Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!
Стукнула дверь. Маг радостно вскинул голову. Он не ожидал, что условная встреча произойдет так быстро — в день его прибытия в «Кот на крыше».
Гьера, высоко подняв голову и расправив плечи, прошла в угол, где скромно трапезничал маг. Пара забулдыг прервала беседу и проводила девицу заинтересованными взглядами. Но ни один из них не вздумал хлопнуть красотку по заднице, сохранили их Младшие Боги от беды…
— Приветствую прекрасную госпожу… Прости, но у тебя лоб чем-то испачкан.
Гьера подняла руку ко лбу, стерла грязную полосу, усмехнулась:
— Мелкое дорожное приключение… А сейчас?
— Теперь все в порядке.
Подошла хозяйка, выслушала небрежный заказ: «То же, что и этому господину» — и удалилась на кухню.
Двуцвет начал было задавать девушке все положенные вопросы о здоровье ее родных, но Гьера с первого слова отмела все учтивости:
— Приступим сразу к делу. Я через своих людей узнала, в каком именно порту зимует шхуна «Миранда». Твой заказчик все еще хочет, чтобы гибель судна и исчезновение капитана и плотника были списаны на пиратов?
— Да.
— Тогда ему придется подождать до весны. Как только шхуна покинет порт, мы ею займемся. А что с твоей частью договора, колдун? Ты выяснил, кто спас принцессу?
— Да, — скромно кивнул Двуцвет.
О да, он выяснил, кто был тем негодяем, разрушившим его план! Ниточка пошла разматываться от охранника Стрекозиных прудов, стоявшего в тот вечер у ворот и запомнившего девушку в измазанном сером платье и ее спутника.
Но куда вывела эта ниточка… это было для Двуцвета истинным сюрпризом.
«Всюду Дик Бенц! За что ни возьмись — везде Дик Бенц, будь он неладен!»
— Ты будешь смеяться, моя красавица, но принцессу спас тот самый капитан Бенц, за которого тебе обещаны такие неплохие деньги!..
Смеяться? О нет, Гьера не стала смеяться! Глаза ее, словно расплавленное золото, обожгли чародея. Нож, возникнув ниоткуда, сверкнул в руке девушки.
Забулдыги за соседним столом бросили быстрые взгляды на свирепую девицу — и громче заговорили о деревенских делах. Их не касалась назревающая поножовщина.
— Морочить меня вздумал? — тихим страшным шепотом спросила Гьера. — Решил продать мне тухлятину? Не узнал ничего, так бы и говорил…
Двуцвет даже не поднял руки, чтобы защититься. Он прямо и твердо глядел в бешеные очи пиратки. Так укротитель смотрит в глаза тигра.
— Я не обманываю тебя. В Стрекозиных прудах принцессу Эннию спас капитан шхуны «Миранда».
Тут в памяти Гьеры мелькнули несколько слов, которые когда-то скользнули мимо ее внимания. В тот безумный вечер многое пришлось пережить, и потерялись эти слова, как теряется искра над костром. А теперь эта искра сверкнула перед девушкой вновь.
— Вот оно что… — резко побледнев, шепнула Гьера и опустила руку с ножом. — Вот почему он тогда сказал про себя: я — человек «Миранды»…
Двуцвет никак не отреагировал на эти неосторожные слова, выдавшие девушку с головой. Он опустил взгляд на тарелку и стал доедать жареную рыбу.
Он догадывался, почему сестра пиратского адмирала так интересуется покушением на альбинскую принцессу. Но одно дело — догадываться, а другое — знать точно.
Маг вспомнил разговор с наемным убийцей по Кастетом, приятелем покойного Франта. Кастет, язык которому развязала золотая монета, возмущенно рассказывал, что Франт взял с собой на последнюю «работенку» некую девицу. Еще Франт говорил, что девица эта будет ему и любовницей, и помощницей, ибо стоит любого мастера клинка.
Вот, стало быть, о какой девице речь?
Ну, теперь все кусочки головоломки встали на свои места…
Подошла хозяйка таверны, поставила перед Гьерой тарелку с рыбой. Это помогло девушке взять себя в руки. Она кивком поблагодарила хозяйку, проводила ее взглядом до двери на кухню и только после этого заговорила почти спокойно:
— Сообразил, стало быть, почему меня интересует спаситель принцессы?
Двуцвет положил вилку на край блюда, тепло взглянул в лицо собеседнице и сказал с подчеркнутым дружелюбием:
— Конечно. Поверь, я очень понимаю твое желание отомстить убийце твоего друга.
Гьера не сразу ответила: так захлестнуло ее яркое воспоминание.
«Он стоял на берегу, я смотрела на него снизу вверх. Уже почти стемнело, я видела черный силуэт и блестящую шпагу. Шпагу, которой он только что убил двоих. На нем самом не было ни царапины, он смеялся, дразнил меня…»
Гьера опустила глаза, спрятав жадный, горячий взгляд от идиота-колдуна, который ничего не понял.
— Отомстить, — промурлыкала она отяжелевшим голосом. — Да. Конечно. Зачем бы мне еще был нужен этот Бенц…
VI. Обретение груды неприятностей
1
Там кисть широкая намалевала
Оранжевую сельдь на блюде синем,
Малиновую колбасу и чашки,
Зеленые с разводом золотым.
И надпись неуклюжая гласит:
«Заезжий двор — спокойствие сердец».
Э. БагрицкийПостоялый двор хмуро отгородился от леса мощным сосновым частоколом. Лес шел в наступление, тянул к ограде голые темные сучья, топил частокол в сугробах, но заостренные мертвые бревна прочно держали оборону.
Дик Бенц поежился и поднес к глазам подзорную трубу.
Вблизи мощное сооружение не выглядело мрачным. Перед глазами Дика возникла вывеска с заманчивым изображением огромной рыбины на блюде и кувшина рядом. А вокруг блюда и кувшина полукругом шла надпись: «Заходи и отдохни!»
— Как в такой глуши может быть постоялый двор? — недоверчиво протянул Бенц. — Где они постояльцев-то берут?
— Раньше тут была дорога, — объяснил всезнающий Отец. — Напрямую до Беличьего перевала. После того как Верховный Жрец Амросиус проклял эти леса за маловерие жителей, путники забросили дорогу. Теперь делают крюк по старому руслу Альтефлуссы.
— Здешние края прокляты? — встревожился Дик.
— Уже нет, — ухмыльнулся старик. — Следующий Верховный Жрец, Томмасус Осмотрительный, внял мольбам хэдданских жрецов. Мол, на все предгорье — ни храма, ни жреца, ни жертвенника, так каково народу приходится? Ни свадьбу сыграть, ни ребенку имя дать, ни умирающего достойно проводить во владения Гергены. Ну, Томмасус и снял проклятье. А худая слава осталась.
— Но разве не в этом смысл проклятья? — удивился Дик. — Ну, если Верховный Жрец проклинает за какую-нибудь провинность город, в нем закрываются храмы, убираются жертвенники. Жители видят, что им плохо становится жить, каются в той провинности и уже не отступают от законов веры.
