Александр Ясинский - Будущее, как эпизоды
Обзор книги Александр Ясинский - Будущее, как эпизоды
1 Начало.
Опалив верхушки деревьев, он ниспал, породив ударную волну и багряный туман, земля содрогнулась, несколько сотен моментальных смертей, маленьких и ничтожных остались незамеченными дремавшим в то утро под шум дождя извечным лесом, как первая раковая клетка.
Из своей уютной земляной норы человекоподобная самка видела, как заживо сгорел её самец, тонко и пронзительно заверещала в ужасе, затем и до неё дотянулся багровый язык, приветливо и обжигающе лизнул, и она затихла.
Она была изранена, покалечена, но выжила.
Глубоко во чреве едва теплился огонёк новой жизни, но и он не погас, хотя для сонмов живущих по обеим сторонам Великой Пустоты, было бы лучше, случись обратное. Очнувшись, с широко распахнутыми глазами, в которых с тех пор застыла тьма, она с трудом подтягиваясь на кровоточащих культях поползла прочь от того места, где дождевые струи стучали по инородному металлу.
2 По ту сторону Пустоты.
Всё осталось позади: родное селенье, уютные норы в склонах холмов, покосившиеся идолы предков, выгребные ямы с копошащимися в них безымянными, и подземный грот с орущими и улюлюкающими земляками, когда из-за поднятой решётки показалась уже его амфибия, подслеповато жмурившая россыпь глаз в желтом свете факелов. Когтистые лапы зашлепали по грязи, вздымая брызги, когда она внезапно ринулась на середину огражденной плетенкой арены, а после, развернувшись, задрала шишковатую морду и издала протяжный злобный рык, слюна текла по чёрным загнутым клыкам.
И хоть был тот зверь ему ниже пояса, он бежал тогда, бросив всё: ритуальный костяной нож, признание, честь и гордость, будущее, наконец. Не выдержав Испытания Совершеннолетия, не обретя индивидуальность в очах соплеменников, не получив даже имени, а так – презрительную кличку «деринг», что значит «трус», и град насмешек в лицо и град черепков и плевков в спину, и невозможность называться воином и членом общины и отказ в девичьей ласки. Навсегда. Бежал, не вынеся стыда и унижения и не желая присоединяться к массе безымянных, бросив всё..
Как оказалось, действительно всё, ибо когда, тайком укрывшись в затхлом брюхе небесного торговца, он, наконец, вновь увидал свет, то был тот свет – другого мира.
Большой Мир обжёг его миллиардами огней, оглушил миллионами шумов, звуками незнакомых речей, мешаниной непривычных запахов, поразил нескончаемыми чудесами, какие не снились всем шаманам округи. Слабый разум силился, но не находил рационального объяснения… Какие-то руки, трогавшие и ощупавшие его, но это было гадко и неприятно и он сбежал. Впрочем, ему было не привыкать, и он продолжал бежать, сколько мог, изо всех сил, юлил и плутал. Жизнь с оглядкой. Привычные помойки, где он жил, постоянно дрожа от холода и страха за свою шкуру, питался странно пахнувшими объедками, болел и украдкой наблюдал, как вдалеке с грохотом в облаках пара устремляются ввысь блестящие башни.
Но он снова выжил, и, возможно, что-то помогло ему быстрее адаптироваться, не сойти с ума и не захиреть, а обитатели свалок научили языку, что же касается обычаев, то здесь они были такие же, как и дома – сильнейший ел лучшее, его уважали, перед ним пресмыкались.
Кинс, Король помойки, устроил его убираться в космопорту, с тем, чтоб отбирать разноцветные кружочки, регулярно получаемые им сверх питья и жратвы в пластиковом контейнере. Позже он прознал про их скрытую магию и власть в Большом Мире и стал утаивать часть по мере возможности, за что был неоднократно колочен Кинсом.
Конечно, он трудился не на самих площадках, где всё делали движущиеся, но неживые создания – так называемые «машины», являвшиеся, по сути, громыхающими фургонами на колесах, заглатывающие пыль и мусор и, вместо съеденного, извергавшие воду. Куда им было забраться внутрь башен-кораблей, в хитросплетении каморок и узких переходов, кают и палуб, где всё происходило отчасти понятным ему образом.
Ещё были рабочие лазящие внутри и снаружи башен, постоянно что-то подкручивающие, постукивающие по матовым корпусам, и те, кто подбирал куски руды, свалившиеся с открытых платформ, которые доставляли к кораблям по рельсам чихающие паровозы. Но для первой работы, как сказал Кинс, у Деринга не доставало мозгов, а на второй долго не протягивали, а он, Кинс, не для того вкладывал в Деринга, подмасливая кого нужно, чтобы вот так бездарно лишиться своих инвестиций. Деринг лишь пожимал плечами, он был на всё согласен.
