Вадим Панов - Последний адмирал Заграты
Ничего другого противопоставить погромщикам они не могли. Только скорость и натиск. И еще — отменную выучку настоящих бамбальеро.
Залп.
Наемники догадывались, что придется действовать против толпы, а потому взяли на дело наиболее подходящее оружие — дробовики пятнадцатого калибра.
Второй залп.
Картечь врезается в людей, сметая ближайших и заставляя пригибаться остальных. Картечь обожает толпу.
Залп.
Вебер и Хвастун бегут к фургону, на ходу перезаряжают оружие, их прикрывают Би и Длинный.
Второй залп.
Бунтовщики ошеломлены. Они уже занялись грабежом, они не ожидали отпора, а потому отступают. Их замешательство продлилось секунды, не больше, но этих мгновений достаточно, чтобы фургон отъехал на безопасное расстояние.
— Храни нас святой Альстер, — бормочет Саммер.
Его жена рыдает, прижимая к себе плачущих детей. Слуги забились в угол.
— Поговори с Альстером насчет моста, — просит Вебер. — Нам нужно на тот берег.
Он кладет дробовик на пол, берет «Вышибалу», через люк выбирается на крышу фургона, с него — на кабину, на подножку и занимает место рядом с Эдди.
— Как дела?
— Скоро узнаем.
Они торопятся к мосту Прекрасных Дам. Вебер сказал, что переправы королевские солдаты не отдадут ни за что, бунтовщики увлекутся перестрелкой и обязательно пропустят крепкий удар в спину — для прорыва вполне достаточно. А в Старом городе пока тихо, так что добраться до сферопорта не составит труда. Вебер так сказал, потому что верил в здравомыслие королевских военачальников. Он гладит «Вышибалу» и ждет, Би и Хвастун заняли позиции на крыше фургона, Длинный будет стрелять из окошка. Саммер молится. Все остальные плачут. Все понимают, что вторая драка будет куда серьезнее, но…
Но Эдди давит на тормоз и ругается:
— Что же натворили эти манявки?
Мост Прекрасных Дам не продержался. Королевских солдат не видно даже на левом берегу — только бунтовщики. Факелы, выстрелы в воздух, радостные вопли. Много, очень много бунтовщиков.
— Идиоты, — бормочет Феликс и приказывает: — Давай к мосту Георга V.
Он понимает, что Альбург провалился в тартарары.
— Продержитесь!
— Как?
Шествие — тысяч пять человек, не меньше, — направляется к вокзалу, если дойдет, то затопит Старый город и окажется за спиной удерживающих мосты солдат. Шествие мирное, так что стрельбы не будет, люди просто выйдут на мосты, и тем откроют путь погромщикам из Нового города.
Джефферсон ругается.
Он видит, что в толпе полно уголовников и отребья из Отлитого Хусса. Но в первых рядах шли женщины. Сотни домохозяек, стучащих кастрюлями и сковородками. Сотни жен и матерей, уставших от лишений последних месяцев.
— Дайте нам еды!
— Дайте работу нашим мужьям!
— Нам нечем кормить детей!
Женщины идут впереди, прокладывая дорогу уголовникам, сезонным рабочим и отребью Отлитого Хусса. Понимают ли, что творят? Понимают ли, что их используют?
— Солдаты отказываются стрелять.
— А вы приказывали?
Сначала офицер отводит взгляд, но потом дергает плечом, смотрит на генерала и твердо отвечает:
— Да!
Но они отказались…
Ни разу до сегодняшнего дня не переживала Заграта столь масштабных гражданских волнений. Бунты случались, не без этого. Бывало, целые провинции полыхали, но армия всегда действовала быстро и решительно. Даже не армия — гвардия. Которая сейчас где-то на юге. Впрочем, во время бунтов им приходилось стрелять в вооруженных мужиков, а не в беззащитных женщин, так что неизвестно, как повела бы себя гвардия сейчас.
— Если отступим, они выйдут к площади Святого Альстера.
А там дворец, в котором трясутся от страха королевские дети.
Посланные в Новый город войска рассеяны, нужно выиграть время, чтобы этот дурак Синклер собрал в кулак хотя бы часть их и занял оборону в Старом городе. Нужна передышка. Нужно задержать толпу…
— Женщины!
— Генерал, куда вы?
Джефферсон дает шпоры, скачет по улице и осаживает кобылу в нескольких шагах от толпы. Один. Совсем один.
— Родные мои!
— Какой ты нам родной?
— Дави кровопийцу!
— Это он приказал стрелять!
— Женщины! Опомнитесь! — Старый генерал вкладывает в голос все свои силы. — Чего желаете вы? Еды? Но разве не король вам помогал? Разве не король открыл для вас государственные склады? Разве не король раздавал зерно? Король заботился о вас! Король опустошил казну ради вас! Женщины! Чего вы добиваетесь…
Лошадь под Джефферсоном опытная, стоит, не шевелясь, не обращая внимания на медленно окружающих ее людей, не мешая генералу. Лошадь олицетворяла само спокойствие, а старик — само красноречие. Он говорит не останавливаясь, говорит убежденно, говорит, стоя посреди толпы, и люди начинают прислушиваться. При появлении Джефферсона толпа слегка притормозила, потом подалась, взяв генерала в кольцо, но дальше не пошла. Бурлит вокруг, но бурлит негромко.
И накопленная ярость постепенно уходит, превращаясь в глухое недовольство. А людей недовольных, просто — чем-то недовольных, на солдат не пошлешь.
— Оружие мне, — шепчет Мучик. Его красивое лицо перекашивает лютая злоба. — Быстро, суки!
Мика понимает, что счет идет на мгновения, и видит только один выход из ситуации.
Кто-то услужливый вкладывает в его руку револьвер. Стоящий впереди дружинник чуть пригибается, Мучик кладет руку на подставленное плечо, тщательно прицеливается в старика и медленно, как учили, давит на спусковой крючок.
— Стоять!
И непонятно, чего в этом требовании больше: наглости или наивности. Эдди притормаживает, объезжая перегородившую улицу телегу, а четверо идиотов решают, что водитель им подчинился. Опускают карабины и шагают к фургону.
— Кого везете?
Двоих снимает Феликс, еще двоих — высунувшийся из люка Би. Трупы еще падают, а машина уже вновь набирает скорость.
Позади раздаются крики, к телеге бегут бунтовщики, кто-то стреляет, но Хвастун и Длинный знают свои обязанности: распахивают задние двери и угощают неприятеля из дробовиков. На прощанье.
— А может, и доедем, — усмехается Эдди.
— Вечно ты каркаешь, — смеется Феликс, торопливо перезаряжая бамбаду.
Альбург пылает. На самом деле домов горит не так уж много: то ли не успели разграбить, то ли ждут ночи, чтобы красивее получилось. На самом деле Альбург пылает ненавистью. Ни одной целой витрины, магазина или лавки. Многотысячный митинг взорвался, объявив Ночь Вседозволенности, и твари полезли из щелей. В надежде как следует отпраздновать день освобождения и набить карманы чужим золотом. В надежде урвать, ухватить хотя бы кусочек.
