаешь? — с тоской и горечью сказала Мария. — Я не жила, а существовала! Не может женщина жить одна. Ей нужно о ком-то заботиться, кого-то любить. Иначе это не жизнь, а чертополох на огороде — никому не нужный, колючий и злой.
— Неужто у тебя за все эти годы после смерти мужа никого не было? Ни одного мужчины? Не хотелось ни с кем лечь в постель? Или просто погулять по городу?
— Было пару раз, — созналась Мария, — с коллегой… Невтерпеж стало, вот и… в общем, расстались — ему бы только бабу, а душу мою ни к чему. Тем более что он женат. Зачем мне женатик? Какой от него прок? Для оргазма? Так я и сама могу… что и делала все эти годы, — Мария порозовела и отвела глаза, — и чего это я тебе такое рассказываю, сама удивляюсь.
— А чего такого-то? Дело житейское. Я тебя понимаю.
— Если бы, — усмехнулась женщина, — ладно, хватит об этом. Речь не обо мне. А зачем ты сказал ей порубить их на куски? К чему эта бойня?
— Иначе бы не поверили, что Ольга была не в себе. Слишком рационально. Женщина в душевном расстройстве будет бить, пока силы не кончатся. Надо было, чтобы ваши светила убедились в ее душевном нездоровье — состояние аффекта вывести. Как думаешь, что будет с диагнозом на Ольгу в клинике?
— Да как? Понаблюдают ее, потом напишут, что она была в состоянии аффекта, но вообще-то у нее легкая степень шизофрении. Так, на всякий случай напишут. Мол — свихнулась. Она не первая и не последняя. У нас в советском государстве нет маньяков. Нет проституции. Нет наркомании. Ты думаешь, хоть строчка о трагедии просочится в газеты? Как бы не так! Для этого должно случиться что-то экстраординарное. Распоряжение сверху должны дать. Иначе — тишь, благодать — уборочная, надои, доярки с ведрами.
— А может, и к лучшему, — задумавшись, отметил я, ковыряясь в зубах расщепленной спичкой, — если показывать по телевизору всю эту грязь, может, грязи станет и больше? Как ты думаешь?
— А право знать? Право выбирать? Почему нас его лишают? Мы что, скоты бессловесные? Почему мы не можем выбрать — что смотреть, что знать, что хотеть, как одеваться и как жить?
— Ээээ… милая… с такими речами тебе место точно в дурдоме, — усмехнулся я, — рядом с вашими политическими.
— Это точно. Потому я и не хочу видеть, что там происходит. Делаете — ну и делайте. Только без меня!
Три дня после этой бурной ночи ничего не происходило. Совсем ничего. Мы с Машей гуляли по городу, ходили в кино — пресловутое «Золото Маккены» поглядели. А что — красочно. Можно посмотреть. Особенно если рядом с тобой сидит женщина и поглаживает тебя по бедру… Правда, сосредоточиться в этот момент трудно — на фильме.
Ходили купаться, загорать — валялись, как два тюленя. Я загорел до черноты — моя кожа отказывалась обгорать, и Мария мне завидовала до посинения. Ей, несмотря на смуглую кожу, приходилось отсиживаться в тени — она не была на пляже с тех пор, как погиб муж, и кожа совсем растренировалась. Белая, как молоко. Правда, потом тоже потемнела.
Я проводил эксперимент над своим модифицированным телом — предупредил Машу, чтобы она не дергалась, когда я уйду под воду, и просидел там больше часа, пока не посинел, как осеннее небо. Родники есть родники.
За то время, что я сидел под водой, у меня не открылись никакие жабры, но недостатка в кислороде я не испытывал. Похоже, и вправду организм впитывал его через кожу, напрямую. Маша взяла с меня слово, что больше так при ней я делать не буду. Несмотря на то что я ее предупредил, она себе места не находила этот час, и через полчаса моего сидения даже попыталась донырнуть до меня, сидящего на дне и держащегося за камень. Пришлось погрозить ей кулаком, она и уплыла, очень раздосадованная и злая.
Ночи мы проводили вместе — жаркие ночи, заполненные вздохами, стонами и всеми теми звуками, которые сопровождают пару молодых людей, оставшихся наедине ночью в одной постели. Впрочем — вряд ли любовники будут обсуждать теорему Лагранжа… хотя от русских людей можно и не того ожидать. Однажды в перерыве между соитиями мы начали спорить о происхождении Земли и всего мира. Вернее, это Маша начала излагать теорию Большого взрыва, а я искал в этой версии уязвимые места. Закончилось это, как и следовало ожидать, любовными объятиями. А разве вся наша жизнь не ведет к тому же? Инстинкт размножения для человека стоит превыше всего. Род человеческий должен продолжаться — это аксиома.
Кстати — насчет продолжения рода, — пока мы не могли сказать с уверенностью, но, скорее всего, в этом направлении нашей парочкой были сделаны гигантские шаги, увенчавшиеся закономерным успехом — так вроде пишут в советских передовицах.
Советские газеты… их стоит коснуться особо. Вероятно, трудно представить себе, что кто-то может выпускать газету, не приносящую прибыли, газету, которую никто и никогда не читает, а использует лишь для того, чтобы вытереть задницу или завернуть селедку. Так вот — большинство газет именно такими и были. Я пытался извлечь из них хоть какую-то интересную информацию, нужную мне для познания мира вокруг себя — не тут-то было. Как следовало из газет, весь мир вертелся вокруг Центрального Комитета партии и свершений, достигнутых советским народом под руководством этой самой партии. Логики это не поддавалось никакой — судя по газетам, жили мы, как сыр в масле катались. Однако в магазинах ни черта ничего нет — ни мяса нет, ни колбасы. За исключением ливерной. Иногда съедобной, иногда нет. Мясо только на базаре — пять рублей килограмм. И это при том, что зарплата могла составлять сто рублей. Много это или мало — не знаю, не с чем сравнивать. Мне кажется — мало. Но может, только мне так казалось?
Нашел книги по истории России, почитал, просветился. Смутно вспоминалось прочитанное, как будто читал раньше — значит, и вправду когда-то знал, читал, изучал.
Все три дня порывался куда-нибудь попробовать устроиться на работу, тем более что мои раны зажили, не оставив и следа. Ноги выпрямились, шрамы рассосались, как будто их не было. Я снова превратился в симпатичного парня, на которого (с удовольствием отметил для себя) оглядываются девушки — загорелый, высокий.
Машу аж перекашивало от ревности, когда она видела, что девчонки бросали на меня взгляды и нарочито громко хихикали, виляя бедрами в микроюбках, чтобы обратил внимание. Ей казалось, что она старовата для меня, что сейчас я вот загляжусь на какую-то девку и сбегу от этой «старой бабки Машки».
Вначале я не понял, почему она не пускает меня на поиски работы, а потом сообразил — не хочет отпускать от себя. Но и мне было не по себе — жить за счет женщины, да еще и не шибко богатой — как-то не по мужски.
На этой почве у нас постоянно шли споры, в которых Маша доказывала, что это устаревшее мнение, что женщины так же равноправны, как и мужчины, и нельзя шовинистски отказывать женщине в праве содержать любимого мужчину, потому что ретроградное общество относится к этому негативно. Я только смеялся на эти слова, чем злил ее еще больше. Впрочем, до ругани не доходило, все заканчивалось бурным сексом или поцелуями.
