Джессика Броуди - Не вспомню
– Возможно, – пожимаю плечами я.
После того как наша тележка заполняется почти доверху, Хезер толкает ее назад, ближе к выходу из магазина, и встает вслед за другой покупательницей. Я наблюдаю за стоящей перед нами женщиной, когда она выкладывает содержимое своей тележки на движущуюся ленту конвейера. Молоденькая кассирша берет каждый предмет и проводит им вдоль металлической поверхности с окошком, причем каждый раз при этом устройство издает звук: бип! Я замечаю, как на небольшом экране высвечиваются название и цена товара.
Бип! Виноградное желе. 2 доллара 99 центов.
Бип! Сахарный песок. 4 доллара 79 центов.
Бип! Овсяные хлопья. 5 долларов 15 центов.
– Это все? – спрашивает девушка несколько минут спустя, когда тележка окончательно пустеет.
Женщина кивает.
– Да, на сегодня достаточно. Сколько с меня?
Кассирша нажимает несколько кнопок на аппарате перед собой, но я вдруг слышу тихий шепот:
– Сто восемьдесят семь долларов двадцать два цента.
И только когда точно такие же цифры появляются на дисплее аппарата, а девушка повторяет их вслух, я осознаю, что тихий голос принадлежал мне самой. Меня это удивляет, хотя я даже не понимаю, что здесь такого странного. Вероятно, я просто не заметила, что считаю в уме.
– Вот это да! Впечатляет! – Хезер окидывает меня восхищенным взглядом.
Она подкатывает ближе свою тележку и начинает разгружать.
– Скотт тоже умеет складывать в уме большие числа, – сообщает она. – А вот мне математика никогда не давалась. Похоже, мы теперь знаем, какой из школьных предметов вам нравится больше всего.
Она смотрит на меня и подмигивает.
Кассирша начинает сканировать наши покупки.
Бип! Консервированные помидоры. 1 доллар 29 центов.
Бип! Чипсы «Доритос». 2 доллара 79 центов.
Бип! Печенье с фруктовой начинкой. 3 доллара 85 центов.
С противоположной от сканера стороны другой конвейер подхватывает уже пробитые товары, а молодой человек в красном фирменном фартуке укладывает их в бумажные пакеты. Они похожи на тот, в котором Кияна принесла мою старую одежду.
Бип! Зеленые перцы. 0 долларов 99 центов.
Кассирша кладет банку с перчиками на второй конвейер, но та краем цепляется за металлический выступ. Мне занятно наблюдать, как цилиндр с консервами начинает беспомощно вращаться на месте, стремясь вырваться на свободу.
– Простите, не могли бы вы подтолкнуть ее?
Я поднимаю глаза и вижу, что молодой человек обращается ко мне, жестом указывая на банку.
– Да, конечно, – отвечаю я.
Но стоит мне протянуть руку, как меня останавливает высокий и громкий писк автомата.
БИИИИИИИП!!!
Резкий звук заставляет буквально вздрогнуть и меня, и Хезер, и молодого человека, и девушку за кассой. Я тут же роняю банку и отдергиваю руку.
Аппарат продолжает вопить, пока кассирша в панике беспорядочно жмет на кнопки, но не добивается ровным счетом никакого результата. На дисплее появляется надпись: «Ошибка. Сканирование невозможно».
– Очень странно, – говорит она. – Вероятно, произошла поломка. Я понятия не имею, что случилось. Придется срочно вызывать управляющего.
Когда она снимает трубку стоящего рядом телефона, я искоса бросаю взгляд на свою левую руку. Это ее я протянула мимо окошка сканера, когда поднялся шум.
Потом я выворачиваю руку тыльной стороной кисти наружу. Кожа рядом с татуировкой пульсирует. Я провожу пальцем по тонкой черной полосе. Она горячая. Необычайно горячая. Меня чуть покачивает, и я издаю непроизвольный, чуть слышный стон.
– Что-то не так? – спрашивает Хезер, глядя на меня и в тревоге сдвигая брови.
Я покачиваю кистью руки. Жжение уже начало постепенно ослабевать.
– Нет, все хорошо.
Кассовый аппарат наконец замолкает. Девушка кладет трубку на место.
– Прошу прощения за технический сбой.
И продолжает сканировать наши товары.
Бип! Замороженная пицца. 4 доллара 82 цента.
Коробка плывет по конвейеру и попадает в поджидающий ее пакет.
Дальше все проходит без происшествий.
– Ваш итог: сто два доллара сорок девять центов, – с довольной улыбкой произносит кассирша.
