Клайв Леннард - Источник судеб
Кто и когда выбрал это место, не знали даже ученые мужи Кордавы. По обеим берегам реки тянулись здесь непроходимые дикие заросли, так что причаливший путешественник не смог бы удалиться от воды и на десяток шагов. Ветви деревьев, перевитые лианами, почти смыкались над рекой, образуя купол с узкой полоской неба посредине. Русло в этом месте несколько сужалось, очевидно, это и стало причиной, побудившей прежних властителей провести здесь границу. Реку перегораживала опущенная в воду заржавленная цепь, прикрепленная к двум каменным идолам, темнеющим на берегах. Один изображал седоусого мужчину с солнечным знаком на груди и смотрел почти стертыми дождями и ветром глазами в сторону Пустоши Пиктов, второй, с женским ликом, обращен был в сторону Зингары. Цепь никогда не поднималась.
На правом берегу реки стоял поднятый на сваи дом. Он был сложен из кривых коряг, подогнанных так искусно, что самый придирчивый взгляд не обнаружил бы ни одной щели. Дерево густо поросло мохом и россыпями бледных грибов, окна были затянуты мутными бычьими пузырями.
Торговый пост держали два полукровки — отец и сын. Глава семьи, которого звали Инзио, был маленький, до глаз заросший человечек, мрачный и нелюдимый. Наследник по имени Бизо, напротив, вымахал на шесть с лишним локтей, и лицом походил скорее на зингарца, чем на пикта.
Легко орудуя тяжелым каменным топором, Инзио колол дрова в ограде за домом, когда появился Бизо и сообщил, что снизу идет лодка с двумя людьми. Ворча и не выпуская из рук топор, старший направился к берегу. «Возьми лук и ступай на крышу», — бросил он сыну, который поспешил выполнить распоряжение.
Инзио притаился за каменным истуканом, наблюдая за лодкой, которая подходила к берегу. В ней сидели двое: зингарец в костюме почтового чиновника — на носу и смуглый здоровяк, голый по пояс — на веслах. Когда посудина уткнулась в песок, они выбрались на берег и, настороженно осматриваясь, двинулись к дому.
Инзио возник перед ними, словно демон, соткавшийся из воздуха. Прибывшие невольно подались назад, схватившись за оружие. Однако хозяин торгового поста не поднял топор. «Явились», — пробурчал он и косолапо побежал к дому на сваях, сделав пригласительный жест подняться в его жилище.
Когда гости взобрались по крутой лестнице и вошли в единственную комнату необычного дома, их встретил Бизо. Он молча указал на широкую лавку и, усевшись напротив, принялся строгать каменным ножом длинную ветку.
— Кажется, на берегу нас встретил старина Инзио, — сказал человек с бородкой своему спутнику, — он нисколько не изменился за те двадцать с лишним лет, что мы его не видели. Послушай-ка, парень, — обратился он к долговязому, — мы…
— Сантидио и Конан, — проворчал тот, не отрываясь от своего занятия, — велено обождать.
— Какой любезный прием, — съехидничал дон Эсанди, — не удивлюсь, если сейчас нас покормят.
Бизо ничего не ответил.
— Весь в папашу, — сказал Сантидио, — столь же красноречив и услужлив. Что ж, придется коротать время натощак, пока Дестандази не пришлет мохнатого проводника. Мы не могли разговаривать на реке, где ты опасался привлечь пиктов, может быть, сейчас расскажешь, как моей сестре удалось спастись? Готов снова взойти на Танцевальный Помост, если не видел ее мертвой в покоях Мордерми.
Дон Эсанди происходил из древнего и знатного рода, долгое время занимавшего высокое положение при зингарских королях. Взбалмошный Риманендо обвинил его отца в укрытии большей части налога, который тот собирал в своей вотчине, хотя Сантидио уверял, что отец просто отказался увеличить и так непомерные суммы поборов. Как бы то ни было, старший Эсанди назвал короля жадным развратником, лишился головы, а его домашние погибли при весьма загадочных обстоятельствах. Но рождение трех близнецов, брата и двух сестер, — редкий случай для Зингары, где это число издревле почиталось священным, — не позволило избавиться от них так же легко, как от остальных членов семьи Эсанди. Благодаря этому обстоятельству и симпатии народа к отцу, его дети остались живы, лишившись, правда, состояния и всех титулов. Брату и его сестрам-близнецам Сандокадзи и Дестандази пришлось самим искать свое место в жизни. Сантидио и Сандокадзи примкнули к заговорщикам, а Дестандази избрала другой путь: удалившись за Черную реку, она стала жрицей древнего культа Джаббал Сага и жила уединенно, почти не общаясь с внешним миром.
Лишь однажды сестра Сантидио покинула свою поляну и Священный Вяз, внутри которого обитала, подобно дриаде. Тогда ее знания помогли Конану одолеть колдуна-некроманта, чуть было не погубившего Зингару. Незадолго до того чародею удалось оживить труп Сандокадзи, погибшей от руки коварного Мордерми, поначалу влюбившего в себя девушку. Зомби, в которого превратилась несчастная, пытался проникнуть в святая святых Джаббал Сага и расправиться с Конаном, Сантидио и жрицей, но был остановлена чарами последней. Тело Сандокадзи погребли по всем правилам, а сама Дестандази погибла, как до сих пор считал ее брат, во время штурма резиденции Мордерми.
— Когда я покинул дворец, предоставив тебе право распоряжаться короной Зингары, я отвез Дестандази на ее поляну, как обещал, — начал Конан. — Клянусь Кромом, я тоже считал ее мертвой. Правда, на ее теле не было ни единой царапины, но она не дышала и сердце не билось. Дверь в халупе Инзио оказалась крепко запертой, но во дворе сидел волк, тот самый, что провожал нас к вязу в прошлый раз. Я пошел за ним, желая похоронить твою сестру возле дерева. Куда там — зверюга не дал мне и шагу сделать внутрь невидимого круга. Помнишь, мертвая Сандокадзи тоже не могла за него проникнуть? Но я-то был живехонек! И все же волк вынудил меня положить тело за невидимую черту, а дальше не пустил. Я сделал вид, что ухожу, а сам затаился в кустах.
— И что же ты увидел? — нетерпеливо спросил Сантидио.
— Да ничего особенного. Дестандази просто встала и пошла к своему вязу, даже не оглянувшись.
— Ты сказал «ничего особенного»! Словно каждый день видишь воскресение из мертвых!
— Не каждый день, но нечто подобное наблюдать приходилось. Иногда даже люди впадают в сон, подобный смерти, когда почти останавливается сердце, а все члены холодеют, словно лед. А потом просыпаются, как ни в чем не бывало. Как сказал бы Пресветлый Обиус, на все воля Митры. Стоит ли удивляться заботе более древнего бога о своей жрице? Что, кстати, было в ее записке, которую принес филин?
— Всего несколько слов: «В горне пылает огонь». И ее подпись.
— Что бы это могло… — начал варвар, но тут с улицы вихрем влетел косматый Инзио.
