Нелли Мартова - Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры
Когда Инга очнулась, то увидела перед собой готовую страницу альбома. Осталось только проделать дырки, чтобы надеть ее на кольца в папке. Страница дышала теплым, летним, веселым ветром, перекликалась с разноцветным мячиком радости в животе. Из золотого цилиндра яркими, бесформенными мазками вырастала радуга, и блестели вокруг россыпью крохотные стразы. Инга перевела взгляд выше. В левом верхнем углу расположился рисунок, она бы и сама себе не поверила, что умеет так здорово рисовать. Красный нос, рыжие патлы, щетина торчит сквозь белила на щеках – не может быть, это же клоун!
И стоило ей только подумать об этом, как перед глазами все заполнила радуга, а когда вид прояснился, она крепко вцепилась руками в первое, что подвернулось под руку, и завизжала, успев только подумать: «Интересно, там, в реальности, мои вопли тоже слышно, и какое сейчас у меня, должно быть, лицо?» Инга чуточку пришла в себя и огляделась по сторонам. Первое, что она увидела и от чего ей снова захотелось завопить, на этот раз возмущенно, – это знакомая небритая рожа в гриме. Она сразу почуяла терпкий запах давно не мытого тела. Пиджак на клоуне был тот же, в дурацкий горошек, а вот шляпа и кроссовки поменяли свой цвет на другой, золотистый. Выглядели на нем эти вещи дешево и пошло, как вьетнамская бижутерия. Они мчались в хлипкой утлой лодчонке по бурной горной речке в окружении ядовито-зеленых джунглей, и вода под лодкой искрилась разными цветами подобно ожившей радуге. Инга вцепилась обеими руками в борт, а клоун ловко орудовал оранжевым веслом.
– Здравствуй, золотце! Где мои конфеты? – Он перекрикивал шум потока.
– Я думала, это мой альбом! – возмутилась Инга. – Откуда вы здесь взялись?
– Перехожу по наследству, – хмыкнул клоун. – Откуда я знаю, почему меня именно в твой альбом занесло? Один Меркабур ведает.
– Постойте-ка. Значит, в мамином альбоме вас больше нет? – пыталась сообразить Инга.
– Наде больше не нужен альбом. Она сейчас сама в чьем-то альбоме.
У Инги екнуло сердце.
– Что это означает? Ее уже нельзя оттуда вытащить? Совсем-совсем? – спросила она упавшим голосом.
– На этот вопрос тебе могут ответить только два «М».
– Магрин и Меркабур?
– Умница, золотце! Слушай меня сюда. Сейчас я тебе кое-что покажу, а с тебя конфеты. В следующий раз явишься без конфет, даже разговаривать не буду.
Лодка подпрыгнула на камне, у Инги душа ушла в пятки. «Тьфу ты, это же все не настоящее», – уговаривала она себя, а страх все равно щекотался противной щеточкой, играл тоненько на нервах, не давал толком соображать.
– На, – клоун вручил ей весло. – Представь себе, что это Меркабур, и управляйся с ним.
Инга обалдела. Он что, совсем очумел? Ну разобьются они сейчас, а толку? Инга очнется у себя в комнате, клоун, как птица феникс, возродится небось на следующей странице, и что?
– Чего стоишь, золотце? Все в твоих руках.
Инга неохотно взяла весло, навстречу мчался узкий, крутой поворот. Она попыталась опустить весло, повернуть лодку, но та отказывалась слушаться. Сейчас они влетят прямо на огромный валун и разобьются. Она зажмурилась, лодка неуклюже подпрыгнула и плюхнулась вниз, обдав Ингу с ног до головы радужными брызгами, а когда она снова открыла глаза, поворот остался далеко позади.
– Тьфу ты, ученица, скрапбукер называется. Я ж тебе говорю, представь себе, что река – это Меркабур, и ты им управляешь.
Инга вконец запуталась. Только что тетка ее учила чуть ли не молиться Меркабуру, а теперь этот паяц заявляет, что им нужно управлять.
– Золотце, управлять – не означает повелевать ему, – он будто читал ее мысли. – Договорись с ним, найди общий язык, проси его, обещай ему, и самое главное – доверься ему так, чтобы он доверился тебе.
Инга неловко подняла весло. В сотне метров впереди разноцветный поток пробивался в крохотный проход между двумя огромными валунами, едва в ширину лодки.
– Глаза закрой, – прокричал на ухо клоун.
Она зажмурилась. Какая разница, смотреть вперед или нет, все равно она никогда в жизни не управится с этой посудиной. Хотя, если послушать клоуна, справляться надо не с посудиной, а с самой радужной рекой. Вот если бы она сейчас сидела за столом в комнате… Кристофоро Коломбо, да она же и так сидит у себя в комнате за столом!
– Расслабься и почувствуй, – вкрадчиво шипел на ухо клоун. – Не думай.
