Вероника Рот - Дивергент
– А моя мама держала зимние пальто в чулане.
– Я не... – он с трудом вздыхает. – Я правда больше не хочу говорить об этом.
– Хорошо. Тогда говорить буду я. Спроси меня о чем-нибудь.
– Ладно. – Он смеется дрожащим голосом мне в ухо. – Почему у тебя такое быстрое сердцебиение, Трис?
Меня передергивает, и я говорю:
– Ну, я ... – Я ищу оправданий, которые не связаны с руками, обнимающими меня. – Я почти не знаю тебя. – Недостаточно убедительно. – Я почти не знаю тебя, и сейчас я c тобой в коробке, Четыре. О чем ты думаешь?
– Если бы мы были в твоем пейзаже страха, – говорит он, – я бы в нем был?
– Я не боюсь тебя.
– Конечно нет. Это не то, что я имел в виду. – Он снова смеется, и тогда в стенах появляются трещины, они падают, оставляя нас в кругу света.
Четыре вздыхает и убирает руку с моего тела. Я встаю на ноги и отряхиваюсь, хотя знаю, что не испачкалась. Я вытираю ладони о джинсы. По моей спине внезапно пробегает холодок из-за его отсутствия рядом со мной. Он стоит передо мной, усмехаясь, и я не уверена, что мне нравится этот его взгляд.
– Похоже, ты не подошла Искренности, – начинает он, – потому что ты ужасная лгунья.
– Думаю, мой тест на способности полностью исключил этот вариант.
Он качает головой.
– Результаты тестов не доказательство.
Я сужаю глаза.
– Что ты пытаешься сказать мне? Твой тест не причина того, что ты оказался в Бесстрашии?
Волнение течет по моему телу, как кровь в моих жилах, и появляется надежда на то, что он может подтвердить – он Дивергент, он такой же, как я, и мы сможем выяснить, что это такое… вместе.
– Не совсем. Нет, – говорит он. – Я... – он смотрит через плечо, и голос его стихает.
На расстоянии в несколько ярдов от нас стоит женщина, направляя на нас пистолет. Она совершенно спокойна, ее черты лица невзрачны: если бы мы ушли отсюда прямо сейчас, я бы не запомнила ее.
Справа от меня появляется стол. На нем ружье и один патрон. Почему она не стреляет в нас? Ох, думаю я. Страх не связан с угрозой его жизни. Он связан с ружьем на столе.
– Ты должен убить ее, – тихо говорю я.
– Каждый раз.
– Она ненастоящая.
– Но выглядит такой. – Он кусает губы. – И ощущается настоящей.
– Если бы она была реальной, она бы давно уже убила тебя. Все в порядке.
Он кивает.
– Я просто... сделаю это. Это не… не так плохо. И не так панически пугает.
Не панически, но пугает. Я могу видеть это в его глазах, когда он поднимает оружие и открывает патронник, как будто он делает это в тысячный раз… возможно, так оно и есть. Он вставляет пулю и держит оружие перед собой обеими руками. Он закрывает один глаз и медленно дышит. На выдохе он стреляет, и голова женщины откидывается назад. Я вижу вспышку красного и отвожу взгляд. Слышу, как она рухнула на пол.
Оружие Четыре опускается одновременно с выстрелом. Мы смотрим на ее упавшее тело. То, что он говорил, – правда, это действительно кажется реальным.
Ох, не будь нелепой. Я беру его за руку.
– Давай, – говорю я. – Пойдем. Нужно продолжать двигаться.
После еще одного рывка, он выходит из оцепенения и следует за мной. Когда мы проходим мимо стола, тело женщины исчезает, вот только не из нашей памяти.
На что это похоже, убивать кого-то каждый раз, когда проходишь свой пейзаж страха? Возможно, мне предстоит узнать.
Но что-то озадачивает меня: это должны быть худшие страхи Четыре. И хотя он паниковал в той комнате и на крыше, он убил женщину без особых сложностей. Как будто моделирование хватается за любой страх, который может найти в нем, а нашло оно немного.
– Началось, – шепчет он.
Темная фигура приближается к нам, она подкрадывается к краю круга света и ждет нас, чтобы сделать еще шаг.
Кто это? Кто этот постоянный кошмар Четыре? Этот человек высокий, стройный, с короткой стрижкой. Руки у него за спиной. И он одет в серые цвета Отречения.
– Маркус, – шепчу я.
– А вот и та часть, – говорит Четыре, его голос дрожит, – где ты узнаешь, как меня зовут.
– Разве он… – Я перевожу взгляд с Маркуса, который медленно двигается к нам, на Четыре, который медленно пятится назад, и все сходится. У Маркуса был сын, присоединившийся к Бесстрашным. Его имя... – Тобиас.
Маркус показывает нам свои руки. Ремень накручен на один из его кулаков. Он медленно разматывает его и снимает с пальцев.
– Это для твоего же блага, – говорит он, и его голос отдается эхом множество раз. Десяток Маркусов вступает в круг света, держа тот же пояс с тем же пустым выражением лиц. Когда Маркусы моргают снова, их глаза превращаются в пустые черные дыры. Ремни скользят по полу, который теперь выложен белой плиткой.
Дрожь ползет вверх по моей спине. Эрудиты обвиняли Маркуса в жестокости. Хотя бы раз они оказались правы. Я смотрю на Четыре – Тобиаса – он кажется застывшим. Он больше не стоит прямо.
Он выглядит на годы старше; он выглядит на годы младше.
Первый Маркус отдергивает руку назад, ремень перелетает через плечо, и он готовится к удару. Тобиас отклоняется назад, бросая оружие и вскидывая руки, чтобы защитить лицо.
Я бросаюсь вперед и встаю перед ним. Пояс щелкает по моему запястью, обертываясь вокруг него. Горячая боль проходит от руки к локтю. Я сжимаю зубы и тяну за ремень так сильно, как только могу. Маркус теряет равновесие, так что, я выдергиваю пояс и хватаю его за пряжку.
Я отвожу руку так быстро, как только могу, моя рука горит от резкого движения, и ремень ударяет плечо Маркуса. Он кричит и бросается на меня с раскинутыми руками, с ногтями, похожими на когти.
Тобиас толкает меня к себе за спину, так, что теперь он стоит между мной и Маркусом. Он выглядит разгневанным, а не испуганным. Все Маркусы исчезают.
Включается свет, открывая нам длинную, узкую комнату с кирпичными стенами и цементным полом.
– Все? – спрашиваю я. – Это твои худшие страхи? Почему у тебя только четыре... – мой голос стихает.
Только четыре страха.
– Оу. – Я оглядываюсь и через плечо смотрю на него. – Вот, почему они зовут тебя…
Слова покидают меня, когда я вижу выражение его лица. Его глаза широко распахнуты и кажутся почти уязвимыми в этом свете. Его губы открыты. Если бы мы были не здесь, я бы описала этот взгляд как благоговение.
Но я не понимаю, почему бы ему так на меня смотреть. Он берет меня за локоть, большим пальцем нажимает на мягкую кожу над моим предплечьем, и притягивает меня к себе. Кожу вокруг моего запястья до сих пор жжет, будто пояс был настоящим, но она такая же бледная, как и остальная.
Его губы медленно двигаются по моей щеке, а руки сжимаются вокруг моих плеч, и он утыкается лицом мне в шею, его дыхание у моих ключиц. Секунду я стою напряженно, а затем оборачиваю руки вокруг него и вздыхаю.
