Джессика Броуди - Не вспомню
Теперь уже я жду собственной реакции, потому что уверена: если он говорит правду, звук моего подлинного имени должен непременно как-то отозваться в душе.
Но этого не происходит.
– Неужели ты все забыла? – спрашивает юноша. – Не помнишь, что мы узнали? Почему пришлось бежать? Как ты очутилась здесь?
– Я выжила в авиакатастрофе, – жестко отвечаю я.
Он снова смеется, но уже не весело и совсем не мелодично.
– О, я тебя умоляю! Тебя не было в том самолете, и ты не можешь не знать об этом.
Я сглатываю, чувствуя стеснение в груди. Какое-то время мы оба молчим. Его глаза смотрят на меня с вызовом. Он дожидается, что я либо начну с ним спорить, либо отведу взгляд. Но я не в силах решиться ни на то, ни на другое и просто говорю:
– Я хочу, чтобы вы ушли.
И это правда, снова уверяю я себя, но на этот раз гораздо менее убедительно.
Я не знаю его. Я не помню его. Я не могу ему верить.
Откашлявшись, я продолжаю:
– Мне прекрасно известно, что вы самозванец, которому только и нужно, чтобы его показали по телевизору.
– Если бы это было так, – возражает парень, – я бы направился прямиком к репортерам. А не к тебе.
Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы снова взять из тележки пакет. Их почти не осталось.
– И еще… – Он делает многозначительную паузу. – Я бы ничего не знал о медальоне.
Эти слова заставляют меня окаменеть. Я лишь глупо моргаю, а перед глазами все плывет. Окружающие машины превращаются в смутные цветные пятна.
Юноша совсем близко у меня за спиной. Кажется, я даже чувствую на шее его дыхание, но убеждаю себя, что это всего-навсего легкий ветерок, прекрасный, напоенный ароматами летний бриз.
– А я о нем знаю, – продолжает он. – Потому что сам отдал его тебе.
Я оборачиваюсь и собираюсь возразить, но в голову не приходит ни одного аргумента. Теплота в точке между моими глазами возвращается, постепенно переходя в жар.
А это еще что такое?
С раздражением я срываю с себя солнцезащитные очки, задираю козырек шапочки и прикладываю палец ко лбу.
Он следит за мной, и на его губах появляется странная понимающая улыбка. Глаза снова начинают блестеть.
– Значит, ты все-таки помнишь? – спрашивает он. – По крайней мере какая-то часть тебя помнит.
Он тянется к моему лицу. В страхе я отшатываюсь. У меня учащается дыхание, и, несмотря на все усилия, я никак не могу успокоиться.
Я вижу, как открывается дверь супермаркета. Выходит Хезер с пластиковым стаканчиком в одной руке – той самой сметаной, которая ей срочно понадобилась, как догадываюсь я, – и магазинным чеком в другой.
Сейчас я действительно очень хочу, чтобы он ушел, и знаю, что Хезер заставит его удалиться.
Юноша отслеживает мой взгляд и меняется в лице. На место его несокрушимого спокойствия приходит откровенная тревога. И это только подтверждает то, в чем я с самого начала пыталась себя убедить.
Он самозванец.
– Что ж, – поспешно произносит парень, – я надеялся, у меня будет больше времени, но оно, похоже, истекает. Поэтому, пожалуйста, слушай внимательно.
Он снова завладевает моим взглядом, причем делает это так властно, что я почти перестаю дышать.
– Тебе угрожает опасность, Сейра. Ты не та, кем себя считаешь. Есть люди, которые тебя разыскивают, и, поверь, лучше бы их усилия не увенчались успехом.
Я растерянно трясу головой. Что происходит? Зачем он говорит мне такие странные вещи? И почему я чувствую себя словно одурманенной?
Я его не знаю. Я его не помню. Я не могу ему верить.
Эти фразы я мысленно твержу снова и снова, как заклинание.
– Вот почему, – говорит парень с особым нажимом, – очень важно, чтобы ты не привлекала к себе никакого внимания. И особенно со стороны журналистов. Или фотографов. Продолжай носить эту бейсболку. Сделай все, чтобы изменить внешность.
Почему Хезер все еще не подошла? Что могло ее задержать?
Я смотрю в ее сторону и вижу, как она остановилась на полпути и беседует с женщиной, которая держит на руках ребенка. Судя по всему, они давние знакомые. Хезер треплет младенца по щечке, а тот заливается счастливым бессмысленным смехом.