«Не думай», – эхом отозвалось в голове. Легко сказать «не думай»! Дио мио, почему все так сложно с этими открытками, почему нет простых и понятных правил, как в иностранном языке: глаголы первой группы спрягаются так, глаголы второй – эдак, в таких-то случаях – определенный артикль, а в других – неопределенный, все ясно, логично и понятно. «Не думай!» Да проще не дышать! Она набрала в грудь воздуха и замерла. Спустя несколько секунд Инге стало казаться, что она легкая, как воздушный шарик, и едва касается лодки. Она бросила весло на дно, раскинула руки в стороны и в ту же секунду всем телом ощутила поток. Она была потоком! Это она плывет в лодке, которая вот-вот врежется в огромный валун, и она же мчится радужной рекой, огибая камни, скалистые выступы и изогнутые стволы деревьев. Легкое, приятное, щекотное, то, что скользит по ее поверхности, – это лодка, и она же сама – тоже в лодке. И там и тут… не думать, только чувствовать! Она попробовала шевельнуть рукой, толкнуть лодку вправо, но лодка не слушалась. Река текла сквозь ее руку и не слушалась ни капельки.
– Ну, давай же, верь ему. Пока ты не научишься доверять потоку, он тебя не послушает. Золотце, давай!
Она сама была потоком, и доверять потоку сейчас означало довериться самой себе: не той умнице Инге, которая с отличием окончила университет и чьи лекции называют образцово-показательными, и не той Инге, которая с безупречным вкусом обставляла любимую квартирку, и не той Инге, из которой слезу не вышибить дубинкой, и даже не той Инге, которая верит, что плетет свою жизнь своими руками, будто свитер вяжет. Довериться потоку означало поверить тому настоящему, которое прячется в ней так глубоко, что нельзя его ни понять умом, ни описать словами – только почувствовать всеми фибрами души.
– Давай! Давай! Давай! – Клоун скандировал, как заправский болельщик на стадионе.
Поток стал с ней единым целым. Они слились в экстазе, как любовники на пике страсти, только вместо яркого и острого оргазма все ее существо заполнил мягкий, нежный свет. Инга открыла глаза и даже не мыслью, лишь легким намеком на мысль направила лодку аккурат в проход между валунами, до которого оставалось буквально пара метров. Посудина послушно скользнула в узкую расщелину, пролетела в сантиметре от валуна и помчалась по волнам дальше.
– Браво! Золотце, умничка! – Клоун захлопал в ладоши и приблизил к Инге свою размалеванную небритую физиономию с явным намерением чмокнуть ее в щеку.
Инга инстинктивно дернулась, и все тело пронзила острая боль – связь с потоком разорвалась, голова резко закружилась до тошноты, и спустя мгновение она обнаружила, что сидит в комнате, сердце ухает как сумасшедшее, стучит в ушах, а с улицы в такт раздается оглушительный грохот. Она посмотрела в окно – там орудовал хищный трубоукладчик. Труба погружалась в траншею. Инге захотелось вдруг выскочить и закричать: «Стойте, что вы делаете, сейчас же перестаньте!» Тогда ее точно упрячут в сумасшедший дом. Все остальные жильцы наверняка счастливы, что наконец-то, спустя столько лет, избавятся от этой детали пейзажа.
Она вздохнула, задернула шторы и вернулась за стол. Сердце быстро успокоилось, ум стал кристально ясным. Руки буквально чесались. Инга отложила альбом и взялась за открытку для Магрина. Поток играл в руках, ластился, как комнатная собачка, Инга улыбнулась от удовольствия. Как странно было знать, что не сама она делает открытку, а доверяет самую важную сейчас вещь в своей жизни странной, потусторонней, до конца непонятной силе. По крайней мере стало ясно, что иначе нельзя и быть не может. Сейчас все зависит только от него – от Меркабура. Инга усмехнулась, надела наушники, включила плеер.
Ridi, Pagliaccio, sul tuo amore infranto!
Ridi del duol, che t’avvelena il cor!
Смейся над собой, Инга, над своей уверенностью, своей самовлюбленностью. Грязный клоун учит тебя, как надо жить. Она расхохоталась, принялась за работу и сразу решила, что упакует в эту открытку то самое, единственное, перед чем Магрин не сможет устоять. Стоило ей взять лист бумаги, как четкий секунду назад мир стал ватным, мягким, расплылись очертания предметов вокруг, и только ножницы засияли сами по себе. Дело пошло как по маслу.
Когда Инга закончила, бронзовые ножницы стали горячими, крохотные бабочки отпечатались на ладонях. Она не удержалась и чмокнула теплые ручки. Какая классная штука – эти ножницы! Кристофоро Коломбо, она совсем сошла с ума – ее переполняет благодарность к какой-то железяке.
Инга была по-настоящему довольна открыткой. С одной стороны, карточка удалась стильной и яркой, хоть на выставку, хотя обычные скрапбукеры ее бы, пожалуй, не поняли. С другой стороны, горячий ветер бил из нее теплой, но мягкой силой. Магрин не устоит, иначе и быть не может! Нестерпимо захотелось поделиться успехом хоть с кем-нибудь, но только не с тетей Мартой. Мало ли чего от тетки ожидать. Инга сунула открытку под нос попугаю. Тот уставился одним глазом и грустно прохрипел:
