Александр Ясинский - Будущее, как эпизоды
– Госпожа, вызывают наземные силы обороны, – молоденький, ещё безусый радист щёлкнул тумблером громкой связи и почтительно передал Дурге микрофон на подставке.
– Что ж послушаем, что скажут нам местные вояки, – с этими словами девушка приняла микрофон и удобно развалилась в командном кресле, благо позволяла длина шнура. Новый статус никак не отразился на её внешнем виде, ни на манере поведения, однако подчинённые её теперь побаивались вдвойне, что было весьма справедливо.
– Говорит комендант столичного форта Рунный Молот барон Эрих фон Штейн, – донёсся из динамиков привыкший повелевать голос надтреснутый старческой хрипотцой. – Мятежный корабль – сдавайся, все жерла наших орудий нацелены на вас, приказываю задраить орудийные порты, сложить оружие и ожидать прибытия шлюпа королевского дознавателя во главе жандармерии, уповайте на милость суда Его Величества и да смилуются над вами боги! В противном случае – смерь, при попытке уйти на орбиту – огонь на поражение, на размышления – пять минут.
Дурга оглядела присутствующих офицеров и техников, кто-то ухмылялся, предвкушая хорошую баталию, кто-то наоборот побледнел. Истинное положение дел не ведал никто, и она не собиралась раскрывать карты.
Подмигнув радисту, она облизала губы, но вовсе не от волнения, а предвкушая давно ожидаемый момент, и нажала кнопку передачи.
– Капитан Дурга Арбишали – наземному форту Рунный Молот: наши пушки в свою очередь направлены на ваш драгоценный городишко, и одного мановения моего мизинца будет достаточно, чтобы обрушить всю адскую мощь броненосца на головы вашим детям, жёнам, любовникам, разрушить ваши дома, дворцы, сады и больницы, не пощадить никого, ведь именно так привыкли поступать королевские псы войны в колониях. Мы будем посылать залп за залпом покудова не сотрём с лица земли этот гнусный нарыв, называемый метрополией.
Она сделала эффектную паузу и закончила:
– Сейчас я отправляю корабли вниз, не смейте препятствовать посадке. Встречаемся с вами, как с уполномоченным вести переговоры лицом через шесть часов на площади перед Королевской Канцелярией для согласования суммы выкупа, и если хоть один выстрел, хоть одна провокация последует – вы знаете, что произойдёт. Те, кто десантируются приветствуют смерть, и примут её с радостью, ежели на то будет моя воля. Вам всё понятно? Тогда – отбой. И ещё – у вас нету времени для размышления.
Она ещё раз обвела взором застывшую команду и, бросив микрофон радисту, поднялась с кресла, словно разжатая пружина, готовая к сиюминутным действиям.
– Все знают, что делать, – скорее не вопросом, а утверждением резюмировала она, и, проходя, похлопала по плечу пожилого мужчину с дешёвым и грубым протезом вместо правой руки, квартирмейстера Даниеля, старшину рулевых, бывшего однополчанина и друга покойного капитана.
– Теперь ты за главного, Ден, служи так же хорошо, как служил моему отцу, держи порох сухим, пушки готовыми к бою, а печи раскалёнными, отчаливать мы будем спешно. И не подкачай.
– Ду.. леди..госпожа капитан, вы действительно рассчитываете на выкуп? – нашёл в себе силы усомниться тот.
– Нет, Даниель, лично я собираюсь забрать всё. Ты смотрел ленту «Правдивая история падения Атлантиды» из тех фильмов, что у нас в изобилии имеются на борту?
– Простите, госпожа, мне было некогда заниматься просмотром досужих плёнок, – отвечал тот, отводя взор. Особенно после вашего неожиданного мм… возвышения.
– Неужели? Тогда бы ты догадался, что я имею в виду.
– Ответьте мне только на один вопрос, госпожа капитан, вы действительно думаете, что всё задуманное вами сработает?
– Сработает, Ден, по-любому сработает, ибо я сама отправляюсь туда на шлюпке, – и с этими словами Дурга покинула капитанский мостик, щёлкая шестеренками, следом выбрался заводной краб.
Догорающие остовы кораблей и зданий космопорта ещё чадили, повсюду валялись перевёрнутые вагонетки, куски арматуры, пролитые лужи мазута ярко горели и трупы, когда Деринг выбрался из благополучно приземлившегося корабля в дым, шум и вопли, мельтешение людей и грохот одиночных выстрелов. Однако Дурга быстро навела порядок и, выстроившись организованной колонной, захватчики маршем устремились к цели, когда вдруг в царящей вокруг несуразице Деринг углядел знакомый силуэт.
Стоило ему воскликнуть и ткнуть пальцем, как уже парочка дюжих корсар вмиг скрутила горемыку и подтащила поближе. В дрожащей, откормленной и перепуганной фигуре, обоими руками прижимающей к груди мешок с незаконно присвоенным, Деринг безошибочно узнал Кинса, Короля близлежащей помойки. Тот пытался упираться, беспрестанно скулил и жалобно блеял, трясясь складками жира, взгляд глубоко посаженных поросячьих глазок бегал по окружившим его корсарам, ища выхода, пока не остановился на нашем герое и не зафиксировался, когда наступило узнавание.
– О, так это наш Деринг, сынок, помнишь старину папашу Кинса, сколько всего я сделал для тебя? Скажи этим головорезам, чтобы оставили в покое твоего доброго друга Кинса, – зачастил он, тряся двойным подбородком.
Перед Дерингом всколыхнулись уже, казалось, надёжно забытые картины освоения в Большом Мире: тычки и подзатыльники, плевки, эти горячие влажные ладошки не раз обшаривавшие его, боль и унижения.
– О, я всё помню, Кинс, – отвечал Деринг, дрожащим от едва сдерживаемых эмоций голосом. – Всё что ты сделал для меня, и всё что ты сделал со мной!
С этими словами он выхватил у ближайшего пирата тесак, висевший в ножнах на поясе, и всадил в грудь ненавистного толстяка Кинса.
По-крайней мере попытался всадить.
Ибо это первый раз, когда Деринг держал холодную разящую сталь, да не просто держал, а ещё наносил удар. Лезвие, слегка оцарапав, скользнула по рёбрам заголосившего скорее от испуга, чем действительно от боли Кинса, выронив мешок, тот вырвался из уз держащих его корсаров и принялся кататься по земле, брызгая слюной и болтая короткими ножками.
– Какое мерзкое зрелище! – презрительно скривилась Дурга, забирая тесак у стоящего столбом Деринга и возвращая владельцу. – Сделайте с ним что-нибудь, – и увлекла его за собой.
– Но я… раньше никогда… я не хотел…, – запинаясь, бормотал тот.
– Замолчи, пожалуйста.
А за их спинами корсары принялись методично добивать прикладами ружей отчаянно орущего и взывающего к своей бывшей игрушке Короля помойки.
Главная наблюдательная башня форта Рунный Молот. Два с половиной метра в толщину бетон, броня, металл.
Барон Эрих фон Штейн, сухопарый и подтянутый вопреки своему возрасту, бодрый такой старикан, хотя скажи ему такое – непременно велит выпороть кнутом, так вот, он, которому ещё нянчить на коленях двух, а то и трёх внучат, заложив руки за спину, смотрит на, раскинувшийся уплывающим вдаль полотном, неродной град, и нависающий над ним зримой угрозой броненосец через толстенное усиленное стекло смотровой амбразуры.
Его чело прорезали грубым ножом невзгод морщины, словно окопы, в которых за свою долгую преданную службу Королю барон положил тысячи подчинённых во славу правящей династии. Их так и хоронили в особо тяжкие дни, засыпая паровым экскаватором, и проходись позже катом. Страшно представить, но он помнит почти всех. И в этот момент, когда полированные двери, на которых застыл навечно кольцевой срез предсмертного крика давно уже умерших деревьев, тех деревьев из красной и богатой древесины, с позолочёнными ручками и титановыми замками, осторожно приоткрываются, и раздаётся в спину ему голос адъютанта.
– Господин барон, я взял на себя смелость приказать заложить ваш личный экипаж. Сопровождающие готовы и…
– Что и…? – всколыхнулся барон. – Думаешь, как все они, – он обвёл пергаментной ладонью со скрюченными артритом пальцами запотевшее стекло, за которым квадраты и пирамидки домов ожидали своей судьбы. – Ждут и не дождутся фанфарной виктории?
– Знаешь, мальчик, иди сюда, послушай меня, – он указал на свободное место и адъютант, привыкший беспрекословно выполнять любую прихоть престарелого барона, послушно приблизился. – У нас с покойной супругой не было детей. Вот так. Не было ни ранения, ни болезни, просто не наградили нас боги и Король. И тогда мы призрели круглого сироту, белокурого такого смышлёного мальчугана. Его имя… Неважно.
Адъютант аккуратно присел на краешек предложенного Его Превосходительством командирского, такого мягкого, ибо из натуральной кожи, спущенной с государственных преступников кресла, и сделал внимательный вид.
– Сколько было сор семейных таких, глупых ежели вспоминать сейчас, таких, опять повторюсь – неважных. Уже. Не хотел он идти по стопам отца в Военную Академию, но, однако стремление, мечту к полётам всё-таки я ему привил. Ну, пусть, думаю малец, побалуется пока, потешит самолюбие, нам-то умудрённым жизнью виднее, где их польза, поднял я, значит, старые контакты, похлопотал, понимаешь, чтобы перевели его после училища помощником капитана на занюханную грузовую баржу. Так, покамест. Чтобы понял, что к чему, поимел опыта, что ли, уж не знаю, чему я руководствовался…
