Людмила Минич - Земля вечерних звёзд
Только закрыв дверь, отпустила его ладонь.
– Что случилось? – настороженно спросил Тай, боясь услышать в ответ снова что-нибудь сухое и безразличное. – Они согласны?
Ак Ми Э кивнула:
– Согласны. Большая половина Круга, и Старейшина, и Матушка, и духи. Согласны, что ты будешь жить эту зиму в И Лай. Потом, к весне, они будут смотреть, какой ты есть человек.
– Ara, – прикинул Тай. Что ж, и на том спасибо. – А потом он что спрашивал, Старейшина ваш? У всей толпы?
– Есть закон… – Она замялась. – Чужой не может жить в Роде. Наши духи не могут защищать чужого. Если Тай будет жить в Роде, кто-то должен принять Тая к себе в ветку. Кто-то должен сказать.
– Ara… – протянул он. – И все молчали. А что им стоило?
– Нет, – Ак Ми Э примостилась у очага, принялась разжигать остывшие угли. – Тай не понимает. – Она то и дело приподнимала голову от углей, объясняя. – Малая ветвь будет отвечать целому Роду, если Тай что-то сделает плохо. И духам тоже. Никто не знает, какой Тай человек, никто не хочет.
– И меня не приняли? А ты? Зачем увела меня?
Очаг запылал, и Тай тоже потянул с себя накидку. Кроме шкур, брошенных на пол мехом наружу, очага и груды узелков в углу, тут ничего больше не было. В воздухе, немного затхлом от извечной сырости, витал знакомый аромат, от которого щемило сердце.
– Приняли, – повторила она. – Женщина тоже может говорить. Любая могла увести Тая. Тогда он достался бы той женщине.
– Как это? – Он аж поперхнулся. – Достался? Я же не вещь? Не эта вот подстилка? – Дернул шкуру под собой.
Тай обозлился всерьез, он даже чувствовал, как гримаса перекосила лицо, и сдерживаться больше не хотелось.
– Пусть Тай идет туда, – она указала на дверь, – там вода, много, холодная. Перестанет злиться. Ак Ми Э не сделала плохо.
Он выскочил на двор, невыразимо злой за все дни, пока они держали его в сарае, злой на их дурацкую гордость, на пренебрежение. Никто ведь даже малой частью не оценил того большого, что он готов был сделать для них! Будут думать! Как бы он сам к весне не передумал!
Тай с яростью зачерпнул легкое ведерко из большого деревянного корыта и опрокинул на себя. Вода! Ледяная! Полегчало немного. Совсем запаршивел в этом сарае. В лесу хоть ручьи, а тут, среди людей… да что говорить. Он яростно вылил на себя еще несколько ведер и только потом сообразил, что даже куртки не стянул. Сразу невыразимо похолодало, но возвращаться в дом теперь было не к лицу. Ишь, как злость все нутро залила. Ак Ми Э ведь не виновата, она же за него заступилась. Привела… Да что толку, если она теперь… такая.
Тай торчал перед дверью, пока дрожь не начала бить его сверх всякой меры, только тогда поборол свою проклятую гордость. Ак Ми Э только ахнула. Он принялся раздеваться, кутаясь в шкуры, что лежали на полу. Не сидеть же тут мокрому с ног до головы?
Она тут же поставила какую-то плошку на камни в очаге. «Нет чтобы так согреть, – подумал Тай. – Да, здесь, в этой Земле «вечерних звезд», все изменилось, будь она проклята».
– Знакомый запах, – сказал, чтобы что-то сказать.
– Цветы тин-кос с моего дерева.
Ак Ми Э поднесла ему две чаши. В одной плескалось что-то горячее, а в другой – увядали и сохли некогда прекрасные цветы. Тай уже видел такие. Запах тин-кос дурманил его, опять, как в лесу, захотелось не сидеть просто так, встать, что-нибудь сделать. Вместо этого он отхлебнул пойла, заваренного Ак Ми Э. Девушка села рядом, поставив на пол плошку с цветами.
