Джон Норман - Бродяга Гора
— Великолепно! — воскликнул я. — Это просто великолепно!
— Ты уроженец Гора? — спросила она, взглянув на меня с ужасом.
Я пожал плечами.
И тут неожиданно леди Тайма подалась ко мне.
— Ты пробудил меня, — сорвался с ее губ горячий шепот. — Ты знаешь, что пробудил меня, жестоко и беспощадно.
— Леди Тайма изгибается, словно рабыня, — усмехнулся я.
Издав стон, она откинулась назад. И застонала снова.
Блондинка вновь принялась всхлипывать, но восклицала она теперь нечто совсем иное:
— Господа! Господа! Возьмите меня! Я стою всего долю тарска!
— Ну и шлюха! — заметил я.
— Да, Джейсон, — прошептала леди Тайма.
— Похоже, ремни удерживают тебя как надо, — усмехнулся я.
— Я совершенно беспомощна, — ответила она.
— А этот топчан для удовольствий представляет собой весьма интересное устройство, — продолжил я, словно не слыша мольбы в ее голосе, и принялся внимательно рассматривать подвижное ложе, снабженное множеством хитроумных механизмов. Благодаря всякого рода рычагам, шестеренкам, желобам, скобам, бороздкам, запорам, положение нар можно было изменять, фиксируя привязанную к нему женщину в самых разнообразных позах. Правда, далеко не каждый топчан для удовольствий имел столь богатое оснащение. Госпожу Тайму, промышлявшую работорговлей в Вонде, захватчики привязали к лучшему, самому дорогому и сложному, какой оказался в их распоряжении. А поскольку армия вряд ли тащила с собой такого рода устройства, топчаны наверняка приволокли из города. Причем сделали это сами же горожане Вонда, закованные в цепи и впряженные в повозки.
— Джейсон! — снова взмолилась Тайма.
— В первый раз вижу подобную штуковину вблизи, — признался я.
— Джейсон! — она сорвалась на крик.
Взявшись за рычаги, я принялся менять угол наклона ложа, любуясь прелестями привязанной женщины то с одной стороны, то с другой. Потом я рассмотрел ее в нескольких оригинальных позициях, оценивая при этом скорее возможности механизма, нежели что-либо еще. Хотя следует признать, что эти эксперименты имели определенную эстетическую ценность. Что ни говори, а леди Тайма была весьма привлекательной особой.
— Замечательно, — от всего сердца высказался я.
— Джейсон! — продолжала взывать ко мне леди Тайма.
Испробовав все возможные варианты — а ложе предоставляло весьма широкие возможности как для демонстрации беспомощности пленницы, так и для практического ее использования, — я перевернул Тайму на спину, а потом на бок.
— Джейсон! Ты унизил и оскорбил меня, — гневно произнесла она. — Мало того что ты вертел меня на этой доске и рассматривал со всех сторон, как рабыню, так ты еще и пробудил во мне желание. Ты не можешь вот так просто взять и уйти!
— Еще как могу.
— Пожалуйста, не уходи! Не уходи, даже не прикоснувшись ко мне!
— Ты просишь меня овладеть тобой?
— Да!
— Умоляешь?
— Умоляю!
— Как рабыня?
— Да! Да! Я умоляю тебя как рабыня!
— Но рабыня гораздо ниже обычной шлюхи, вроде вон той, — я указал на блондинку. — Ты готова признать себя и шлюхой, и рабыней?
— Я готова на все! Я умоляю тебя. Умоляю как шлюха и как рабыня!
Я медленно подошел к топчану, и Тайма подняла на меня испуганные глаза. Манипулируя рычагами, я широко раздвинул ей ноги, покачал головой и раздвинул их еще шире, дюйма на четыре.
А потом овладел ею.
3. ТРАПЕЗНАЯ ПАЛАТКА
— Встань на колени, вот здесь!
Я указал леди Джине место на соломенной подстилке, у стены трапезной палатки, между другими парочками.
Преклонив колени и подняв на меня глаза, она произнесла:
— Ты первый мужчина, который позвал меня на солому.
— Полагаешь, это из-за твоей непривлекательности?
— А из-за чего нее еще?
— Для многих мужчин ты была более чем привлекательна.
— Мало ли что было раньше! Сейчас я — обнаженная, закованная в цепи пленница и, если будет угодно мужчинам Ара, скоро получу клеймо рабыни. Я прислуживала за твоим столиком, подавала тебе еду и напитки, а теперь прошу лишь не оскорблять меня и не мучить.
— За столиком ты прислуживала хорошо, — заметил я.
— Я не хочу, чтобы меня избили, а то и убили, — ответила Джина.
— Ага, значит, ты умеешь учиться. Как, впрочем, и учить. Меня, например, ты многому научила.
— А теперь, — она улыбнулась, — ты собираешься поучить кое-чему свою учительницу?
— Может быть, — усмехнулся я.
— Признаюсь, — сказала Джина, — я никогда не испытывала чувств, свойственных нормальной женщине.
— Ложись! — приказал я.
— Повинуюсь.
Она подняла глаза.
— Ты, кажется, не сердишься на меня?
— Нет, не сержусь, — ответил я, присев на солому рядом с ней. — Эй, сторож! Дай-ка мне ключи от кандалов этой шлюхи.
Он подошел на мой оклик и подал ключ, с помощью которого я разомкнул браслет кандалов на правой лодыжке Джины, на левой же цепь осталась. После чего вернул ключ сторожу.
— Похоже, — заметил я, — этого малого моя просьба не удивила и не насторожила.
— Нет, не удивила, — растерянно согласилась она.
— Значит, — заметил я, — желание мужчины освободить твои ноги не столь уж нелепо.
Джина воззрилась на меня с испугом.
— Помни, — сказал я ей, — теперь у тебя нет ни хлыста, ни цепей, ни черного кожаного облачения, символизирующего твою власть.
— Да, — прошептала моя бывшая дрессировщица, — ничего этого у меня нет.
— Но даже если бы и было, — продолжал я, — мужчина мог бы отобрать у тебя хлыст, швырнуть на пол и научить женственности.
— Я бы этого хотела, — призналась она. — Я бы хотела, чтобы мужчины сделали меня женщиной.
— Ты и есть женщина, — заметил я. — Тебе нужно лишь осмелиться быть ею.
— Нет! Это значит самой, добровольно, подчиниться мужчине.
— Конечно.
— Но я лишена чувств и потребностей нормальных женщин.
— А может быть, ты просто боишься проявить их?
— Нет! Нет!
— Попробуй. Попробуй почувствовать, кто ты на самом деле.
— Я — леди Джина! А леди Джина никогда не станет покорной рабыней!
— Выходит, стать настоящей женщиной тебе мешает гордыня?
— Выходит, так.
— Но ведь на самом деле ты женщина?
— Увы, — согласилась она, — хотя это и плохо! Гадко!
— Ты всегда можешь притвориться, будто женщина ничем не отличается от мужчин.
— По-твоему, я полная дура?
— А по-твоему, быть женщиной плохо?
— Конечно.
— Почему?
