Гарри Гаррисон - Стальная крыса идет в армию
Обзор книги Гарри Гаррисон - Стальная крыса идет в армию
Гарри Гаррисон
Стальная крыса идет в армию
Глава 1
Я слишком молод, чтобы умирать. Мне всего-навсего восемнадцать. Но сейчас вы смело можете назвать меня покойником. Пальцы слабеют, ладони скользкие от пота, а под ногами – километровая бездна.
Обычно я не поддаюсь панике, но сейчас ситуация далека от обычной. Все мое тело от макушки до пяток дрожит от невероятного напряжения, а мозг парализован безвыходностью положения.
Я попал в беду, в нелепую ловушку, и винить мне в этом некого, кроме себя. Как много мудрых советов дал я себе за всю жизнь, как много получил их от Епископа – а что толку? Опять, не зная броду, полез в воду…
Наверное, я заслужил такого конца. Крыса Из Нержавеющей Стали на поверку оказалась очень даже ржавеющей.
Край металлической, двери очень скользкий, необычайно трудно держаться кончиками пальцев. Носки ботинок едва зацепились за выступающий фланец, а каблуки висят над бездной. Стоять так долго на цыпочках – настоящая пытка, но она ничто по сравнению с болью в пальцах рук.
А ведь поначалу план казался таким простым, логичным и остроумным! Лишь теперь я осознал, насколько он сложен, авантюрен и нелеп!
– Джимми ди Гриз, ты идиот, – бормочу я сквозь стиснутые зубы, и только сейчас замечаю, что до крови прикусил губу. Я разжимаю зубы и сплевываю, – и туг правая рука срывается. Безумный страх придает мне сил, и я каким-то чудом ухитряюсь снова зацепиться за верхний край двери.
Но силы уходят так же быстро, как и пришли, оставляя меня по-прежнему беспомощным и еще более изнуренным. Нет, из этой западни мне не выбраться. Рано или поздно пальцы разогнутся, и я полечу вниз. Так стоит ли затягивать мучения?
«Нет, Джим! Не сдавайся!»
У меня шумит в ушах, в голове раздаются глухие удары, и кажется, что голос доносится издалека. И я не узнаю свой голос – он стал выше, богаче интонациями. Такое чувство, будто ко мне обращается сам Епископ. Это его мысль, его слова. И я держусь, не зная толком, зачем. А внизу раздается далекий гул.
Гул? В шахте темно, как в могиле. Неужели кто-то включил маглев-лифт? Я с трудом – окостенела шея – наклоняю голову и вглядываюсь во мрак. И спустя какое-то время вижу крошечный огонек.
Кабина движется вверх.
Что с того? В здании 233 этажа. Велики ли шансы, что кабина остановится как раз подо мной, и я смогу легко и спокойно сойти на крышу? «Астрономически малы», – горько думаю я. А вдруг кабина поднимется выше, размазав меня по стене? Такое вполне возможно. Огонек приближается, мои зрачки с каждой секундой расширяются, гул двигателя нарастает, налетает ветер… Конец!
Да, конец – подъема кабины. Она останавливается как раз подо мной. Я слышу, как раздвигаются створки двери, слышу голоса двух охранников.
– Я тебя прикрою. Но и ты не зевай, когда будешь осматривать холл.
– Он меня прикроет! Вот уж спасибо! Я вроде бы не вызывался добровольцем.
– Ты не вызывался – я тебя назначил. У меня два шеврона, а у тебя сколько? То-то. Выходит, тебе идти.
Охранник с одним шевроном невнятно выругался и вышел из кабины. В ту же секунду моя левая нога бесшумно ступила на крышу.
Не скажу, что сделать это было легко – бедро мое свело судорогой, а пальцы словно примерзли к двери. Стоя на одной ноге и вцепившись в кромку металлической плиты, я казался себе дурак дураком. Кабина покачнулась, но стоявший в ней человек ничего не заметил.
– В холле пусто, – донесся издалека голос охранника.
– Проверь память монитора, не засек ли он кого постороннего.
– С восемнадцати ста, когда последний служащий ушел домой, здесь никто не появлялся.
– М-да, загадка, – буркнул охранник с двумя шевронами. – Датчики зарегистрировали, что кабина поднялась на этот этаж. Мы спустили ее вниз. И никто, говоришь, здесь не выходил?
– Нет тут никакой загадки, просто лифт поехал сам собой. Механизм сработал вхолостую.
– И не хочется с тобой соглашаться, но делать нечего. Поехали вниз, доиграем партию в картишки.
Охранник с одним шевроном вернулся, дверь лифта закрылась, я бесшумно присел на корточки. На этаже, где находится тюрьма, они вышли. Тем временем я пытался дрожащими пальцами распутать узлы, в которые превратились мои мускулы. Как только удалось это сделать, я открыл люк в крыше, проник в кабину и осторожно выглянул. Картежники скрылись в караулке. С бесконечной осторожностью я вернулся в камеру тем же путем, каким выбрался. После чего завалился в кровать со вздохом, который мог слышать весь мир. В тюремном безмолвии я не решался заговорить, зато мысленно кричал во весь голос:
«Джим, ты самый безнадежный идиот на свете! Никогда, повторяю, никогда не поступай так, как сегодня!»
Я слишком торопился. А спешить не следует никогда. Капитан Варод из Космической Лиги утверждал, что ему известно, где я прячу отмычку. Варод верит в закон и порядок, но не считает, что за мелкие проступки, совершенные мной на родной планете, так уж необходимо выдавать меня властям. С чем я сразу и полностью согласился. «А если я знаю, где твоя отмычка, и не отбираю ее, – продолжал капитан, – то и ты не должен убегать раньше, чем дождешься этапа».
Дождаться этапа! Да мне ничего так не хотелось, как подольше посидеть в этой комфортабельной, больше напоминающей санаторий, тюрьме Лиги на планете Стерен-Гвандра, о которой я не знал ничего, кроме названия. Я наслаждался отдыхом после тягот и лишений, перенесенных на рабовладельческой Спайовенте, и настоящей едой после помоев, которые там называют пищей. Да, я научился ценить такие вещи. Я радовался жизни и копил силы, готовясь к неминуемому освобождению. Так какой смысл, спрашивается, бежать отсюда? Да из-за нее, женщины, существа противоположного пола, которое я и видел-то один миг, но сразу узнал. Один быстрый взгляд – и куда девался весь мой здравый смысл? Мною овладели чувства, и вот результат – я лежу в камере на койке и кляну себя за неосторожность. Эх, осел я, осел!
Это случилось во время прогулки, когда заключенных выпустили в огороженный железобетонными стенами внутренний двор и позволили слоняться под ласковыми лучами двух солнц. Я бродил от стены к стене, стараясь не замечать своих товарищей по несчастью, не видеть их скошенных лбов, сросшихся бровей, слюнявых оттопыренных губ. Внезапно их что-то взбудоражило, нечто особенное всколыхнуло дряблые мозги, и ребята с хриплыми возгласами и похабными жестами бросились к решетке, перегораживающей двор пополам. Утомленный однообразием тюремной жизни, я заинтересовался причиной с голь бурной реакции заключенных и вскоре определил ее: женщины. Да и что еще, кроме злоупотребления спиртным и сопутствующих этому явлений, могло их взволновать?