– Утром я собирала цветы с Матушкой, чтобы защищать дом. Он раньше плохой был, проклятый, – «утешила» она Тая. – Теперь наш будет. Хороший.
– Хороший… – протянул Тай. – Что хорошего, если ты теперь совсем другая, Ак Ми Э, совсем другая!
Он сжал ее плечи, так сильно, словно пытаясь выдавить, найти ее прежнюю. И тут Таю на миг показалось, что он обнимает ствол дерева, гладит его пальцами… Постой, сказал сам себе. Он вновь сжимал плечи Ак Ми Э. Да, Тай помнил его, это дерево. Тогда… в роще. Он стоял вот так… Ох, нет, это же Ак Ми Э стояла там, это ее пальцы, ее кисти.
Как будто вспышка разорвалась в голове, запах лепестков в чаше стал нестерпимым. Тай вспомнил давнишнее видение, все до капли. Все это так просто, так просто, закружилось внутри. Ну конечно же, а он, дурак, сидел в этом сарае и выдумывал дурацкие измышления, вместо того чтобы просто потянуться к ней, просто услышать!
Он рывком притянул девушку к себе, прижал, точно зарылся в нее.
– Не буду больше верить глазам, и ушам не стану… Только сердцу, Ак Ми Э, только сердцу, клянусь тебе!
Это не девушка изменилась, это он забыл то, что знал. То удивительное чувство, испытанное в роще духов, да и потом… какое-то время… затянуло пеленой утомительных переходов, холодов и хмурых взглядов вельдов. Не сразу, постепенно, но он забыл его…
– Прости, что забыл, прости, – шептал он, не соображая уже ничего от дурманящего запаха тин-кос, не видя ее слез.
Дрожа, он потянулся к ней, к ее губам, глазам, к её телу, маленькому и легкому, чуть касался пальцами ее кожи, и они наливались теплом, совсем как тогда, слабая щекочущая дрожь пронзала их и опускалась глубже, внутрь, навстречу его желанию, рождая во всем теле стремительный поток. Он кинулся к ней всем существом, еще какое-то время помнил, как целовал ее хрупкие плечи, как-то по-новому налившуюся грудь, колени, как дрожь и иголки по всему телу стали нестерпимыми, словно выдирая его из кожи вон… Потом забыл, растворился. Боль снизу ушла, а ком в груди от вертевшегося потока разровнялся, разлился теплом во все стороны, ринулся вверх, ударил в голову куда лучше любого вина и даже напитка тин-кос.
Тай снова был вместе с ней, как в тот день в роще… и как будто один, только с другим сердцем, другим телом, другие мысли летали внутри, не даваясь в руки. Упругая сила то поднималась вверх, приятно щекоча спину и зажигая искры у него в голове, то снова стекала туда, вниз, к ней… И вновь возвращалась, как будто пульсировало одно большое существо. А потом Тай и вовсе потерял свое тело, осталась только тихая дрожь, мягкая, зовущая, сладкая, она была везде, вокруг. Казалось, она разлита во всем мире…
Он медленно очнулся, со страхом ожидая знакомой пустоты и еще того хуже, боли в груди, но ожидания обманули его и тело возвращалась привычная тяжесть, но глубоко внутри оставалось по-прежнему легко, чудесное тепло переполняло грудь, кружилась голова: Он молча завернул Ак Ми Э в какой-то бурый мех, придвинулся поближе к очагу, задумчиво пропустил меж пальцев ее новую непривычную косу, так плотно спеленутую кожаными шнурами, что из нее не выбилось ни одной пряди.
– Не буду верить глазам, – опять повторил он, – обещаю тебе. Они видят, что хотят. А сердце не видит – знает. А я – дурак еще раз. Ничему Ранжин меня не научил. Прости…