Молодой человек в красном фартуке укладывает пакеты с продуктами обратно в тележку, а Хезер проводит маленькой пластиковой карточкой сквозь прорезь прибора, установленного рядом с кассой, и набирает на панели несколько цифр. Так, по всей видимости, производится оплата приобретений. Она благодарит девушку и увлекает меня за собой к выходу из магазина, толкая перед собой тележку.
Мы молча идем к автостоянке. На свежем воздухе я чувствую себя гораздо лучше. Хезер нажимает кнопку на брелоке с ключами, и крышка багажника автомобиля сама поднимается вверх. Хезер начинает перекладывать туда пакеты из тележки.
– Ох! – внезапно восклицает она, всплеснув руками. – Я совершенно забыла, что к огуречному соусу нужна сметана. Загрузите пока все остальное в багажник, пожалуйста, а я быстро сбегаю и куплю ее.
– Хорошо, – киваю я.
– Вернусь через две минуты, не больше, – обещает Хезер и уходит, снова скрываясь внутри супермаркета.
Я вынимаю из тележки один из пакетов и осторожно ставлю внутрь машины, как это только что делала на моих глазах Хезер. Причем я располагаю его по возможности глубже, чтобы использовать пространство с максимальной эффективностью. Когда же я поворачиваюсь за следующим пакетом, то замечаю, что позади меня кто-то стоит.
Я чуть не подпрыгиваю на месте и резко выдыхаю.
Узнаю я его мгновенно. Это тот же парень. Тот, кого я видела вчера в толпе, кто приходил в мою больничную палату.
Причем я до сих пор не разобралась, не было ли у меня тогда галлюцинаций.
Но сейчас он здесь. Рядом. При желании я могла бы протянуть руку и прикоснуться к нему. И по совершенно необъяснимой причине мне действительно хочется сделать это. Я даже ощущаю, как в предчувствии прикосновения задрожали пальцы. И только усилием воли мне удается сдержать свой порыв.
– Извини, – говорит он. – Не хотел напугать тебя.
Он смотрит на меня со своей странной кривоватой улыбкой. Глаза у него при этом блестят. Парень делает шаг вперед, и я тут же чувствую новый приступ дурноты.
Мне приходится немного попятиться. Я напоминаю себе, что он тоже лжец. Один из многих таких же самозванцев, жаждущих прославиться за чужой счет.
– Кто вы такой? – спрашиваю я.
При этом улыбка пропадает с его лица. Ее сменяет обеспокоенное выражение. Его густые брови сдвигаются в одну линию, лоб прорезает глубокая морщина.
– Так, стало быть, это правда?
Мне непонятна суть вопроса, и потому я молчу.
Парень пальцами проводит по волосам.
– Поверить не могу, что это с тобой случилось. – Его голос срывается.
Он смотрит себе под ноги, а когда вновь начинает говорить, то переходит почти на шепот.
– Значит, ты действительно все потеряла.
– Прошу прощения, – отвечаю я, придавая своему голосу твердости, глубже натягивая на лицо козырек шапочки и поправляя темные очки. – Но я вас не знаю.
И это правда, настойчиво внушаю я себе.
– Нет, знаешь, – упорствует юноша. – Тебе только нужно постараться по-настоящему.
И никакие очки не мешают его глазам встретиться с моими, отчего у меня возникает странное ощущение, похожее на головокружение.
– Ты меня помнишь? – снова спрашивает парень. Медленно. Настойчиво. Произнося каждый звук так, словно он может стать ключом, отпирающим потайную дверь.
А потом до меня доносится другой голос. Отдаленный. Едва слышный. Приглушенный.
Да.
И всегда помнила.
Я мотаю головой, стряхивая наваждение, и отвожу глаза в сторону.
– Нет, – бормочу я, хватаясь за другой пакет и устанавливая его в багажник, а потом начинаю разворачивать остальные, чтобы они образовали ровный ряд.
Я слышу глубокий вздох у себя за спиной, но почти сразу раздается мелодичный смех юноши.
– Ты всегда отличалась поразительным упрямством. Словно была запрограммирована на недоверие.
Я изо всех сил стараюсь больше не обращать на него внимания.
– Но если мне придется начать все заново, я готов к этому.
Тележка. Пакет. Багажник.
А он продолжает говорить. Теперь уже с нотками отчаяния в голосе. Его слова задевают что-то внутри меня. Но что именно, я понять не в силах.
– Пожалуйста, Сейра! Постарайся.
Я медленно поворачиваюсь к нему.
– Как вы меня назвали?
– Сейра, – шепчет парень. – Это твое настоящее имя, сокращенное, а полное – Сейрафина.
Теперь уже я жду собственной реакции, потому что уверена: если он говорит правду, звук моего подлинного имени должен непременно как-то отозваться в душе.
