Владимир Лещенко - Тьма внешняя
Лишь мертвые тела на земле, да распоротый кафтан у него на боку, сквозь прореху которого виднелись разорванные звенья хваленного фламандского доспеха, напоминали о происшедшем несколько мгновений назад. «Вот черт, еще бы на ладонь левее, и прощай капитан Кер!»
Он помянул черным словом оружейника – неумеху. И тут вспомнил об Артюре.
Они переглянулись с Оливье и без слов бросились к зарослям, где скрылись Артюр и его преследователь.
Из лесу не доносилось ни единого звука, и это говорило само за себя. Со страхом Кер уже представлял, как явится перед гневные очи Людовика Сентского с докладом, что его человека, зарезал какой-то разбойник.
Через два десятка шагов они в радостном изумлении остановились.
Мэтр Артюр со сложенными на груди руками спокойно стоял, опершись спиной о ствол ясеня. У его сапог раскинув руки навзничь лежал «лесной работничек». Из зарослей орешника выглядывала рукоять далеко отлетевшей рапиры.
Когда Кер подошел вплотную, то удивился еще больше.
Не так уж много мест на человеческом теле, поразив которое клинком можно убить противника мгновенно.
Одно из них – горло сразу под нижней челюстью. И именно там торчал кинжал Артюра. Эта рана до сих пор не выходила из головы капитана. Чтобы нанести такой удар, нужна твердая рука и верный глаз; а самое главное – как их спутник смог проделать это с человеком, вооруженным рапирой? Нет, не хотел бы он числить мэтра Артюра среди своих врагов.
Хмыкнув при этой мысли, вновь Кер посмотрел туда, где расположился Артюр, и обнаружил, что тот уже поднялся и направляется в сторону недалекой стены леса.
…Взяв деревянную чашу, до того заботливо хранившуюся в его мешке, Мальери не оглядываясь, нырнул в гущу подлеска. Путь его лежал к родничку, замеченному им неподалеку, среди почти непроходимых кустов орешника.
У воды он расположился на глубоко ушедшем в землю плоском валуне, зачерпнул из родника и осторожно поставил полную до краев чашу рядом с собой на камень. Для таинства гадания, ради которого он сюда явился, было рано – солнце еще не перевалило за полдень.
Чтобы скоротать время, он извлек из-за обшлага полукафтана маленький невзрачный стилет и принялся в очередной раз разглядывать его.
Его рукоять из черного дерева в позеленевших медных узорах украшал маленький двуглавый орел. Византийское изделие…
Именно на это оружие, вышедшее из рук неведомого константинопольского оружейника, и сильно смахивающее на игрушку, да еще на свои способности и возлагал Артюр Мальери надежду на успех.
Кинжальчик этот обладал одним секретом. Достаточно было с силой надавить на орла, и скрытая в рукояти пружина дамасской стали, распрямившись, вытолкнет лезвие в смертоносный полет. На шести туазах оно пронзало доску толщиной в два пальца. Правда, чтобы поставить его на место, нужно было налечь на рукоять всем телом. Но дело было не только в этом.
Вдоль лезвия были прорезаны глубокие канавки. Совсем скоро их заполнит черное смолистое вещество – яд, купленный им в свое время почти за полсотни золотых дукатов. Перед самым выходом он проверил его действие на соседской кошке, слегка уколов ее иглой, конец которой был чуть-чуть смазан зельем. Она сдохла через полминуты. Не было не визга, ни мучительных конвульсий – животное просто уложило голову на лапки и затихло.
Такая же участь вскоре ждет и предводительницу мятежников.
При этом стоящие рядом увидят, что выстрелил один из его сопровождающих.
Суматоха и паника, которую он еще и усугубит, позволит ему беспрепятственно покинуть место убийства. В последний день перед выходом герцог все же попытался выяснить у него: что именно он собирается делать? Но Артюру удалось отделаться невразумительными рассуждениями о том, что демоны могут стать вершителями справедливости и воли Господа, и еще что-то о взаимной коньюнкции Юпитера и Марса, благоприятствующей этому.
И вот сейчас ему предстояло выяснить – какие опасности подстерегают его на выбранном пути и как их избежать.
Ни гадальные карты – таро, ни гадальные кости-тессеры, выточенные из берцовой кости казненного отцеубийцы, ни астромантия, требовавшая почти недостижимой точности вычислений, тут не годились. Оставался единственный способ – гадание на зеркалах, но к нему прибегать почему-то не хотелось.
Просто тот, кто обращается к этому гаданию, зачастую сам отдает себя во власть судьбе и уже не в силах избегнуть предначертанного.
* * *…В одиннадцать лет, вскоре после того как отец – небогатый марсельский фармацевт, научил его бегло читать по латыни, Артюр Мальери прочел хранившийся в скриптории одного из городских монастырей ветхий свиток «Епископских заветов». И более всего поразили его слова о еретиках, верующих в то, что, кроме Бога единого и истинного, существуют иные божественные и могущественные силы. Именно тогда он и уверовал в эти неведомые силы всей своей детской душой, уверовал сразу и на всю жизнь. С ранней юности искал Артюр ключи к тайному знанию, которое даст ему силу, что вознесет его над прочими людьми на головокружительную высоту.
Но до этого было еще далеко, а пока он должен был обучаться аптекарскому делу и долгие часы проводить в молитвах – его мачеха была весьма набожна. Родную мать он почти не помнил, ибо она умерла, когда Артюру было три года.
Когда ему исполнилось пятнадцать, отец умер, и ровно через сорок дней он покинул родной дом и родной город.
Следующие годы были годами напряженных исканий.
…Он читал чудом уцелевшие запретные книги и беседовал со знатоками тайных наук, бывал на колдовских шабашах, сам не раз служил обедню святого Секария,[29] ночами бродил среди безмолвных друидических кромлехов и лапландских менгиров, сложенных в незапамятные времена.
Он постигал смысл наговоров и заклинаний деревенских колдунов и ведьм в лесных медвежьих углах, куда еще не дотянулись лапы инквизиции. В одиночку он посещал глухие места, пользующиеся дурной славой, о которых отваживались говорить только шепотом. Он побывал во многих странах на севере и юге, изучал магию и медицину в Александрии и алхимию в Валенсии.
Учился предсказывать свое и чужое будущее по снам у шотландского монаха, у хромого неаполитанского фокусника учился угадывать подлинные чувства и намерения человека по еле заметному движению лица.
У дряхлой сицилийской знахарки, любовником дочери которой был, сумел выманить рецепт приготовления любовного зелья, воспламеняющую кровь, рождающего безумную страсть, заставляющую забыть страх и стыд.
Всякое случалось на этом пути. Память услужливо извлекала из своих глубин эпизоды этой таинственной, зачастую опасной и одновременно притягательной жизни.