– Я в курсе, что ты не поверишь ни одному моему слову, – продолжает юноша, снова завладев моим вниманием. – По крайней мере, до тех пор, пока не выяснишь все сама. И я знаю, что ты постараешься найти любое объяснение тем ощущениям, от которых не можешь сейчас избавиться. Так уж ты устроена. Но я чувствую, что твоя память сохранилась где-то в глубине твоей души. И я тоже там остался.
Я пытаюсь потупить взгляд, но он склоняет голову и по-прежнему удерживает зрительный контакт.
– Тебе просто необходимо отыскать все это в себе, – настаивает парень.
Голос его серьезен. В нем слышится такая мольба, что у меня снова начинают трястись руки.
Хезер наконец закончила разговор и приближается к нам. Она еще издали присматривается к моему собеседнику, которого явно видит впервые, и ускоряет шаг.
Юноша смотрит на нее, потом снова на меня.
– Сейра, тебе необходимо постараться все вспомнить.
Я же не в силах этого больше выносить. Покалывание в коже. Жар. Его взгляд. Невыносимо тяжело и слишком много для меня сразу. Я отворачиваюсь и достаю из тележки последний пакет. Ставлю его в багажник, стараясь полностью отрешиться от голоса юноши. Но он преодолевает все мысленные барьеры, которые я пытаюсь возвести между нами.
– Не доверяй никому, – убеждает он. – Изо всех сил пробуй вспомнить, что произошло на самом деле. Пробуй вспомнить меня.
Я же концентрируюсь на коробке с замороженной пиццей, угол которой торчит из пакета.
290 слов.
1432 буквы.
И эти умственные упражнения неожиданно срабатывают. Я больше не слышу его. Горячая точка между глазами начинает остывать.
Буква А употреблена 108 раз.
В 87 случаях использована буква…
– Кто это был? – слышу я голос Хезер и оборачиваюсь.
– Кого вы имеете в виду?
– Паренька, который только что разговаривал с тобой здесь.
Я почти готова рассказать ей правду. Повторить все, что узнала от него. Но его голос все еще эхом звучит в ушах.
Не доверяй никому.
Я вглядываюсь в такое доброе, приятное лицо Хезер. Видимо, я действительно многое забыла, но мне трудно поверить, что она может представлять для меня хоть какую-то опасность.
И все же по причине, которую до конца не осознаю, я отвечаю другое:
– Он узнал меня по телевизионным новостям. Я попросила оставить меня в покое, и он ушел.
Звучит убедительно – вероятно потому, что я бы и сама хотела себе верить.
Хезер мой ответ окончательно успокоил, и она поднимает руку, чтобы захлопнуть крышку багажника. Я краем глаза изучаю пространство стоянки, не мелькнет ли тот юноша, но его больше не видно. И если бы о нем не спросила Хезер, мне, возможно, даже удалось бы уговорить себя, что все это просто померещилось. Что никакого юноши не существует.
Но он был здесь.
А важнее всего – он знает про медальон.
Хезер открывает для меня дверь машины, и я в прямом смысле валюсь на сиденье, счастливая уже от того, что ощущаю под собой мягкую, но прочную поверхность.
– Что ж, Вайолет, – с усмешкой говорит Хезер, усаживаясь за руль и пристегиваясь ремнем безопасности, – если ты перенесла визит в супермаркет, тебе уже больше ничто не страшно.
Я вежливо улыбаюсь в ответ и смотрю в окно автомобиля.
«Вайолет», – повторяю я про себя. И выдуманное имя звучит вдруг таким же неудобным и неподходящим для меня, как одежда с чужого плеча.
Глава 10
Почерк
Сын Хезер и Скотта к нашему возвращению из супермаркета уже дома. Он ниже ростом, чем я предполагала. На снимках он почему-то выглядит более крупным мальчиком. Однако стоя он мне лишь по плечо. У него очень худые руки, а лицо совсем юное. Лицо ребенка. Хотя, строго говоря, я понятия не имею, как должен выглядеть тринадцатилетний подросток. Странно думать, что Коуди всего на три года младше меня. Впрочем, вполне вероятно, что именно в возрасте между тринадцатью и шестнадцатью как раз и начинается бурный рост. У него очень светлые русые волосы. Он носит круглые очки в проволочной оправе, а лицо покрыто коричневыми и рыжими веснушками.
– Мама! – говорит он возбужденно, одновременно пытаясь пригладить ладонями свои непослушные вихры. – Ты даже не предупредила, что она такая горячая штучка.
Судя по приглушенному тону и попытке произнести эту фразу в сторону, она не предназначена для моих ушей. Но я все слышу.
Хезер смеется и снова ерошит волосы, которым Коуди только что тщетно пытался придать аккуратную форму.
– А разве настолько важно, как она выглядит?
