Вадим Панов - Кардонийская рулетка
— То есть вы защищались?
— А той же ночью перешли в наступление, — честно ответил дер Даген Тур. — Наемники убили трех наших слуг, и мы с братьями отправились мстить.
— Жестоко?
— Без пощады.
К этой фразе Помпилио не добавил подробностей, но тон короткого ответа сказал Кире, что так даже лучше.
Почти минуту в кабине царствовал рокот моторов, а затем раздался вопрос:
— Зачем ты рассказал об этом?
Девушка повернула голову, столкнулась взглядом с адигеном, и еще несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза.
— Я хотел предупредить, что нас, мужчин, кровь только марает, мы к ней привычные. А вас она топит с головой. — Дер Даген Тур вздохнул. — Тебе нельзя в эту грязь, Кира, не нужно тебе. Для войны Создатель придумал мужчин.
* * *Злодей оказался классическим: длинные черные волосы, длинная черная борода, два патронташа крест-накрест через грудь и два револьвера в кобурах — обозначая стрельбу, они выдавали пышные облака «порохового» дыма. Злодей умело корчил рожи, демонстрируя темные стороны души, а его короткие реплики являлись образцом вопиющей грубости. Злодей в «Пленнице Южной пустыни» удался на славу, но героем фильмы был не он и даже не противостоящий ему юноша, а очаровательнейшая Аделаида Крабо — анданийская звезда синемы. Почти всю фильму белокурая красотка провела в наилегчайшем — и это самое деликатное из всех возможных определение — платье, которое в некоторых моментах не то что не скрывало, а с редкостным бесстыдством подчеркивало прелестные формы актрисы. В такие моменты зал шумно вздыхал, а тапер лупил по клавишам рояля с утроенной энергией. Но талант Аделаиды заключался не только в умении продемонстрировать красоту: природное обаяние вкупе с правильно выбираемыми сценариями заставляло сопереживать героиням Крабо и женскую половину публики, что гарантировало успех любой фильме с участием Аделаиды.
«Отважный герой бесстрашно бросается в пещеру, где томится похищенная красавица!»
Финальная схватка получилась живенькой: герой рубился на саблях, едва не погиб, но освободившаяся от кандалов Аделаида подставила злодею стройную ножку, и отважный спаситель одержал победу. Затем последовал целомудренный поцелуй на фоне заката — лапать красотку дозволялось исключительно злодею — и украшенная вензелями надпись: «Конец».
— Очень хорошая фильма! — подытожил Шо, когда они с Лайераком вышли из прокуренного зала.
Сапожнику нравились непритязательные истории синемы: картинные злодеи, красивые женщины и спасающие их рыцари без страха и упрека. Приключавшаяся на экране жизнь — ненастоящая, но забавная — погружала Сапожника в мечты, заставляла видеть себя в роли «отважного героя», отвлекая от черно-белой реальности не хуже бедовки.
— Энергично сделано, и Аделаида по-прежнему прекрасна.
— А помнишь первую фильму? — неожиданно спросил Отто. — Вот уж энергично так энергично.
И рассмеялся, удивляясь неожиданному приступу сентиментальности.
— Я тогда чуть не обделался, — признался Шо. — До сих пор мурашки по коже.
— Мне тоже было не по себе.
Пятнадцать лет назад Лайераку повезло оказаться на одном из первых показов знаменитого «Бронетяга» братьев Спич — первой в истории Герметикона фильмы, которую показывали широкой публике. Точнее, тогда это была еще не фильма, а минутный аттракцион, во время которого зрители переживали медленное, но неотвратимое приближение тяжелого бронетяга — пушечный ствол выразительно опущен, курсовой «Шурхакен» рыщет в поисках цели, огромные траки важно обещают раздавить, вмять в пол, превратить в кровавую лужицу… Выдерживали испытание, естественно, не все, но аттракцион процветал: одни зрители возвращались, чтобы вновь пережить незабываемые ощущения, другие — чтобы попытаться усидеть в кресле.
— Почему ты вспомнил о «Бронетяге»? — поинтересовался Шо. — Выставкой навеяло?
— Подумал, что синема здорово изменилась за эти годы. «Бронетяг» длился минуту, а мы платили за просмотр больше, чем за получасовую фильму сегодня.
— Все меняется.
— Какое тонкое замечание.
— Не издевайся.
— И в мыслях не было.
Они выбрали столик в тени маркизы, Лайерак заказал кофе, Шо — кофе и рюмку коричного ликера, подождали, пока официант исполнит заказ, затем еще помолчали, бездумно разглядывая наряженных прохожих, а затем Сапожник спросил:
— Почему сегодня выходной?
Почему не случится большой акции в сферопорту, которая должна была стать украшением кардонийских гастролей и достойно ответить устроившим фейерверк выскочкам? Огнедел обожал жечь цеппели, говорил, что с красотой пылающего в небе пожара ничто на свете не сравнится, тщательно готовил акцию, но… Но вчера отменил ее без объяснения причин.
— Что случилось?
— Всем ледяного лимонада! — Соседний столик оккупировала веселая компания молодежи: трое парней, судя по форме — курсанты Морской академии и три хорошенькие девушки. — И мороженого!
— Отто, спасибо! Ты такой молодец! — защебетали девушки.
А Лайерак резко обернулся и посмотрел на неожиданно появившегося тезку. Лет двадцать, не больше, краснощекий, не избавившийся еще от юношеской пухлости, кареглазый, громкий…
— Только не выбирайте шоколадное!
— Хочу щербет!
— Все, что пожелаешь, — пообещал Отто-младший.
А старший перевел взгляд на Сапожника и коротко ответил:
— Опасно.
И хотя пауза получилась долгой, уточнять, что именно опасно, не потребовалось.
— Я слышу это от тебя? — попытался пошутить Шо. — Невероятно.
— Отто, а пойдем в синему? Новую фильму привезли: «Пленница Южной пустыни». С Аделаидой Крабо!
У Огнедела дернулась щека.
— Завтра мы ставим точку, — медленно ответил Лайерак, изо всех сил стараясь не обращать внимания на компанию за соседним столиком. — Нельзя рисковать главной акцией.
«Нельзя рисковать главной акцией»?! Слова правильные, но какая она — «главная» акция? Много лет назад таковой считалась та, во время которой власть получала наиболее весомый удар. Взрыв ратуши в Маркополисе, убийство тинигерийского дара Клавдия, уничтожение «Шолоколета», флагмана Шестого флота Компании, — все эти акты считались главными и сопровождались отвлекающими ударами. Но так считалось давно, до того как Огнедел стал превращать террор в искусство. Лайерак ценил замысел и красоту исполнения и главными называл те акции, которые завораживали случайных зрителей величием постановки.
Но в том, что намечено на завтра, красоты нет. Это будет работа, нужная в первую очередь заказчику, и этот факт бесконечно печалил Сапожника.
