Джим Батчер - Фурия первого лорда
Тем не менее, был способ противостоять истинному намерению Валериуса, если конечно Теогинус оказался бы достаточно умен, чтобы увидеть его.
Теогинус поднял руку в молчаливом призыве к порядку, и шум стих до шелеста быстрых шепотков.
— Заслуженные собратья по Сенату, — произнес Теогинус с явным презрением в голосе, — почти каждый из Лордов и Верховных лордов Империи в бытность Гая Секстуса принимал участие во всей кампании прошлого года. Конечно, вы не допускаете мысли о том, что столь многие Граждане Империи, большинство из которых являются одаренными заклинателями воды, могли просто не заметить безумия, когда его увидели?
— Собратья… — начал было Валериус.
— А если он впал в старческое слабоумие, — продолжал Теогинус, — тогда, безусловно, причисление им Аквитейна Аттиса к своему дому должно рассматриваться таким же образом, как и подозрения по поводу его заявления о законности рождения Октавиана.
— Ха, — произнесла Амара, обнажив зубы в ухмылке и стукнув кулаком в бедро Бернарда. — Он в теме.
Бернард сжал ее кулак в своих ладонях.
— Полегче, любовь моя, ты синяков наставишь.
— Аквитейн Аттис, — продолжал Теогинус, повернувшись, чтобы обращаться к большинству Сената, — это, без сомнения, один из лучших примеров таланта, способностей и эффективного руководства, которые может предложить Гражданское общество. Его мастерство и личное мужество, проявленные в бою против ворда, не могут быть поставлены под сомнение.
Он сделал глубокий вдох, и голос его стал подобен грому.
— Но все эти факты не дают никому права попирать законы Империи! Ни Аквитейну. Ни Гражданам. Ни Сенату.
Он медленно повернулся по кругу, чтобы встретиться глазами с каждым из сидящих Сенаторов.
— Будьте уверены, заслуженные Сенаторы. Нарушить волю Гая Секстуса сейчас — значит предать те законы, которые направляли Империю с момента ее основания — законы, которые позволили нам преодолеть века потрясений и войн.
— Во имя сохранения традиций, — перебил Валериус, — нам следует, без особой нужды в том, положить жизни наших бойцов. Вы это хотите сказать, Сенатор?
Теогинус в упор посмотрел на Валериуса.
— Половины нашей Империи уже нет, сэр. Не счесть потеряных жизней. Алера Империя пала и погребена землей и пламенем. Но большинство из того, что осталось в этом мире, вне досягаемости любого врага. Оно высечено в материи разума и сердца, это — закон. Он — в стали Легионов у городских стен, готовых отдать свои жизни на защите Алеры. Он течет в жилах ее Граждан, призванных к оружию и готовых встретить любого врага, который попытается причинить вред ее народу.
Эффектным жестом он выбросил руку в сторону запада.
— И он там, в живом воплощении Дома, что вел Империю с незапамятных времен. Он в Гае Октавиане.
В амфитеатре воцарилась тишина. Теогинус знал, как обходиться с толпой.
Он знал, как сыграть на их эмоциях — и постоянный фон безотчетного страха, который пронизывал всю Алеру в эти отчаянные месяцы, подготовил их именно к такому подходу.
Теогинус снова окинул взглядом собранный Сенат.
— Помните это, когда будете голосовать. Помните присяги, ваши клятвы. Помните простую истину: законный наследник Секстуса сможет защитить наши земли и наши народы. Отклонитесь от закона, от того, чем всегда была империя, — и Алеры больше не будет. Выстоим мы или падем — Алеры не будет. И мы будем теми, кто ее убил, убил тихими словами, громкими речами и поднятыми руками. Помните.
Теогинус бросил на сенатора Каллидуса взгляд, способный, казалось, прожечь человека насквозь. Затем он сел и сложил руки.
Валериус в тишине довольно долго разглядывал своего противника.
Затем он пристально посмотрел на остальную часть сената. Амара фактически могла прочитать его мысли.
Теогинус использовал опасный гамбит.
Никогда нельзя быть уверенным в том, что страстная речь переместит аудиторию в намеченном направлении, но цересианский сенатор говорил хорошо.
Сила его слов все еще звучала в комнате.
Любые возражения, приведенные Валериусом в данный момент, не принесут ему ничего, кроме возмущенных взглядов.
Почти наверняка, его лучшим планом действий было двигаться вперед и расчитывать на поддержку, которую он собрал в предыдущие дни этого противостояния.
Голосование было близко. Возможно, он уже сделал достаточно, чтобы склонить чашу весов.
Валериус медленно кивнул и повысил голос.
— Я объявляю голосование по вопросу легитимности брака Гая Септимуса с почетным гражданином Исаной из долины Кальдерона. Голосование «за» будет подтверждением правового статуса брака. Голосование «против» будет отрицать его.
Амара невольно затаила дыхание.
— Кто голосует «против»? — спросил Валериус.
С мест, где сидели сенаторы, начали вразнобой подниматься руки. Амара их яростно считала.
— Сколько? — прошептал Бернард.
— Им необходимо тридцать шесть, — ответила она не переставая считать. — Тридцать два, тридцать три, тридцать четыре.
Валериус добавил свою руку к поднятым.
— Тридцать пять, — прошипела она.
— Кто голосует «за»? — спросил Валериус.
Руки начали подниматься… и послышался сигнал трубы.
Волна беспокойного шепота пронеслась вокруг Амары.
Головы начали поворачиваться. К одной отдаленной трубе присоединилась следующая, и следующая, и следующая.
Шепот перерос в ропот.
— Что это? — спросила матрона, сидевшая с мужем позади Амары. — Сигнал?
Старый джентльмен погладил ее руку:
— Я не уверен, дорогая.
Амара повернулась к Бернарду, ее глаза помертвели. Он встретился с ней взглядом, лицо его было спокойным и отрешенным.
Также как она, он узнал стандартный сигнал трубы легиона.
Легионы южной стены города Рива призывали к оружию.
— Они не могут быть здесь, — сказала Амара, — не сейчас.
Бернард слегка улыбнулся и встал.
Вокруг нее другие граждане делали то же самое, оживленно и взволнованно двигаясь к выходам амфитиатра, не создавая паники, о голосовании было забыто.
— У них, кажется, вошло в привычку удивлять нас. Давай подготовимся к худшему и будем надеяться на лучшее.
Она взяла его за руку и встала.
Они только выходили из амфитеатра, когда молодая женщина бросилась к ним через толпу, по пути ее в спешке несколько раз грубо толкнули.
Это была стройная молодая женщина с вытянутым, довольно серьезным лицом и длинными, тонкими, словно паутина, бледно-золотистыми волосами.
— Граф Кальдерон, — закричала леди Верадис, — граф Кальдерон.
