Кассандра Клэр - Город священного огня (др. перевод) (ЛП)
Это оружие могло бы убить Себастьяна, сказала тогда она. Джейс сомневался, был более осторожным. Он пытался забрать его у нее, но свет в нем погас, когда тот к нему прикоснулся. Он реагировал только на нее, на ту, кто создал его. Она признала, что они должны быть осторожными, на тот случай, если ничего не получится. Казалось, было верхом высокомерия думать, что она заперла священный огонь, также как огонь был заперт в клинке Блистательного …
Но Ангел преподнес тебе этот дар, чтобы ты могла творить, сказал тогда Джейс. И разве в наших венах не течет его кровь?
Как бы тогда не звучал клинок, сейчас этот звук исчез, исчез внутри ее брата. Клэри слышала, как кричал Себастьян, и помимо этого кричали Омраченные. На нее дул обжигающий ветер, несущий с собой запах древней пустыни, места, где случаются чудеса и где случилось божественное предсказание манифеста в огне.
Шум прекратился также внезапно, как и начался. Под ногами Клэри пошатнулся помост, когда на него рухнуло что-то тяжелое. Клэри посмотрела наверх и увидела, что огонь исчез, хотя земля была повреждена, а оба трона почернели, золото на них больше не блестело, а обуглилось, сгорело и расплавилось.
Себастьян лежал на спине в нескольких футах от нее. В его груди чернела огромная дыра. Он повернул к ней свою голову, лицо его напряженное и бледное от боли. У нее сжалось сердце.
Глаза его были зелеными.
У нее подкосились ноги, и она упала на колени.
— Ты, — прошептал он, и она с ужасом уставилась на него, не в силах отвести взгляд от того, что она натворила. Его лицо было абсолютно белым, как бумага, натянутая на кость. Она не могла смотреть вниз, на его грудь, где уже не было его куртки. Она видела черное пятно на его рубашке, словно капля кислоты. — Ты поместила … небесный огонь … в лезвие меча, — сказал он. — Это было умно.
— Это была руна, вот и все, — сказала она, склоняясь над ним, и пытаясь встретиться с ним взглядом. Он выглядел по-иному, не только его глаза, но и все его лицо, линия его подбородка стала мягче, рот без жестокой улыбки.
— Себастьян …
— Нет. Я не Себастьян. Я — Джонатан, — прошептал он. — Я — Джонатан.
— Все к Себастьяну!
Это была Аматис, поднимающаяся на ноги, все Омраченные за ее спиной. На ее лице была печаль и ярость. — Убейте девушку!
Джонатан попытался сесть.
— Нет! — закричал он хриплым голосом. — Назад!
Омраченные Сумеречные Охотники, которые уже рванули вперед, замерли в растерянности. Затем, притиснувшись между ними, вышла Джослин. Она толкнула Аматис, даже не взглянув на нее, и бросилась вверх по ступеням помоста. Она направилась к Себастьяну — Джонатану — а потом замерла, стоя над ним и глядя на него с изумлением, смешанным с ужасом.
— Мама? — сказал Джонатан. Он смотрел так, будто не мог сфокусировать свой взгляд на ней. Он начал закашливаться. Из его рта потекла кровь. В легких были хрипы.
Иногда я вижу сны, про мальчика с зелеными глазами, мальчика, которого никогда не травили кровью демона, мальчика, которой умел смеяться и любить и быть человеком, и этого мальчика я оплакивала, но он никогда не существовал.
Лицо Джослин стало бесчувственным, словно она пыталась на что-то решиться. Она опустилась на колени и положила на них голову Джонатана. Клэри пристально за ней наблюдала; вряд ли она могла бы сделать тоже самое. Вряд ли смогла бы прикоснуться к нему вот так. Опять же, ее мать всегда винила себя за существование Джонатана. Что-то было в ее решительном выражении лица. Что-то, что говорило о том, что она видела, как он вошел в этот мир, и увидит, как он его покинет.
Пока она придерживала голову Джонатана, его дыхание ослабилось. На его губах была кровавая пена.
— Прости, — сказал он, задыхаясь. — Мне так … — его взгляд перешел на Клэри. — Знаю, что сейчас я уже ничего не могу сделать или сказать, что позволит мне умереть хоть с толикой милосердия, — сказал он. — И я не стану тебя винить, если ты перережешь мне горло. Но я … я сожалею. Мне … жаль.
Клэри молчала. Что она могла сказать? Все нормально? Но это не так. Ничего из того, что он им сделал, не было нормальным, не в этом мире, не для нее. Есть вещи, которые нельзя простить.
И все же, не он их совершал, не совсем он. Этот человек, мальчик, которого держала ее мать, будто он был ее наказанием, был не Себастьян, который пытал и убивал и разрушал. Она вспомнила, что говорил ей Люк, как казалось уже много лет назад: Аматис, которая служит Себастьяну, больше не моя сестра, как и Джейс, который служил Себастьяну, не был мальчиком, которого ты полюбила. Больше не моя сестра, как и Себастьян больше не сын твоей матери, который должен был у нее быть.
