Джал Халгаев - Книга Мёртвых
А во снах все было иначе. Кошмары не давали мне покоя. Раньше они почти не появлялись, только женский голос преследовал меня во тьме, а в ту ночь они будто пробудились ото сна.
Что было в них? Какой смысл они несли?
Не знаю. Помню только, как стоял на вершине вулкана, и вокруг лилась алая запекшаяся кровь. И трупы. Море трупов. Столько, что захватывало дух.
Они были одеты в яркие серебристые доспехи, сияющие в свете яркого полуденного солнца, и каждое замершее во времени лицо со стеклянным взглядом, направленным в небо, сочилось непередаваемым ужасом.
Вокруг все полыхало, и земля сокрушалась от чудовищных мук — вулкан пробудился.
Я стягиваю шляпу. Вижу себя будто со стороны и мысленно замираю: по морщинам на лице я понимаю, что здесь мне чуть больше сорока. А я изменился. Шрамов намного больше, и взгляд холодный как лед.
Губы отчего-то вздуты. Когда моя старшая копия улыбается, я понимаю, почему.
Он смотрит на меня в упор, и я встречаюсь взглядом с клыкастым чудовищем. Что-то вспыхивает, и кошмар прекращается. В самый последний миг я будто сливаюсь с ним воедино, и знакомое ощущение заполоняет мой разум — я голоден.
Его смех еще долго звучал в моей голове, когда я проваливался сквозь сон.
Первым делом пришлось умыться. Знаю, заодно облегчаться в пресную речку не есть хорошо, но зато это хоть как-то помогло заглушить мою потребность кому-то нагадить.
Приведя себя в порядок, я направился к таверне. Вошел внутрь. В своем уголке хмуро восседал Хромой, закинув ногу на ногу и почесывая свою правую культю, где специальный протез (на самом деле обычная палка) соединялся с плотью.
Завидев меня, он поднялся.
— Сиди уж, — мрачно буркнул я, махнув рукой.
Хромой сел, вот только вид его сейчас напоминал обиженного ребенка с такой кислой миной, что на душе снова заорали драные кошки.
Я взглянул на хозяина. Наверное, что-то во мне показалось ему пугающим, потому что сначала он вздрогнул, а потом попытался взять себя в руки, отведя взгляд. Он вернулся к счету монет в кассе и, когда я подошел, не обратил на меня никакого внимания.
— Разговор есть, хозяин. Позже.
— Мне не о чем с тобой говорить, Огонек. Возвращайся к работе или вали отсюда.
Я раскрыл рот, желая съязвить, но он явно подумал не о том.
— Линда останется, парень. Пока не сможет выкупить свою шкуру, она останется здесь и будет работать. Так, как я ей скажу.
Опершись на стойку, я покрутил у глаз кружку с вином. Я злился. Старался успокоиться.
— Как ты ей скажешь, хозяин? Неужели ты сейчас так боишься, раз решил выложить все разом?
— Нет.
Мы встретились взглядами. Я улыбнулся. Он сглотнул, стараясь не отступить.
Мать всегда говорила, что мой взгляд напоминал ей о ее деде. Тот был страшный человек. В нашем поместье его имя запрещалось произносить, а в тех землях, откуда прибыла мать, о нем, наверное, помнили до сих пор.
Поверьте, сажать на кол по сравнению с тем, что делал он, — сущее милосердие.
И вот сейчас я понимал, что чувствуют силу имущие. Я ощущал власть, и она возбуждала. Сначала я даже не понял, что он сказал, только смотрел ему в глаза и видел страх.
Наверное, я просто слишком много выпил…
— Врешь, хозяин. Вот и вся твоя натура. Что значит «выкупит»? Разве Линда работает не добровольно?
— Проваливай, Огонек. Собирай свои манатки и проваливай. Ты уволен.
— Не велика потеря, хозяин. Но мы с тобой еще поговорим.
Мы с Хромым переглянулись. Он хотел подняться, но я покачал головой и дотронулся до плаща, под которым прощупывалось лезвие метательного ножа. Он прекрасно знал, что я избавлю его от бремени жизни раньше, чем он до меня допрется на своей палке.
Я поднялся наверх. Вздохнув, я протянул руку к ручке двери и в нерешительности замер.
Сняв шляпу, я вошел внутрь. В ноздри ударил затхлый запах табака и застоявшегося пота. На столе лежали три кувшина вина, рядом валялась раскуренная трубка из слоновой кости, которой так гордился Бастин.
Я взглянул на кровать.
Линда отвернулась к стене, обхватив себя руками за плечи, а рядом храпел рыжий ублюдок, от одного довольного вида которого мне хотелось наложить на него руки.
Я хотел его убить. Я думаю, надо было поступить именно так. Вместо этого я взял со стола его трубку, откинул в сторону одеяло. Когда крысеныш проснулся, хлопая спросонья глазами, он раскрыл рот и тут же получил трубку меж своих гнилых зуб.
— Лучше молчи, — на Линду я старался не смотреть.
Я взял его за лодыжку и потащил вниз.
Эта сволочь сопротивлялась. Бастин пинался и все время пытался дотянуться до меня, сыпля ругательствами, и мне пришлось его утихомирить. Получилось у меня скверно — этого рукоблуда не успокоила даже парочка тычков каблуком сапога меж ребер.
Подобно какой-то кукле я спустил его с лестницы, стукая головой о ступеньки. Не буду отрицать: мне это нравилось. Совсем чуть-чуть! Шучу. Это было просто восхитительно.
Под непонятливые взоры посетителей я открыл дверь и молча вышвырнул Бастина из таверны, задав ему начальную скорость в виде хорошего такого пинка под зад. Ойкнув, тот вылетел на улицу и шлепнулся рожей в каменистую насыпь.
Взвыл. Вскочил на ноги, утирая кровь на лице, и закричал:
— Теперь-то понятно, урод, — это он про мои шрамы, естественно, — почему ты так защищаешь свою любимую шлюху. Нет, в постели она полный отстой, просто больше тебе с такой рожей никто не даст! Оба хуже мусора, прям два сапога пара…
— Идешь по накатанной, друг, — пожал я плечами. — Тебе осталось только припомнить мою мать, и будет полный фарш. Ну же, не стесняйся!
И он не постеснялся. Этот ублюдок орал бы еще часа два, если б в его ноге вдруг не застрял метательный нож.
— Ай! — я поморщился. — Прямо в коленную чашечку, как же неприятно! Так и недолго инвалидом остаться. Станешь у нас вторым Хромым, вот я радоваться буду.
Бастин завыл, катаясь по земле, и по его ноге стекала струйка крови. Я сглотнул, припоминая свой сон, но голод не наступал. Значит, всего лишь сон…
— Хромой! — взревел хозяин, грохнув кружкой о стойку. — Вышвырни его отсюда. Зачем я тебе деньги плачу, инвалид, если ты ничего не делаешь?
Тот поднялся со стула. Он подошел ко мне и положил руку на плечо.
— Прости, Огонек, но работа требует.
— Прощаю, Хромой. А теперь убери-ка руку, пока не стал еще и Одноруким.
Ага. Я зарвался. Вчера я бы мог себя еще сдержать, а когда сегодня увидел их обоих в постели башню вообще сорвало. Неужели я такой ревнивый? Нельзя было к ней привязываться. Ничему тебя жизнь не учит, дурак!
