Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК
— Морячок, — сказал Колонель. — Не ори... уши от твоего крика вянут.
— Ваше право, — сказал я, не испытывая никакого сожаления по столь внезапно распавшейся компании, — ваш выбор. — И прибавил то, что давно уже хотел им сообщить: — На-до-е-ли.
В этот момент где-то за стеной отчетливо и неуместно зазвонил телефон.
19
— Ой, — сказала Анна. — Что это?
— Телефон, — ответил я несколько растерянно.
— Это в кассах, — ясным голосом пояснил Хрен Иванович, своей безвольной позы, впрочем, не меняя.
— Кому здесь могут звонить? — удивилась Анна. — И, самое главное, кто?
— Нет, — поправил я. — Самое главное — как!
— У меня зазвонил телефон... — промурлыкал Поре Мандон.
— Кто говорит? Слон... — в тон ему продолжила дева Шизгариэль.
Все посмотрели в сторону касс — кто с живым интересом, а кто в слабой надежде, что этот нелепый и неуместный резкий звук наконец пресечется. Звонок между тем и не думал униматься, и даже напротив, сделался громче и пронзительнее.
— Заткните же его, наконец, — сказала Анна, глядя на меня, — или хотя бы ответьте.
Теперь пришла моя очередь удивляться:
— Почему я?! Мне он мешает меньше всего...
Ее довод был неотразим:
— Вы единственный, кто способен передвигаться.
— Ладно, — сказал я сквозь зубы. — Тогда уж и вы сделайте одолжение, никуда без меня не уходите.
Со стороны странствующих фейри донесся бледноватый смех.
Я пересек зал ожидания — стук шагов, перемежаемый трезвоном, казался громоподобным, — толкнул дверь в кассовый закуток. Она не поддалась: явный признак того, что работники станции не покидали рабочие места в панической спешке, а спокойно эвакуировались, возможно даже — в расчете на скорое сюда возвращение, если напасти вдруг рассеются, как это до сей поры и случалось в этом мире со всеми напастями... Телефон рявкнул с особым усердием и даже, кажется, злорадством. Я стиснул зубы и приналег. Касса была режимным помещением, а дверь — металлической, обычному человеку здесь ничего не светило без набора отмычек или автогена. Я огляделся. Отмычки под ногами не валялись, автогенная установка в темном углу тоже не маячила, иными словами — рояли в кустах нынешним раундом игры предусмотрены не были, либо закончились. И, вдобавок ко всему, за мной внимательно следили шесть пар глаз.
Многослойная фанера, обшитая металлом... это не Форт Нокс, не бетонный саркофаг над чернобыльским реактором, так — безделица для проницания.
— Смотрите, птица! — воскликнул я и ткнул пальцем в сторону окна.
Как только все взгляды устремились к несуществующему пернатому, я просочился сквозь запертую дверь и оказался в полной темноте.
Выключатель нашелся там, где я и ожидал, и, что поражало, сразу же вспыхнул свет.
Без промедления зазвонил телефон, обнаруживая свое местонахождение — в углу стола, под грудой пустых папок, в которых, должно быть, некогда хранились документы строгой отчетности.
Я снял трубку.
— Алё! — рявкнули мне в ухо. — Диспетчер, мать твою, одна нога тут, другая там, на перрон с флажками, сейчас литерный проследует без остановок, а у тебя там какие-то блядские цистерны кантуются!..
— Это касса, — сказал я холодно.
— Касса?! Кой хрен касса, литерный на подходе!
— Ничем не могу помочь, — произнес я и положил трубку.
Звонок.
Я намотал шнур на кулак и с остервенением выдрал из розетки.
Звонки не прекратились, а следовали один за другим, словно несколько международных линий одновременно решили свести с ума бедного кассира.
Я посмотрел на обрывки шнура в руке.
Кое-кто умеет настоять на своем...
Мне ничего не оставалось, как снова снять трубку.
— Это касса, — сказал я. — Вы попали в кассу. Но я не кассир, и уж никаким боком не диспетчер, так что мне ваш литерный на фиг уперся. Тем более что никаких цистерн там нет и в помине. И не звоните сюда больше.
— Знаю, — ответили мне спокойно. — Ты не кассир, ты танкист.
— Хм... Я не умею заводить танк[74].
В трубке прошелестел смешок.
— А теперь давай, наконец, поговорим.
Голос был мужской, обычный, приятный такой баритон, из тех, что объявляют остановки общественного транспорта. Вот только интонации показались мне несколько механическими.
Вообще-то, я понял, кто мой собеседник, еще не сняв трубку. Но игра есть игра, не стоило срезать углы, чтобы пройти дистанцию.
— Давай, — сказал я.
* * *
...«Будь ты проклят, Одиссей! Ты вернешься домой не раньше, чем я тебе позволю! Я не подарю тебе ни единого дня!..»
Собственно, так оно и случилось. Первое время я попросту гневался на него. Потом за разными хлопотами надолго забыл о его существовании. Спустя много лет, волею случая угодив на Итаку по торговым делам, я свел знакомство с местным купцом Эвримахом, который в числе многих домогался руки вдовствующей царицы Пенелопы, а заодно и вакантной должности царя. При его содействии мне даже удалось побывать во дворце и посидеть за одним столом с соискателями. Скажу честно: когда-то дворец был богат и ухожен, да и сейчас еще хранил следы былой роскоши, но за время отсутствия хозяина обветшал, осыпался и сильно был загажен ордой женихов с их нескончаемыми пьянками и грубыми потехами. Годы никого не красят, и царица Пенелопа казалась усталой и увядшей женщиной в преддверии старости, хотя, возможно, десятка два лет тому назад она числилась в первых красавицах здешних мест. На пирующих она смотрела с плохо скрываемым отвращением; было совершенно очевидно, что надежды их на брачное ложе напрасны, и лишь законы гостеприимства удерживают царицу от того, чтобы вышвырнуть всю эту гопу с глаз долой. Сами же соискатели уйти не желали по целому ряду причин. Никому не хотелось потерять лицо и прослыть неудачником, как сейчас принято говорить — лузером. К тому же, при всей запущенности царского хозяйства, приз по-прежнему выглядел заманчивым.
«Эвримах, царь Итаки! — мечтательно повторял мой новый знакомец, толстяк и жизнелюб, своими статями на царя похожий менее всего. — Уж не знаю, долго ли я усижу на этом троне, но имя свое прославлю и внесу во все поминальники. Заодно и этот хлев, — он хозяйским жестом обводил запакощенную залу, — от дерьма расчищу, будто некий Геракл авгиевы конюшни...»
Да, если Эвримах или какой-нибудь там Антиной были мужами деловыми и более чем зажиточными, то для прочих блаженное слово «халява» отнюдь не было пустым звуком. Жрали и пили в три горла, и требовали еще. И получали требуемое, заметьте!