— Не надо, — сказал он и полуприкрыл свои глаза. — Я вижу, ты пытаешься во всем разобраться, моя сестра. Могу ли я быть прощен так, как Люк простит свою сестру, если Дьявольская Чаша освободит ее сейчас. Но, видишь ли, когда она была его сестрой. Когда-то она была человеком. Я же … — он закашлялся, на его губах появилось еще больше крови. — Меня вообще не существовало. Небесный огонь сжигает то, что является злом. Джейс выжил после удара Блистательным, потому что он добрый. От него осталось достаточно, чтобы жить. Но я был рожден, чтобы сокрушать. Этого недостаточно, чтобы выжить. Ты видишь чей-то призрак, кто мог бы существовать, вот и все.
Джослин плакала, молчаливые слезы стекали по ее лицу. Она сидела прямо и тихо.
— Я должен вам сказать, — прошептал он. — Когда я умру, Омраченные накинутся на вас. Я не смогу их сдерживать. — Его взгляд метнулся к Клэри. — Где Джейс?
— Я здесь, — сказал Джейс. Он уже поднялся на помост, на его лице жесткое, озадаченное и печальное выражение. Клэри встретилась с ним глазами. Она знала, как, должно быть, тяжело ему было подыграть ей, позволить Себастьяну думать, что она принадлежала ему, наконец, позволить Клэри рискнуть собой. И она знала, какого было ему, Джейсу, который так сильно хотел отомстить, смотреть на Джонатана и понимать, что часть Себастьяна, которая должна была быть наказана, теперь исчезла. Здесь был другой человек, совершенно другой, кому никогда не давали шанса жить, и теперь уже никогда не дадут.
— Возьми мой меч, — сказал Джонатан, его дыхание стало прерывистым. Он указал на Фаэсфорос, который лежал чуть поодаль. — Вскрой, вскрой его.
— Вскрыть? — спросила Изабель в недоумении, но Джейс уже двигался, чтобы взять меч, спрыгивая с помоста. Он прошел через зал, мимо толпившихся Омраченных, мимо круга из рун, туда, где лежало тело демона Бегемота в луже его гноя.
— Что он делает, — спросила Клэри, хотя когда Джейс взмахнул мечом и рассек тело демона, все стало ясно. — Откуда он знает …
— Он … знает меня, — выдохнул Джонатан.
На пол вывалились зловонные кишки демона; лицо Джейса скривилось от отвращения, а потом от удивления, и потом от понимания. Он наклонился вниз и голой рукой вытащил что-то шероховатое, блестящее от гноя. Он поднял это вверх, и Клэри узнала Дьявольскую Чашу.
Она посмотрела на Джонатана, его глаза закатывались назад, а по телу пробежала дрожь.
— Ск-к-кажи ему, — заикался он, — Скажи, что бы он бросил ее в кольцо рун.
Клэри подняла голову.
— Брось ее в кольцо! — крикнула она Джейсу, а Аматис развернулась.
— Нет! — закричала она. — Если разрушится Чаша, то мы все умрем!
Она бросилась к помосту.
— Лорд Себастьян! Не позволяйте сокрушить Вашу армию! Мы все Вам верны!
Джейс посмотрел на Люка. Он смотрел на свою сестру с выражением безграничной печали, печали такой же глубокой, как смерть. Люк потерял свою сестру навсегда, а Клэри только сейчас обрела своего брата, брата, который не был с ней всю жизнь, и все равно, в обоих случаях — это была смерть.
Джонатан, чуть навалившись на плечо Джослин, посмотрел на Аматис, его зеленые глаза похожи на огни.
— Прости, — сказал он. — Я не должен был тебя создавать.
И он отвернулся от нее.
Люк кивнул Джейсу, и тот бросил Чашу в кольцо из рун так сильно, как только мог. Она ударилась о пол и разбилась на мелкие кусочки.
Аматис ахнула, и прижала руки к груди. На мгновение, лишь на мгновение, она посмотрела на Люка так, будто узнала его, в ее глазах была даже любовь.
— Аматис, — прошептал он.
Ее тело упало на землю. За ней последовали Омраченные. Один за другим они падали там, где стояли. Зал был заполнен телами.
Люк отвернулся, слишком много боли в его глазах, и Клэри было невыносимо на него смотреть. Она услышала крик — далекий и хриплый. На мгновение она подумала, не был ли это Люк, или кто-нибудь другой, кто был в ужасе от того, что гибло столько много нефилимов, но крик все нарастал и нарастал, и превратился в громкий визг, от которого задрожали стекла и пыль поднялась за окном, которое выходило на Эдом. Небо стало кроваво-красным, а крик все продолжался, теперь уже более глухой, задыхающийся от печали, словно вся вселенная плакала.
