Лилия Касмасова - Если свекровь – ведьма
– Значит, мы сейчас выглядим кем-то вроде диких уток, – сказала я.
– Угу, – кивнул Бондин.
Хорошо, что у реки были рыболовы, а не охотники. А то бы могли и охоту на нас открыть. Хотя половичок же магический и, наверное, защищен от пуль чем-то вроде магической брони. Всеми этими рассуждениями я и поделилась с Бондиным.
– Видишь? – И он, сам не глядя, похлопал по ковриковой поверхности.
– Что?
Там были мелкие просвечивающие дырочки. Я вытаращила глаза от ужаса.
– Дробь, – сказал инспектор. – Так что вовсе не защищен.
– Значит, мы в опасности?
– Ну, это бывает очень редко, – отозвался инспектор успокаивающим тоном. – Летим мы быстро, охотники не сидят за каждым кустом.
– Но почему нельзя применить какую-нибудь магию для защиты? – воскликнула я.
Инспектор приоткрыл наконец глаза, наклонился к самому моему уху и сказал:
– Коврики – невероятно гордые создания. Они обладают своей особенной магией. И не признают над собой ничьей магии чужой.
Гордые создания! Им-то что, их можно вообще распустить и заново сплести. Я начала напряженно вглядываться вниз, в окраины полей, кустарники у озер, крыши двухэтажных дач.
– Что ты там высматриваешь? – поинтересовался Бондин, глядя между тем не вниз, а только на меня. Упасть боится.
– Охотников, – ответила я.
– Да мы уже скоро прилетим.
И правда, вскоре показались бесконечные взлетные полосы, серые алюминиевые крыши аэропорта и стаи самолетов, неуклюже передвигавшихся по земле. Казалось, эти большие летательные машины играют в какую-то игру или исполняют особенный танец.
Мы пролетели над аэропортом и снизились в самом конце самой дальней взлетной полосы. Тут одиноко стоял махонький черный самолетик, похожий на игрушечный.
Половичок подрулил к самому трапу, мы слезли, инспектор положил на коврик две серебристые монеты. Коврик сложился конвертом – видимо, чтобы не растерять монеты, – и улетел.
– И зачем нужно такое опасное такси? – воскликнула я.
– Да, очень опасное, – покивала Орхидея. – И всю прическу по пути растреплет к тому же.
– Ну, – пожал плечами инспектор, – зато оно отлично подвозит пьяных, например, или может доставить вещи. Просто заворачивает их в трубочку и везет куда укажут.
У откидного трапа нас ждала стюардесса в черной форме. На голове ее вместо пилотки была черная треуголка с белым черепом и перекрещивающимися костями на лбу. Два белых пушистых – наверное, страусиных – пера свисали со шляпы на плечо.
Стюардесса нам улыбнулась во всю пасть – одного верхнего зуба с левой стороны у нее не было – и произнесла с грубоватым акцентом, рублено выговаривая слова:
– Добро пожаловать на борт компании «ПлювГанса», инспектор Бондин и… – она вопросительно посмотрела на нас с Орхидеей.
– Орхидея и Виктория, – сказал инспектор.
Стюардесса постучала длинным фиолетовым ногтем по вышивке на кармашке:
– Фиалка. – Потом забрала у инспектора саквояж, поднялась по трапу и зашла внутрь.
Я вскинула глаза и увидела надпись на черном глянцевом боку: «ПлювГанса». Ах, даже вот так. Возможно, компанию основал кто-то по имени Ганс.
Мы, вслед за стюардессой, зашли в самолет. Она ставила саквояж в пластиковый бокс напротив входа, а мы прошли дальше. Салон оказался роскошным и очень просторным – наверное, потому что кресел здесь было всего штук десять. Зато была пара столов, диван углом и ворсистая ковровая дорожка в проходе. Весь интерьер был оформлен в бежевых и золотых тонах.
– Устраивайтесь, где вам больше по душе, – улыбнулась стюардесса, демонстрируя провал между зубами. – Всего одно место занято.
А, ну да. Это, наверное, тот самый «один из наших», как сказал Бондин, благодаря которому мы можем полететь на Канары немедля.
Инспектор шел первый, он поздоровался с кем-то, сидящим в кресле слева от прохода, перед столиком. Этот кто-то только буркнул невнятно в ответ. Я шла следом за инспектором и вытянула шею от любопытства, но увидела только ноги пассажира – они покоились на выдвинутой подставке кресла. Ноги были облачены в полосатые красно-белые носки, причем у одного носка на большом пальце была дырка.
