Юрий Никитин - Изгой
Он ощутил, что руки сами повернули коня в ее сторону. Сирена запела громче, в ее широко распахнутых глазах были любовь и нежность. Он вдруг понял с потрясающей ясностью, что это никакие не людоедки, а просто женщины, которые хотят покоя и от мужчин жаждут всего лишь покойной мирной жизни, чтоб без всякого надрыва, без безумной скачки на взмыленном коне над краем пропасти, без свиста стрел и стука мечей по щитам...
С другой стороны по ушам хлестнул сильный злой голос. Перед глазами в страшном зареве встала картина, как на краю света трое героев бьются за весь мир, а люди в это время пьют, едят, пашут землю, даже не подозревая, что за их простенький покой в это время льется горячая кровь.
В груди защемило, он с трудом повернул коня. Да, с этими юными и нежными женщинами хорошо, даже прекрасно, но надо... надо...
Ничего не надо, прозвучал в голове красивый зовущий голос, умоляющий и убеждающий разом. Ведь ты уже сделал больше, чем другие. Что тебе, больше всех надо? Ты заслужил отдых... ну, пусть не навсегда, но останься хоть на сутки, хоть на ночь, или хотя бы пережди с нами эту жару, мы все четверо будем тебя ублажать и нежить, ты еще не знал таких ласк, никто их не знал, ты познаешь полное и высшее блаженство...
Свирепый голос Турча прохрипел с другой стороны, что высшее блаженство — умереть за родное племя, за свой народ. А высшее блаженство, которое обещают эти мокрые дуры, может дать любая девка-скотница на ближайшем постоялом дворе. Нет разницы: сирена, принцесса или скотница — такое блаженство со всеми одинаково...
Олег смутно чувствовал, что Скиф тащит его, бьет, пинает, а женские голоса звучат уже не только в ушах, но и в голове, мозгу, отдаются эхом во всем теле, что страстно возжаждало покоя, ласки, неги...
— Да что с тобой? — услышал он наконец яростный голос, что проломился как сквозь бревенчатую стену. — Что с тобой?
Его трясли, били, на голову скупо плеснуло холодной водой. Он ошалело огляделся. Берег с сиренами отодвигается, голоса прекрасных женщин звучат слабо, это в его черепе слышно так, что перекроют даже раскаты грома. Скиф и Турч смотрят с обидой и недоумением, кони жадно пьют воду.
— Что случилось? — потребовал Турч.
— Сирены... — прохрипел Олег.
— Ну и что? — взорвался Турч. — А мы не сирены? Да мы сиренее все сирен!.. Когда я эту песню проорал в одном селе, там все мужчины начали проситься ко мне в войско. Даже детвора и старые деды!.. А ведь мне медведь на ухо наступил!
Олег слабо мотнул головой:
— Да нет... ты поешь здорово. Просто на меня магия песен слабо действует.
— Но сирены же едва не заворожили!
— Да, но... вашу песню я уже... однажды, — ответил Олег едва слышно. — И тогда она... очень не понравилась... Словом, другая бы песня... гм...
Турч уже отошел от гнева, сказал почти покровительственно:
— Дурень ты, хоть и грамотный. Эта песня — лучшая! Она двигает миром.
Олегу показалось, что он ослышался.
— Двигает миром?
— Ну да. Двигает людьми, будь они простые пастухи, могучие маги или властелины армий. А те уже двигают народами, горами, реками...
Олег с гудящей головой оглянулся. Река с каменной площадкой медленно отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние.
Его трясло, он спросил дико:
— Но как?.. Как мы прорвались?
Турч ехал рядом, на ходу затыкал деревянной пробкой баклажку. Два кожаных бурдюка болтались, булькая, по обе стороны седла.
— Песни, — сказал он, — это не магия. Это... посиль-нее магии.
— Я это понял, — прошептал Олег. — Потому даже маги попадаются как мухи в паутину. Но... как мы? Как?
— Песни, — ответил Турч. Он оглянулся на Скифа, но молодой герой смотрел прямо перед собой, брезгая объяснять очевидное. — Песни, Олег. Когда по тебе бьют песнями, в ответ можно ударить только другими песнями. И обезвредить, удается только другими песнями.
Олег зябко передернул плечами. Он помнил, кто сочинил эту песню. И хотя тот певец больше сочинял про любовь да про ясное солнышко, сам сирена проклятая, но были у него и такие вот песни, которые одобрял даже Мрак.
— Спасибо за урок, — пробормотал он. — Черт, ну почему же мне медведь уши оттоптал? Мне ваша песня как-то до лучинки... а вот песни сирен подействовали!
— Их песни проще, — ответил Турч злобно. — На простолюдинов! На просто людей, на людей с простыми душами. Попросту — на людей с мелкими душами. Потому и действуют.
Скиф возразил горячо:
— Олег не простолюдин! Мне кажется, он из знатного рода. Только не признается.
— Мы все простолюдины, — заявил Турч. — Где-то глубоко внутри все мы простолюднее не бывает!.. Но не признаемся, а поднимаемся и идем дальше. И становимся уже не просто людьми. А кто-то и без всяких сирен готов лежать и чесать пузо.
Олег посмотрел на него с удивлением, уважением и даже с опаской, со стыдом уронил взгляд.
Глава 19
Выбрав момент, он послал коня рядом с конем Скифа. Несколько минут ехали бок о бок, потом Олег ска-зал с неловкостью:
— Спасибо.
— За что? — удивился Скиф.
По его чистым синим глазам Олег понял, что юный герой уже забыл про каких-то мокрых поющих баб, сейчас весь устремлен вперед, ибо там схватки, приключения, сладкая месть...
— За сирен, — ответил Олег. Поправился: — За то, что провел меня мимо.
— А-а, — понял Скиф, — ну, это пустяк. Это было легко.
— Да? А мне вот...
— Ты не герой, — объяснил Скиф. — Сирены подманивают тех, кто... гм, готов поддаться. Ты заметил, что многие герои проезжают этой дорогой, но никто на них, на этих сирен, даже руки не поднял?
— Да, но не понял. Я бы их перебил... если бы мог.
— Проехать мимо просто, — ответил Скиф великодуш-но. — Я бы и без песни проехал. И ни одна бы не смогла... Что мне их песни? Мне стоит вспомнить о Ляне, как все женщины мира... да нет их просто со всеми их жалкими чарами! Есть только Ляна, моя Ляна, ею я уже очарован, околдован...
Он мягко улыбнулся, лицо стало мечтательным, чистым, почти детским, потом вдруг без всякого перехода захохотал грубо, по-солдатски.
— Ты чего? — удивился Олег.
— Не знаю, как насчет мечей и стрел... но от других баб Ляна меня оберегает, это точно.
Он свистнул, гикнул, пустил коня в галоп, догоняя Турча. Олег смотрел ему вслед. Да, мужчины сирен не трогают. Сирены — дело добровольное: хочешь — поддайся, не хочешь — укрепись духом и топай мимо. Сирены выпалывают род людской от слабых. Так что если сирены когда-либо и исчезнут, то только от рук разъяренных неопрятных баб, у которых те поуводили мужей.
Тропка через редкий лесок тянулась на диво ровная, по обе стороны мелькает ельник, горбятся неопрятные кочки, стайками держатся молоденькие сосенки, жалкие, как сироты, иногда в сторонке вздымает страшные коричневые корни упавшее дерево.
