Вероника Рот - Дивергент
Я выливаю остатки чая в раковину. Когда я поднимаю руку с кружкой, то понимаю, что дрожу. Плохо. Мои руки обычно начинают дрожать перед тем, как я собираюсь заплакать, а я не могу разрыдаться перед всеми.
Я выхожу с Тори из тату-салона и следую за ней по тропинке в Яму.
Все люди, которые толпились тут раньше, собрались сейчас на выступе, в воздухе сильно пахнет алкоголем. Женщина передо мной кренится вправо, теряя равновесие, заливается хохотом и падает на впереди стоящего мужчину.
Тори хватает меня за руку и направляет в противоположную сторону. Я вижу, что Юрай, Уилл и Кристина стоят между другими посвященными.
Глаза Кристины опухли. Юрай держит серебряную фляжку. Он предлагает ее мне. Я качаю головой.
– Какой сюрприз-сюрприз, – говорит Молли позади меня. Она подталкивает Питера локтем. – Вот только Стифф всегда Стифф.
Я должна игнорировать ее. Ее мнение ничего для меня не значит.
– Интересную статейку я сегодня прочла, – говорит она, придвигаясь ближе. – Что-то о твоем отце и настоящей причине, почему ты оставила свою фракцию.
Физическая защита не самая лучшая идея, на мой взгляд. Но это первое, что приходит мне в голову. Я разворачиваюсь и бью кулаком ей в челюсть. Костяшки пальцев ноют от удара. Я не уловила, когда в моей голове сформировалось решение ударить ее. Не помню, когда появилась сама мысль.
Она делает выпад в мою сторону с вытянутыми руками, но не успевает дотянуться. Уилл хватает ее за воротник и тянет назад. Он переводит взгляд с нее на меня и говорит:
– Прекратите. Обе.
Часть меня жалеет, что он остановил ее. Борьба могла бы неплохо отвлечь меня, особенно теперь, когда Эрик поднимается на территорию рядом с ограждением. Я перевожу взгляд на него и скрещиваю руки на груди, чтобы оставаться спокойной. Мне даже любопытно, что он скажет.
В Отречении в последнее время не было самоубийств, но мнение фракции по этому поводу и так ясно: для них суицид является актом эгоизма. По-настоящему Отреченный человек не думает о себе достаточно часто, чтобы желать смерти. Никто не скажет об этом вслух, но все будут думать именно так.
– Замолчите все! – кричит Эрик. Кто-то ударяет во что-то похожее на гонг, и крики постепенно стихают, хотя шепотки все еще слышны. – Спасибо, – произносит Эрик. – Как все вы знаете, мы собрались здесь из-за Альберта – инициированного, прыгнувшего в пропасть прошлой ночью.
Шепотки тоже затихают; остается слышен лишь рокот воды в пропасти.
– Мы не знаем, что стало причиной его поступка, – продолжает Эрик, – поэтому мы можем лишь оплакать эту потерю сегодняшним вечером. Но мы не следуем по легкому пути, когда становимся Бесстрашными. Правда в том... – Эрик улыбается. Если бы я его не знала, то подумала бы, что улыбка искренняя. Но я знаю его. – Правда в том, что сейчас Альберт исследует новое, неизвестное ему ранее место. Он спрыгнул в жестокие воды, чтобы добраться туда. Кто из нас достаточно храбр, чтобы нырнуть в эту темноту, не зная, что ждет впереди? Альберт еще не был одним из нас, но мы можем быть уверены, он был храбрейшим!
Толпа взрывается криками. Бесстрашные реагируют громко, голоса – высокие и низкие, яркие и глубокие. Их рев подобен рокоту воды. Кристина выхватывает фляжку из рук Юрая и пьет. Уилл рукой приобнимает ее за плечи и отводит в сторону. Голоса заполняют мои уши.
– Мы почтим его память сегодня и будем помнить всегда! – кричит Эрик. Кто-то протягивает ему темную бутыль, и он поднимает ее. – За Альберта Храбрейшего!
– За Альберта! – кричит толпа.
Руки взмывают вверх, и Бесстрашные скандируют его имя.
– Альберт! Аль-берт! Аль-берт! – Они кричат до тех пор, пока его имя не перестает быть разборчивым. Это становится похоже на крики первобытных дикарей.
Я отворачиваюсь от ограждения. Я больше не могу это терпеть. Не знаю, куда я собираюсь идти. Думаю, не куда-то конкретно, а просто подальше от этого места. Я спускаюсь вниз по темному коридору с питьевым фонтанчиком в конце, залитому синим светом лампы.
Я трясу головой. Храбрейший? Храбрый принял бы слабость и покинул Бесстрашие, не обращая внимания на позор, преследующий его. Гордость – вот, что убило Ала и нашло отклик в сердце каждого Бесстрашного. И в моем тоже.
– Трис.
Я потрясенно оборачиваюсь. Четыре стоит позади меня прямо на крае синего света. Он придает ему жутковатый вид, затемняя глазницы и отбрасывая тени под скулами.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. – Почему не отдаешь свое почтение вместе с остальными?
Я произношу это так, будто проглотила что-то горькое, и теперь хочу выплюнуть.
– А ты? – отвечает он, подходя ко мне, и я вижу его глаза. Они кажутся черными в таком освещении.
– Не могу отдавать почтение, не имея внутри себя такового, – отвечаю я. Но затем чувствую приступ вины и качаю головой. – Я не это имела в виду.
– Вот как…
Судя по его взгляду, он не верит моим словам. Я не виню его.
– Это нелепо, – говорю я, и горячая кровь приливает к моим щекам. – Он прыгает с обрыва, и Эрик называет его храбрым? Тот самый Эрик, который недавно хотел метать ножи в его голову?
Я чувствую вкус желчи. Фальшивые улыбки Эрика, его лживые речи, двойные идеалы… от всего этого мне становится плохо.
– Он не был храбрым! Он был депрессивным трусом и почти убил меня! Вот за какие вещи здесь надо уважать, да?
– Чего ты от них хочешь? – говорит он. – Чтобы они осудили его? Ал уже мертв. Он не сможет этого услышать, уже слишком поздно.
– Речь сейчас идет не об Але, – огрызаюсь я. – А обо всех, кто наблюдает! О каждом, кто теперь считает прыжок в пропасть нормальным действием. Я имею в виду, а почему бы сейчас каждому не спрыгнуть, ведь все равно после смерти тебя будут считать героем? Почему бы не сделать этого, все ведь будут помнить твое имя? Это... Не могу...
Я трясу головой. Мое лицо горит, сердце бьется молотом в груди, и я пытаюсь держать себя под контролем, но не могу.
– В Отречении этого никогда бы не случилось! – почти кричу я. – Ничего из этого! Никогда. Это место развращает и разрушает, и плевать мне, если, говоря это, я кажусь Стиффом, плевать, плевать!
Взгляд Четыре перемещается на стену над питьевым фонтанчиком.
– Будь осторожна, Трис, – говорит он, все еще глядя на стену.
– Это все, что ты можешь сказать? – требую я, хмурясь. – Что я должна быть осторожнее? Это все? Искренним тебе никогда не стать, ты знаешь об этом?
Он хватает меня за руку и тащит прочь от фонтанчика. Его рука больно сжимает мою, но у меня не хватит сил, чтобы вырваться из его хватки. Его лицо так близко к моему, что я могу разглядеть несколько веснушек у него на носу.
