Ольга Голотвина - Сокровище троллей
Впрочем, замковый стражник, сидевший на собственной сложенной куртке и довольно жмурившийся, не находил в словах песни ничего смешного и нелепого. Слабенький свет жестяного светильника, стоящего на полу рядом со стражником, выхватывал из мрака лишь часть каменной стены да дверь чулана.
Из-за двери и неслась песня, заворожившая караульного.
Певец грустил и страдал, огонек над фитильком подрагивал и вытягивался, стражник молча, про себя, подпевал. А потому не заметил, как в дальнем конце коридора беззвучно сгустился мрак.
Чернота вытянулась, припала к полу, бесшумно поползла вдоль стены. И замерла, не достигнув освещенного круга.
Песня оборвалась на трагической ноте.
— Ну, силен ты петь! — шумно выдохнул стражник. — Слышь, Арби, а теперь чего-нибудь веселенькое, а то меня аж слеза прошибла.
— Сам веселенькое пой! — закапризничал из-за двери пленный певец. — Сижу тут, как лягушка под ведром, пыткой за что-то грозятся, покормить забыли… и я должен бодрые песенки распевать? Как же. Прямо сейчас. Еще и сплясал бы, да тесно тут.
— Да я, как сменюсь, тебе поесть притащу… — начал было уговаривать страж своего узника. Но оборвал фразу, прислушался — и проговорил быстро, негромко: — Смена идет!
И действительно, приближались шаги — и вот уже в круг света вошел мужчина с черно-синей перевязью замкового стражника.
— Ты, Ваглити? — удивился часовой. — Вроде Репа должен был меня сменить…
— Репу хозяин куда-то услал… В светильнике масла еще хватает?
— Да почти полный. Недавно Ласточка забегала, долила.
— Ласточка, да? — погано ухмыльнулся пришедший. — А ты ей чего долил?
— Чего ей, то наше дело, — посуровел голос часового, — а тебе сейчас в морду брызну!
— Да ладно тебе, — сразу прошел на попятный Ваглити. — Ступай поешь, а я этого залетного соловья постерегу.
— А может, того… я ему поесть принесу? — предложил часовой. — Вдруг хозяин про него до завтра и не вспомнит?
— А может, хозяин его нарочно хочет без жратвы подержать, чтоб на голодное брюхо был разговорчивее? — резонно возразил Ваглити.
Часовой досадливо покрутил головой, встал, подобрал свою куртку и ушел.
В коридоре воцарилась тишина. Узник и новый часовой молчали. Мгновения растягивались, липли друг к другу, сливались в бесконечность, озаренную слабым огоньком светильника.
Наконец часовой убедился, что второй стражник ушел достаточно далеко и вряд ли вернется. Тогда он подошел к двери чулана и отодвинул засов.
— Выходи, бестолочь. Хозяин велел тебя втихую удавить. А мне заплатили, чтоб я тебя отсюда вывел, так что шевели копытами.
Певец шагнул из чулана в коридор. Он не поблагодарил своего спасителя, не захотел узнать причины гнева Спрута. Спросил требовательно, жестко:
— Кто заплатил за мой побег?
— Оно тебе не все равно? — опешил стражник.
— Кто заплатил за мой побег? — упрямо переспросил Арби. Видно было, что он никуда не уйдет, пока не услышит ответа.
— До чего вас, смазливых прохвостов, бабы любят, — намекнул Ваглити.
Певец прикусил губу, медленно кивнул и пошел по коридору.
Ваглити с окаменевшим лицом двинулся следом. В руке его словно сам собой возник нож. Быстро и чисто, под лопатку. Стражник умел убивать почти без крови.
Он уже был за пределом светлого круга, когда тьма развалилась и, словно кокон бабочку, выпустила хрупкую, призрачно-белую девушку. Беззвучно взметнулась она за спиной убийцы, вскинула руки и ребрами обеих ладоней ударила мужчину с двух сторон по шее.
Ваглити молча рухнул к ногам ксуури.
Обернувшийся Арби потерял дар речи. Стоял столбом и глядел, как его любовь склонилась над растянувшимся на каменных плитах стражником, тронула белыми пальчиками Жилу Жизни на его шее.
— Почему ты босая? Простудишься! — наконец произнес он с волнением.
Ксуури сочувственно посмотрела на него, как на безнадежно больного, и сказала спокойно:
— Затащи этого злодея в чулан. Запрем его, пока не очнулся.
Пока певец выполнял повеление своей богини, женщина подняла свой темный плащ, под которым только что, укрывшись с головой, лежала у стены.
— Готово, — вернулся Арби. — Что будет дальше?
— Теперь я выведу тебя за ворота.
— Как?
— Я превращу тебя в бабку Гульду.
В опасливом взгляде певца не было даже тени недоверия.
— Делай что хочешь… Но… умоляю, не забудь потом вернуть мне прежний облик!
* * *— Посмотри, — тревожно сказала Дагерта мужу, — как мало снега залетает в ворота…
Она была права. Странно, что собравшиеся во дворе мужчины сами этого не заметили. Вокруг постоялого двора вилась бешеная круговерть. Снег вздымался и бился, как волны в штормовом море. Вал за валом шли в атаку на постоялый двор, разбиваясь о частокол и оседая сугробами. Но ни в открытые с вызовом ворота, ни через верх частокола, ни с небес метель-завоевательница не могла прорваться в «Посох чародея». С неба падали снежные хлопья, но Кринаш и Дагерта видели снегопады и посильнее.
— Снег сам по себе идет, как Безликие велят, — определился Кринаш, — а еще какая-то сила нас завалить старается. Но спасибо магу из Грайана — охранные чары не подвели.
— Это он, — судорожно лязгнул зубами Янчиал. — Он пришел за мной.
— Как пришел, так и уйдет, — сурово сказала Дагерта. — Сроду мы постояльцев не выдавали никому на съедение.
Они стояли под неспешно падающими снежинками — чета хозяев постоялого двора, Гилазар, два охранника и трясущийся от ужаса Янчиал. Торговцу хотелось остаться в доме, забиться в угол возле горящего очага. Но он чувствовал, что кошмары, которые лезут в голову, убьют его вернее и мучительнее, чем любой ужас, который может явиться взору.
Дагерта время от времени поглядывала на крыльцо — не выскочили бы из дому мелкие паршивцы, оставленные под присмотром Недотепки!..
Поэтому она и упустила момент чуда, заставивший мужчин слитно охнуть.
Обернулась — и замерла.
Гигантский сугроб, наметенный вьюгой прямо напротив ворот, глядел на женщину маленькими темными глазами. У Дагерты ноги подкосились — да, на нее глядит!
То же чувство испытывал каждый из стоявших во дворе.
Вот обрисовались в снежной пелене морда, шея, могучие лапы.
Вот легла у этих лап метель, как покорная рабыня.
Вот уже не пляска снежинок — густой, длинный, королевский мех серебрится на глазах у потрясенных людей.
Мощь Севера. Беспощадность Севера. Холодный гнев Севера.
Зверобог смотрел на кучку людей — и во взгляде его было обещание смерти.
