Гарри Гаррисон - Стальная крыса поёт блюз
Нас вдавило в спинки кресел. Катер набрал высоту и понесся по проложенному компьютером курсу. Потом он сбросил скорость и барражировал на малой высоте, пока Тремэрн вглядывался во мрак.
— Ага, вижу, — сообщил он. — Вон там, на дальнем краю стада. Не то пасет его, не то просто не дает разбрестись. Есть предложение: я подберусь сзади и скручу его, а ты допросишь.
— Подберетесь в темноте? Скрутите вооруженного охранника?
— Послушай, где я, по-твоему, обзавелся этими зенками? На оперативной работе. Сказать по правде, люблю вспомнить молодость.
Оставалось только согласиться. Час от часу капитан нравился мне все больше. С таким союзником можно горы своротить. Во всяком случае, сберечь немало времени — если он и вправду такой орел, каким себя выставляет. Кое-какие сомнения имелись, но я держал их при себе. Как ни крути, это был седой инвалид, столоначальник в погонах, у которого давно истек срок годности.
Я лишний раз убедился, что не всегда качество товара соответствует упаковке.
Посадив катер, Тремэрн выскочил и исчез в темноте. Не прошло и тридцати секунд, как я услышал тихий зов:
— Готово. Можно включить свет.
Я зажег фонарик и в кромешном мраке под почти беззвездным небом увидел двух человек, стоящих вплотную друг к другу. У пастуха были выпучены глаза и разинут рот, но рука, сжавшая его шею в железном захвате, не давала крику вырваться. Я покачал фонарем под носом у кочевника.
— Внемли мне, горе-пастух! Рука, сжимающая твое горло, может запросто убить тебя. Потом мы умыкнем стадо и до конца дней своих будем лакомиться шашлыками из баракозлятины. Но я готов пощадить тебя. Сейчас нукер уберет руку с твоей грязной шеи, и ты не закричишь, если не хочешь умереть. Ты будешь тихо отвечать на вопросы.
Он заперхал, потом застонал.
— О, демоны ночи! Отпустите меня, не убивайте, скажите, что вы хотите услышать, а потом убирайтесь в нечестивые глубины, из коих сбежали!
Я протянул руку, схватил его за нос и с силой крутанул.
— Заткнись. Открой глаза. Посмотри на фотографию. Отвечай. Ты когда-нибудь видел эту вещь?
Я поднес снимок к его лицу, посветил. Тремэрн чуть напряг мускулы, и «язык» простонал:
— Нет… ни разу… не помню…
Он забулькал, потерял сознание и рухнул наземь.
— Интересно, эти баракозьи пастухи когда-нибудь моются? — спросил Тремэрн.
— Только в високосные годы. Летим дальше.
Мы довольно быстро отработали процедуру. Тремэрн сажал катер и десантировался первым. Обычно к тому времени, как я выбирался из кабины, все уже было готово.
В ту ночь немало испуганных пастухов уснуло крепким сном, взглянув предварительно на фотографию находки. Я дремал между высадками, сотрясая катер храпом и тяжкими вздохами. Капитан не знал усталости и после одиннадцатого допроса выглядел совершенно свежим. А мне казалось, что этой ночи не будет конца.
Устрашая тринадцатого кочевника, я едва не упал в обморок. Тринадцать — несчастливое число, но мы его преодолели и отправились дальше. И снова пара вытаращенных глаз воззрилась на нас по-над клином нечесаной бороды.
— Гляди! — прорычал я. — Отвечай! И учти — стоны за ответ не считаются. Видел когда-нибудь эту хреновину?
Вместо того чтобы застонать, этот закулдыкал и вскрикнул от боли. Тремэрн сильнее заломил ему руку. Было похоже, что железный капитан начинает терять терпение.
— Отродье демона… Творенье шайтана… я предостерегал, но они не внимали… Могила! Могила!
— Что он лопочет? — спросил Тремэрн. — Ты хоть что-нибудь понимаешь?
— Капитан, у нас есть надежда. Если это не соучастник, то, по крайней мере, свидетель. Эй ты! Гляди! Видел раньше?
— Я ему рек: не касайся, ибо смерть и проклятие придут вослед…
— Значит, видел. Ладно, капитан, отпустите его руку, но будьте начеку.
— Я выудил из кармана горсть серебряных цилиндров — местных денег. Дал им поблестеть под лучом фонаря.
— Гляди, вонючка, федхи, и все — твои.
Это мгновенно привело парня в чувство, но я сжал кулак, когда он протянул лапу.
— Твои, но при условии, что ты ответишь на пару-тройку простеньких вопросов. А если ответишь правильно, то вдобавок останешься цел и невредим. Ты видел эту вещь?
— Они сбежали. А ее мы нашли на корабле. Я к ней прикасался! Мерзость! Мерзость!
— Хорошо поешь. — Я пересыпал в поджидающую руку половину монет. — А теперь вопрос на десять тысяч федх. Где она сейчас?
— Продали, продали нечестивцам… райцам. Может на них падет проклятие, вечное проклятие…
Нелегко было вытянуть из него все подробности, но мы в конце концов справились. Вылущив правду из вороха всяческих проклятий и поношений, мы поняли, что имеем дело с самой заурядной продажей краденого. Фундаменталисты видели, как садился корабль, и напали, едва открылся люк. Пока ученые спасались бегством, пастухи носились по отсекам и швыряли за борт все, что могли поднять. В том числе выволокли и контейнер с находкой, но раскурочить его сумели далеко не сразу. Наконец они управились с этой работенкой и стали ломать головы: что ж это за дьявольщина такая и как с ней быть? Неведение, как известно, порождает страх. Поэтому они отвезли диковину в Рай, где можно сплавить все что угодно. Конец.
Мы позволили пастуху сграбастать деньги и уложили на землю его бесчувственное тело.
— Надо бы посоветоваться, — сказал я.
— Надо бы, но не так близко к стаду. Давай поднимемся на плато, там воздух чище.
Мы высадились в последний раз. Остальные Крысы, к этому времени проснувшиеся, внимательно выслушали наш рассказ.
— Что ж, это здорово сужает сектор поиска, — заключила Мадонетта.
— Действительно, — согласился я. — Какова численность райского населения?
— Тысяч сто, — сказал Тремэрн. — Может, это не лучшая нация в Галактике, но здесь она выглядит самой преуспевающей. Правда, я с ней мало знаком. Только по фотографиям и наблюдениям со спутника.
— А в Пентагоне кто-нибудь знает побольше?
— Возможно. Но говорить не будет, потому что информация засекречена.
Я сжал кулак до хруста в суставах, поморщился и ткнул пальцем в сторону капитана.
— Согласитесь, все это выглядит не слишком разумно.
Тремэрн был не более доволен, чем я.
— Да, Джим, это неразумно. И я не понимаю, почему ваша группа, работая здесь, не имеет доступа к самым необходимым сведениям. Я попробовал это выяснить и получил не только отказ, но и строгое предостережение.
— Кто нам мешает? Есть догадки?
— Конкретно — никто. Высшие инстанции. Любой, с кем я разговаривал, понимал твои проблемы и соглашался помочь, но едва он обращался наверх, как получал головомойку.
— Или я параноик, или в этих высших инстанциях кому-то не нравится наша операция. И кто-то хочет ее сорвать.
