Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти
«Мастера. Но я — лучше».
«Их много!»
«Так ведь и нас двое!»
«Хм».
«Вот именно. Возьми самый большой клистир, коротышка, и как следует прочисть себе мозги! Нам предстоит жаркая работенка!»
«И все же я не понимаю, почему ты так рад».
«Хорошо, отвечу. Если бы тебя, засранца, лекаришку недоделанного, насильно лишили права лечить и на все эти долгие годы засадили в башку скверному недоумку, который занимается совершенно противоположным делом и настолько туп, что ничего, кроме тяжести кинжала в руке и погони за спиной, не чувствует и не понимает, что бы ты ощущал, интересно? Что бы ты ощущал, добренький олбарийский доктор, если бы тебя на веки веков объявили „бывшим“, а потом вдруг выпустили на свободу, да не просто для того, чтоб какого засранца от поноса вылечить, а ради чего-то по-настоящему важного? Ради большого дела? Ты бы не обрадовался?!»
«Хм. Я думал, что ты — это я. Что раз мне нравится лечить…»
«А мне и нравится. Стал бы я позволять тебе заниматься всякими глупостями! Но побеждать нравится больше. Побеждать. Защищать. И убивать врагов! Красиво и эффективно».
«То есть… все эти годы… я держал тебя в плену?»
«В тюрьме, коротышка, в тюрьме. Давай уж называть вещи своими именами. Ты упрятал в застенок того, кто привел тебя к победе. А ведь мог этого и не делать. Разве лорд-канцлер отказался бы от такого агента?»
«Отказался бы, — решительно объявил сэр доктор. — Можешь даже не сомневаться!»
«Почему?» — с заметным возмущением поинтересовался петрийский лазутчик.
«Потому, — отрезал лекарь. — Сам не мог додуматься? Не может быть агентом тот, про кого баллады слагают».
«Духи Огня!» — почти зло выдохнул лазутчик.
«Вот-вот, а еще меня тупицей обзываешь, „последняя надежда гномов“, а сам?»
«Ну, положим, баллады слагают про тебя, а не про меня!» — возмущенно фыркнул лазутчик.
«А ты сильно от меня отличаешься?» — с иронией поинтересовался лекарь.
«Если постараться — отличаюсь», — буркнул лазутчик.
«Брось, любой гном знает тебя в лицо. Да и не только гном. У людей, знаешь ли, тоже глаза имеются».
«И все же это не повод бросать меня за решетку, коротышка, ты не находишь?»
«Но… почему ты ни разу мне не сказал?!» — печально спросил лекарь.
«А почему ты заткнул мне рот, а себе — уши? Нужно сказать, очень профессионально было проделано. Я даже удивился».
«Я тебя не слышал?»
«Да».
«Ты говорил, а я не слышал?»
«Шептал. Говорил. Орал… всего понемножку».
«Прости».
«Бог простит, он у вас добрый!»
«Так ты еще и язычник?»
«Это ты язычник, а я свято чту древнюю веру отцов и дедов. Кстати, если я говорю: „Не оглядывайся“, это не значит: „Не следи за дорогой“, ты не забыл, в какой гостинице остановился, сэр коротышка?»
«Ох…»
«Вот именно».
Олбарийский лекарь сэр Хьюго Одделл аккуратно затворил калитку и вошел в дом. Закрыл дверь. Прислушался. Скользнул глазами по сторонам.
«Чисто», — шепнул лазутчик.
Поднялся к себе. Открыл дверь своей комнаты. Огляделся. Вошел.
«Гостей не было. Выжидают, — констатировал лазутчик. — Что ж, и нам торопиться некуда…»
«Некуда? Я вообще-то рассчитывал завтра домой…» растерянно пробормотал лекарь.
«Теперь я рассчитываю, сэр доктор, а ты отдохни немного. Я ж тебе не лезу под руку, когда ты операцию делаешь?»
«Прости».
«Опять. Обратись с этой просьбой на небеса, там у вас с этим делом просто. А сейчас заткнись и не мешай!»
— Мой господин, я совершенно уверен… троаннское и олбарийское направления можно оставить. Нет смысла также продолжать поиски в Арсалии и Соане. В Ледгунде нет и следа того, что мы ищем. В Каринтии мы бы это уже нашли. Остается лишь марлецийский след. Ну, и сама Фаласса, конечно. Впрочем, в Фалассе у нас мало шансов.
— Значит, создайте их заново, эти ваши «шансы». Так позорно провалить столь блестящую операцию! В один день, в один час испортить то, что готовилось годами. Если эти ваши поиски не увенчаются успехом… вы знаете, что вас ждет.
— Знаю, мой господин.
— Кстати… недаром говорят, что все дороги ведут в Марлецийский университет, но верно и обратное… из оного университета дороги ведут во все стороны. И если то, что мы ищем, попадет в означенный университет… оттуда оно может отправиться куда угодно! Вот тогда у вас действительно не останется шансов. Подумайте об этом. Вы — опытный профессионал, и я бы желал работать с вами еще долгие годы.
— Да, господин.
* * *
«Поди в университетскую лавку, купи словарь фалестрийского», — буркнул лазутчик.
«Фаласского, — поправил его лекарь. — А зачем?»
«Или, олбарийски говоря, — фаластымского, — усмехнулся лазутчик. — А затем, что ты мне мешаешь. Займись своим подарком и успокойся наконец!»
«Ты имеешь в виду — книгу?»
«Да. Я имею в виду книгу. Займись переводом, поиском неведомых тебе способов лечить насморк, ты это любишь. Увлечешься и перестанешь под ногами путаться!»
«Но… в книге есть перевод! С фаласского на марлецийский. Ты что, не заметил, сэр лазутчик?!»
«Сам ты сэр! Перевод может быть неполон, неточен, и вообще… тебе твой профессор что сказал? Смотри, а то ведь и впрямь экзамен завалишь, студент. В общем, займись делом и не мешай!»
«Я тебе мешаю? — возмутился лекарь. — Ты ж ничего не делаешь!»
«Вот именно, — веско проговорил лазутчик. — Я ничего не делаю. Точней, делаю ничего. Это очень серьезное и ответственное занятие. С ним не каждый справится. А ты — мешаешь!»
«Хорошенькое занятие для лазутчика! Я, признаться, как-то иначе представлял себе вашу работу», — съязвил лекарь.
«Я предоставляю первый ход противнику, — поморщившись, пояснил лазутчик. — Выжидаю. А ты суетишься. Все время о разной ерунде думаешь».
«А то, что я куда-то пойду, не помешает твоему ничегонеделанию?»
«Твои сумбурные размышления мешают куда больше. Иди давай, хватит спорить».
Когда в кожаный кошель продавца скользнули монеты, а в руки Шарца перекочевал почти новый словарь фаласского наречия с пространными марлецийскими комментариями, даже cэp Хьюго почувствовал, как возросло давление незримых взглядов. А Шварцштайн Винтерхальтер у него в голове удовлетворенно улыбнулся. Потянулся. Плечи расправил. Хорошо ему.
«Так-так-так… так вот оно в чем дело!» — улыбался лазутчик.
«В этой книге, да?» — спросил лекарь.
«Займись переводом, коротышка, — откликнулся лазутчик, весь такой довольный и слегка загадочный. — Эта история и в самом деле становится интересной! Оч-чень интересной… Кстати, твой любимый профессор… он не…»