Инспектор прошел к креслам по правую руку, снял плащ, бросил его на стол и уселся. Я рассмотрела хозяина дырявого носка. Это был мужчина лет пятидесяти, в круглых очочках, с коротко стриженными седыми волосами и с аккуратной бородкой. Одет он был, помимо полосатых носков, в брюки-сафари и яркую рубашку с пальмами. Плетеные кожаные сандалии стояли рядом с креслом. Он был похож на профессора математики, который едет в отпуск. И он читал книжку в кожаной обложке. Причем в пухлой руке его был карандаш, которым он делал в этой книге пометки, хмурясь и тихо бурча себе под нос: «Нет, нет, ужасный почерк… нет».
– Здрасьте, – сказала я.
– Пр, – сказал он.
Это, видимо, означало «привет». Какой нелюбезный тип. Сяду-ка я от него подальше.
Инспектор занял кресло у прохода – похоже, из-за страха высоты, чтобы не глядеть в иллюминатор. Я уселась напротив него, но возле окна. Сумку поставила под стол.
Я ожидала, что Орхидея сядет рядом со мной или с инспектором. Но она вдруг остановилась перед бурчалой и сказала ему:
– У вас на носке дырка.
– Зн, – буркнул он, что означало, похоже, «знаю». А потом поднял хмурый взгляд. И вот в тот миг, когда его льдисто-голубые глаза встретились с черными глазами Орхидеи, что-то будто произошло. Бурчала выпрямился в своем кресле, спешно спустил ноги на пол, две минуты не мог попасть в сандалии, потом еще несколько минут возился с подножкой кресла – у него никак не получалось ее опустить, – при этом его книга падала на пол, он ее поднимал, а потом снова ронял.
Орхидея прошла, села рядом с бурчалой, около иллюминатора, и произнесла со смелой улыбкой:
– Почему бы нам не познакомиться? Ведь нам все равно предстоит лететь вместе несколько часов…
Она что, успела капнуть ему зелья? Да нет, он же при нас ничего не пил и не ел. Да и не было на столе перед ним ничего, кроме закрытой бутылки воды.
Может, Орхидея зельем брызнула на него? Я быстро повернула перстень. Никаких розовых сердечек и туманов вокруг мужчины не наблюдалось. Зато… Между Орхидеей и пассажиром в воздухе, едва видимые, вспыхивали и гасли крохотные золотые искорки.
Вид у меня, наверное, был изумленный, и Бондин остановил на мне свой взгляд и спросил:
– Что?
– Ничего, – сказала я.
А он всмотрелся в мои глаза. Черт, он же увидит отражение серебряного тумана в моих зрачках! Я отвернула камешек наружу. Но Бондин, похоже, успел заметить. Он как-то криво ухмыльнулся и тоже посмотрел на Орхидею и незнакомца. Ха. Не может же он достать свои очки и начать в упор их рассматривать.
А незнакомец, подняв книгу и устроившись наконец нормально, если можно назвать нормальным ту напряженную позу, которую он принял, отвечал Орхидее:
– Около семи часов нам лететь.
– Шесть часов двадцать три с половиной минуты, – раздался высокий певучий голос стюардессы. Она, улыбаясь, шла по проходу к кабине пилота. – Каждый рейс капитана Ганса быстрее предыдущего. Он не устает совершенствоваться сам и совершенствовать самолет.
Стюардесса исчезла за золотыми шторками.
– Тогда мы могли бы познакомиться, – сказала Орхидея, – раз нам лететь целых шесть часов двадцать три минуты.
Мужчина смущенно улыбнулся:
– Я Николай.
– А я Орхидея. – Потом она показала рукой на нас с инспектором: – А это Виктория и Денис.
– Очень приятно, – проговорил тип в носках. То есть теперь уже в сандалиях.
Мы с инспектором кивнули ему в ответ. А седобородый посидел, помолчал, потом снова раскрыл свою книгу и взял в руки карандаш. Но ему явно не читалось, и он просто тупо листал страницы туда-сюда, иногда украдкой скашивая глаза на Орхидею, которая рылась в своей маленькой черной сумочке.
Инспектору явно было любопытно, что я увидела в магическом мире, а мне было любопытно, что означает то, что я увидела. Ну ладно, можно обменяться информацией. Я поманила Бондина пальцем и наклонилась к столу. Он тоже подался вперед и навострил уши.
– Золотые искры, – едва слышно прошептала я. – Бегают между ними.
– О, – многозначительно произнес он. То есть не то чтобы многозначительно, а совсем непонятно с каким значением, то ли с удивлением, то ли вообще – с уважением? Чего только не покажется в одной гласной «О», произнесенной с неопределенной интонацией! Бондин поглядел искоса на эту искрящую парочку.
– И что это значит? – тишайше спросила я.
– Что?
– Искры.
– А ты не знаешь? – Он посмотрел на меня с подозрением.
– Нет!
В глазах его появилось что-то такое странное, похожее на радость. Но потом она исчезла, и он пробормотал:
– Впрочем, ты же стала ведьмой только вчера.
– А при чем тут это?
– Ни при чем.
– Так что значат искры? – настаивала я, умирая от любопытства.
