Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК
«А не будет тебе спасения! — злорадствовал я. — Ибо кто вознесет меч для отсечения хотя бы одного чужого уха, тот лишится своих обоих, и не услышит изреченное, и глаз своих лишится, и не увидит явное, и прочих членов не дочтется, и не возжелает ни еды, ни питья, ни иных прихотей телесных...»
«...пока не истечет срок его каре, либо прощен будет, — с упоением кликушествовал Гарод. — А прощен не будет никогда!..»
«Ни-ког-да...» — эхом вторил ему Малхос.
...Когда он ушел под утро, вдруг пробудился Лев Рыкающий, о котором уж и думать забыли: «Я не понял, что у него было с ухом?..»
18
— А вот еще одна странность, — сказала Анна.
— Только одна?
— Нет, конечно. Вокруг полно странностей. Если начать задавать вопросы, то есть риск не успеть остановиться. Не говоря уж о том, чтобы получить ответы. Да все странно... и вы странный. Кто вы, откуда вы... зачем вы... Так ничего и не скажете о себе?
— Не скажу. А вот вы собирались.
— Что? Ах да... еще одна странность. Я не хочу есть. Со вчерашнего вечера ни единой крошки во рту, и ни малейшего чувства голода. Я и пить не хочу. Вообще ничего не хочу, что положено хотеть человеку. Даже в кустики... уж извините, что лишаю вас ожидаемого развлечения.
Я пожал плечами.
— Судя по всему, любопытства вы пока не утратили. Хотите знать ответы.
— Не уверена, — промолвила она, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Пожалуй, да. Хочу.
— А что, остальные так же себя чувствуют?
— Не знаю. Курить они точно хотят, а вот про остальное лучше спросить их самих.
— Зачем? Так меньше хлопот.
— Вас это не пугает?
— Меня? С какой стати?!
— Но ведь и вы тоже...
Тут она меня подколола. Мое человеческое тело действительно не испытывало никаких обычных желаний.
— Может быть, мы уже умерли? — спросила Анна печально. — И все это нам только видится? Эти чудища на реке... эти природные феномены в лесу... вокзал какой-то вымерший... Я все жду, что сейчас за нами придет поезд, и мы сядем в единственный вагон, который увезет нас отсюда... я даже монетку приготовила Харону, — она разжала кулачок: там действительно был металлический рубль. — Как думаете, ему хватит?
— Вы сошли с ума, — сказал я.
— Не я одна, — сказала Анна. — Вы ведь тоже понимаете, что здесь все не так, как полагается? — Она упреждающе выставила ладонь: — Только не говорите, что в этом мире давно все неправильно!
— Так оно и есть, — усмехнулся я. — Если я скажу, что вы определенно живы, поскольку я неплохо умею отличать живых от мертвых, как бы последние ни старались притвориться, это вас успокоит?
— Ну... отчасти, — промолвила она.
Я оглянулся. Собственно, и до этого я старался видеть всех хотя бы боковым зрением. Это было нелегко, потому что компания так и норовила расползтись по залу ожидания. Странствующие фейри сидели на деревянной скамье, привалившись друг к дружке. Колонель и Астеник при мостились напротив, похожие на двух больших филинов на зоосадовском насесте. Хрен Иванович так и вовсе лежал, натянув форменную куртку на лицо. Никто не разговаривал, даже не шевелился. Воздух был неподвижен, тонкие струи табачного дыма от непотушенных сигарет застыли под низкими сводами, словно темные прожилки в горном хрустале.
— Черт, — сказал я. — Кажется, вы ближе к истине, чем я предполагал.
— Что? — переспросила она рассеянно.
Вместо ответа я сгреб ее за рукав и поволок за собой к выходу.
— Подъем!
Никто не шевельнулся.
— Я что, сам с собой разговариваю?!
После бесконечно затянувшейся паузы Колонель, не поднимая головы, обронил:
— Уймись, морячок...
— То есть что значит «уймись»? — вскипел я. — Мы не можем тут отсиживаться вечно. Это всего лишь вокзал, куда больше не придет ни одного поезда. Нам нечего здесь ждать...
— А мы лучше подождем, — серым голосом откликнулся Астеник. — Вдруг электричка придет...
— Глупости! Бред собачий! Нам нужно засветло добраться до города, а уж там...
— Что — там? — спросил Колонель. — Ну, что там? Автобус с водителем и полным баком? Или, может быть, маршрутное такси каждому, кто куда хочет? Ничего там нет, в этом твоем городе, никто нас не ждет, и никуда мы оттуда не уедем.
— Вашу мать, — сказал я. — Как мы все тут оказались? Зачем? Ведь все куда-то шли, хотели куда-то добраться... Что случилось? С чего это вдруг никто и никуда не спешит?
— Шли, шли... — прошелестела дева Шизгариэль. — И пришли.
— Ну дудки, — заявил я. — Не затем я тратил на вас силы и время, чтобы вы тут валандались. Сейчас вы у меня встанете и пойдете куда скажу...
Патлатый щенок Поре Мандон первым попал мне под руку. Я сгреб его за ветровку и попытался поставить вертикально. Шизгариэль слабо запротестовала, никакой, впрочем, активности, кроме вербальной, не проявив; сам же юнец безмолвствовал. Мне это даже удалось... на пару мгновений. Мы встретились глазами, и эти секунды он висел на моем взгляде, как на стальном штыре. Мне доводилось видеть такие глаза. Давным-давно, на Гаити, когда писатель Танкред Вильфранш, во второй своей ипостаси вудуистский священник-унган, показал мне настоящего, только что обращенного зомби... Затем Поре Мандон вернулся в сидячее положение, попросту стек вниз, будто струйка шоколадного крема из корнетика. Я отстал от него и принялся за машиниста. Из-под куртки понеслась невнятная ругань, обильно пересыпанная хренами, меня попытались отпихнуть и даже лягнуть. Ерунда, опыт работы санитатором в дурке у меня тоже имелся...
Анна положила руку мне на плечо.
— Оставьте их, — сказала она.
— Оставить? — переспросил я.
— Да, — кивнула женщина. — Они утомлены, как вы не понимаете?
— Утомлены? Чем это?!
— Жизнью.
— А вы? Тоже утомились?
— Да. Но мы с вами пойдем дальше. И пройдем так далеко, как только сможем.
— Лично я намерен дойти куда и хотел, — буркнул я. И понял, что повторяюсь, к тому же, в свете последних событий это мое заявление могло оказаться голословным. — Ну так что? Вы готовы бросить их тут тихо умирать?
— Готова, — сказала Анна.
— Стало быть, ваш гуманизм имеет пределы?
— Я просто должна дойти, — ответила она. — Ну хотя бы попытаться. Мне есть куда идти, а им, наверное, нет. Иначе они сопротивлялись бы. Я знаю, что, скорее всего, не успею. Или успею... Но когда все совсем закончится, я буду хотя бы уверена, что пыталась, сколько могла.
Я посмотрел на нее, как на последнее чудо этого околевающего света.
— Что ж, — сказал я. — По крайней мере, в этом есть свой резон. — И, обратившись к остальным, гаркнул во весь голос: — Слышите? Мы уходим. А вы останетесь тут и умрете. Тихо и безболезненно... если повезет. Но может и не повезти!