Часто, во сне иль наяву, перед его внутренним взором проплывали такие знакомые и одновременно щемящие недоступные картины: лица родичей, места детства; вот заросшее колючим бурьяном старое капище с покосившимися алтарными пнями, а вон катит мутные воды озеро Коварства, весело журчит лесной ручей, призывный смех резвящихся в нём девушек, их податливые упругие тела под мокрой шерсткой, готовые отдаться за право с гордостью носить частичку имени мужчины-хозяина, мужчины-воина, мужчины-героя. Мужчины… и склизкая тёмная туша амфибии, эти зубища, ядовитые бородавки, отвращение, сковывающий страх, разлетевшийся на осколки импульсом к бегству, бесконечное презрение, стыд. Трус! Смех. Страх и смех…нет!
Это был такой же день, как и все другие, ничем не лучше и не хуже, когда, как обычно, толкая тележку со щётками да всевозможными склянками, вместе с другими он собрался было уже покинуть тесное нутро очередного корабля, его окликнул и поманил следом незнакомый человек, в форме медицинской службы космопорта.
Повинуясь, он вернулся, потом вместе они поднялись в овальный зал с несколькими рядами кресел, одно из которых было занято. Здесь ему ещё бывать не приходилось.
– Задержись тут, Деринг, – сказал врач, – только не сходи с места и ни к чему не прикасайся, – а сам вышел.
Вяло потекло время ожидания, он послушно переминался с ноги на ногу, незнакомец, сидящий спиной никак не реагировал, может, спал, а может не питал интереса к происходившему сзади.
Наконец, врач вернулся в сопровождении пожилого мужчины в застёгнуто наглухо мундире со стоящим воротником, посеребренными позументами и аксельбантом, капитана корабля. До Деринга ещё успел долететь обрывок фразы:
– …то, что нужно: первоклассное качество, ваш любимый цвет, да и не забудьте – только наличные.
Капитан носил аккуратную бородку с проседью, волосы зачёсывал назад, был он невысокого роста, весь какой-то невзрачный – просто дополнение к мундиру, со впалыми щеками и болезненным цветом кожи, один глаз его отсутствовал, другой же, налитый кровью и слезящийся, цепко уставился на замершего Деринга.
– Эй, как там тебя, что у меня в руке?
Между большим и указательным пальцами блеснула монета.
– Так, хорошо, – взволновано продолжал он, когда Деринг ответил, – А что там изображено? Герб, рисунок какой на ней? Опиши мне его и закрой один глаз, потом другой.
Когда нелепое с точки зрения Дернга действие повторилось дважды, и он подробно рассказал про все линии и завитушки, а капитан остался, по-видимому, доволен результатом, они отошли в коридор и о чём-то посовещались с врачом. Потом тот, спрятав полученный конверт, и подмигнув напоследок Дерингу, удалился, капитан же подошёл к переговорному устройству на стене, и, сняв трубку, быстро заговорил туда.
– Ммм, я могу идти? – помявшись, спросил Деринг, в животе урчало.
– Конечно, голубчик, можешь, только сначала присядь в кресло, – отчего-то взволновано зачастил капитан.
– Не смей, болван! – оживился вдруг сидевший спиной человек и даже попытался выкрутить шею под невообразимым углом, но было уже поздно – выскочившие стальные захваты надёжно обхватили запястья, щиколотки и грудь отчаянно взвизгнувшего Деринга.
Приблизившись, капитан наотмашь ударил закричавшего кулаком в лицо.
– А ты молчи, дерьмо!
– Что касается тебя, – продолжил он, склонившись вплотную к Дерингу, потирая отбитые костяшки, – помни, что я пощадил твою паршивую никчёмную жизнь. Ведь я бы мог доставить на Аркут, куда мы сейчас направляемся, одну лишь только твою замороженную голову, и всех хлопот-то! Но я не убийца, не изувер какой, из-за одного органа не первой важности лишать драгоценной жизни живое существо. А они очень нужны мне твои глаза, понимаешь? Ибо нету у меня достаточно средств на лицензионные имплантаты, а без них я в ближайшем времени – безработный, нищий, калека, которому уготована голодная смерть в обосраной подворотне. Прости… Это всё судьба и космическая болезнь, над которыми мы пока не властны…
Круто развернувшись, он вышел вскоре раздался гул, это в утробе корабля заходили гигантские поршни, завращались маховики и маятники, помещение начало мелко дрожать. Деринг был слишком ошеломлён, подавлен и испуган, чтобы осмыслить происходившее, стальные путы не давали даже сжаться в спасительный комочек.
– Да, нелёгкая занесла тебя на «ликвидатор», – сплёвывая кровь, вновь подал хриплый голос первый узник. – Но поскольку мы теперь, что-то вроде товарищей по несчастью, разреши представиться – Мик, – и он вновь сплюнул.
