Инна Живетьева - Орлиная гора
Болью отозвались раны, когда прикоснулся к ним Эмитрий. Осторожно, невесомо, не отдирал, отмачивал бинты. Но лоб Марка все равно покрылся крупными каплями пота. Еле отдышался.
Ночь надвигалась неумолимо, все приближая и приближая следующий день. Последние светлые минуты скользнули, как вода сквозь пальцы – не удержать, не вернуть. Не отгородиться от будущего рассвета – он все равно наступит. И прозвучит барабанный рокот…
Неизвестно, какой бы тоской и мукой обернулась эта ночь, если бы не пришел Темка. Единственный человек, которого хотел увидеть перед казнью Марк. Тот, кто ни за что бы не пришел сюда ради князя Лесса.
Только из разговора побратимов Марк узнал, как на самом деле появился в королевском плену Эмитрий. Презрительно ухмыльнулся: а Митька-то ненаглядный предал отца! Рассказ же об упиравшейся между Темкиными лопатками пушке сделал утихшую было ненависть к Дину еще жарче.
Тяжело было слушать их разговор, быть молчаливым свидетелем. И чтобы оборвать его, чтобы отрезать все, что связывало с этим миром, Марк и выкрикнул те слова:
– Я байстрюк.
И еще:
– Я незаконнорожденный. Нагулянный ублюдок. Мой отец – простолюдин.
Сам открыл грязную тайну, ради которой перенес отцовские побои и унижения.
Теперь оставалось только ждать казни. Ударят барабаны, объявят королевский приговор. Лягут под ноги деревянные ступени, ведущие на помост. Вспыхнет солнце на острой кромке топора.
Крикнуть: «Я не виновен»?
«Не вино-о-о-ве-ен!» – надсаживая горло, с последней надеждой, с рвущим грудь черным страхом. Отразится крик от золота эполет брезгливо поморщившихся князей, останется щекочуще-остренькой памятью для любопытных, наполнит сытым довольством тех, кто ненавидит «этого шакаленка Кроха», заставит – быть может! – вздрогнуть Темку. Но не изменит решения короля.
Казнь все равно состоится.
* * *– Прости меня, Марк.
– Ну что вы, Ваше Величество. Я же понимаю – какая вера ублюдку. Князь Крох говорит, что у таких, как я, нет чести.
Шея ныла, точно по ней стукнули тяжеленной оглоблей – третий день уже болит. Марк еще раз облизнул ранку на губе: вот шакал побери, умудрился прокусить от страха!
Эдвин недоволен ответом. Но Марку плевать: жизнь возвращается медленно, и страх перед королевской немилостью пока не пришел.
– Я надеюсь, князь Лесс, что ты и дальше будешь служить мне верно.
Король хочет поставить точку в этой истории. А у Марка после пыток еще спина не зажила. Разговор тяготит, хочется поскорее вернуться к себе, в размеренное существование, которое нарушают только приходы лекаря и разговоры с Эмитрием. Марк усмехнулся: кто бы мог подумать, что он будет вести с княжичем Дином откровенные беседы. Так странно переломили все несостоявшаяся казнь и сделанное признание.
Эдвин нахмурился, и княжич с опозданием сообразил, после каких именно королевских слов показалась ухмылка.
– Я и раньше служил вам верно, мой король. Я не изменял данной когда-то клятве.
Кажется, эти слова тоже не пришлись по вкусу. Не дело напоминать королям об их ошибках. Эдвин нахмурился, щелкнул крышечкой брегета. Совет уже должен был начаться, слышно, как за дверью глухо переговариваются офицеры. Странно, что все еще не прозвучало разрешение уйти.
Король положил часы на стол, поднялся и подошел к княжичу.
– Марк, прими мой совет – не только короля, но и пожившего на свете человека. Мне жаль, что я заподозрил тебя в измене. Видит Ларр, я вынес приговор лишь тогда, когда все показало только на одного человека – тебя. Так вот, Марк, носи герб рода Ласки без сомнений. По матери ты княжич, и отец твой был, как я понял, достойным человеком. А ты, скажу без лукавства, отличный воин. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь хорошим командиром. А теперь иди. И пригласи всех войти.
ЭПИЛОГ
Утреннее солнце осветило широкое крыльцо, вспыхнули аксельбанты – золотые, серебряные, бронзовые. Закричал у соседей петух, сбитый с толку таким количеством народа. В тишине его голос разнесся далеко окрест, и кто-то прошептал за Темкиной спиной:
– А чего? Хороший знак!
Не было торжественности Малого тронного зала. И из золотых князей только двое – коннетабль Кирилл и Сергий Вентер – стояли по правую руку от короля. Не обмахивалась веером взволнованная мама, не смотрел с гордостью отец: одна была далеко, другой скорее проклял бы эту минуту. Двое из гостей наливались ненавистью: старый князь Ледней с траурной повязкой на рукаве и молодой княжич Леоний Бокар. Кое-кто из офицеров поглядывал с презрением. Другие таились: негоже идти поперек решения королевского. Находились и те, кто понимал: от мятежников уходят сыновья, значит, и там не все готовы поддерживать князя Кроха; они смотрели с симпатией. Заглядывали во двор старосты любопытные солдаты, пытаясь разглядеть из-за спин офицеров происходящее. Равнодушных – не было.
Но поистине неслыханным казалось то, что у приносившего вассальную клятву не было родового меча. Единственное оружие с отчеканенным Орлом – нож, когда-то отданный побратиму, так и не нашли в Торнхэле. Напрасно Темка ходил к околице, высматривал – нет, не появился гонец. Вот потому и держал Митька меч с королевским гербом. И только Орел, перешитый со старого мундира на новый, пурпурно-белый, напоминал о его имени.
Княжич Дин подошел к крыльцу, опустился на одно колено. Лег на ладони меч.
– Мой король! Мне нечем клясться. У меня нет родового оружия. Мой отец – твой враг. Я запятнал свою честь тем, что служил под знаменем мятежников. Есть только мое слово. Я, Эмитрий Дин из рода Орла, прошу милости – служить короне. Видит Создатель, нет лжи в моей клятве.
Король положил руку на протянутый меч:
– Эмитрий Дин из рода Орла! Я принимаю твою вассальную клятву.
Темке стало легче дышать. Спасибо, Матерь-заступница. Спасибо, мой король!
* * *Разошлись, взволнованно обсуждая, солдаты. Скрылись за дверью старостиного дома офицеры: сразу после обряда Эдвин назначил Совет. Темка поискал глазами Александера: не переменилось ли чего. Капитан махнул рукой, подзывая:
– Все нормально, можете ехать.
Улыбка пряталась под его усами, и Темка глянул вопросительно.
– Шурка вернулся.
– Да ну? Здорово! Можно, я его с собой возьму?
– О чем речь! Только не опаздывайте.
Темка тревожно глянул на солнце. Нужно торопиться.
