Людмила Минич - Земля вечерних звёзд
Вперед вышел Старейшина и снова завел какую-то речь, теперь уже короткую. Тишины, конечно, не было: трещал костер, люди то затихали, то рокотали за спиною. Потом он обратился к Старшим. Деды начали вставать. Не все, чуть больше половины. Старик кивнул и заговорил куда-то в пустоту. К костру он, что ли, обращается? С другой стороны подошла Старшая Хранительница, тоже развернулась к пламени.
Тут затихли и самые говорливые. Старуха завопила. Громко, протяжно. Вскрикнула что-то, потом запричитала… Ерунда какая-то. Голос Хранительницы принялся то взлетать вверх до воя, то падать вниз. Она пошла вокруг костра, и даже Старейшина отступил с ее дороги, потом Матушка понеслась все быстрее в невидимом Таю танце. Вознесла руки – и пламя послало огромный язык вверх, Тай даже моргнул от неожиданности. Дальше понеслась. Еще раз выбросила руки, и еще. Пламя, взрезывая, отвечало ей. И все это в мертвой тишине.
Ритуал закончился неожиданно. Старуха просто остановилась резко, раскинула руки, взвыла в последний раз и упала. Тай ждал, что люди засуетятся, тут же кинутся к ней, но все стояли столбами, не шелохнувшись. Наконец старуха зашевелилась, забарахталась на земле, и к ней тотчас же подлетели еще две Хранительницы, бережно подняли под руки, подвели к Старейшине. Хранительница сказала что-то громко, и люди за спиной, показалось Таю, зашуршали удивленно. Старейшина стукнул своей палкой три раза о землю, указывая на Тая. Что бы это значило? Его оставляют? Иначе откуда столько недовольства, он прямо чувствовал его, видел в их круглых глазах, что вовсю пялились в его сторону.
Старейшина поднял руку, и все затихли, Он опять что-то говорил, указывая на Тая, потом спросил что-то, обвел своей палкой толпу. Все молчали. Никто слова не проронил. Старейшина опять спросил, Тай старательно пытался вслушаться, но мешал треск пламени, да и ветер относил слова, и без того непонятные. В третий раз старик крикнул в толпу свои слова, двинулся теперь уже вдоль круга, неловко ковыляя, и тут вперед выступила Ак Ми Э. Тай затаил дыхание.
Девушка решила, что, если не заговорит сейчас, против воли Матушки, против предостережений Ин А Тала, никогда ей не простить себе. И духи. Разве они не того хотели?
– Люди И Лай! – говорил между тем Ин А Тал. – Круг сказал за чужака, и я тоже отдаю свой голос ему. Духи Рода И Лай освятили наше решение, и потому чужак останется до конца зимы. Но по закону предков чужой не может жить под защитой духов Рода, пользоваться их силой. Это все равно, что отнять у наших детей, все равно, что растить сорную траву под кронами наших деревьев! Так гласит закон: чужой не может оставаться в Роду. Он уходит прочь или входит в Род. И потому я спрашиваю: люди И Лай, чья малая ветвь примет его к себе?
У Ак Ми Э сжалось сердце. Матушка говорит – не смей, Старейшина – остерегись людей И Лай, ведь духи могут промолчать, не вступиться за тебя, а когда духи молчат – решают люди. А что же будет с ним?
Люди И Лай безмолвствовали.
– Люди И Лай, чья малая ветвь примет его? – Ин А Тал поднял свой посох и медленно повернулся вокруг.
Снова молчание. Девушка вцепилась ногтями в свою ладонь. Если скажет мужчина – глава ветви, то хорошо, а если женщина, любая женщина? Тогда Ак Ми Э потеряет его на эту зиму, последнюю, что у них осталась. Потеряет навсегда.
– Если в последний раз чужака никто не примет, духи будут решать за вас! – предупредил Ин А Тал, следуя ритуалу. – Люди И Лай, чья малая ветвь примет его?
Духи… Разве они не решили? Разве Ак Ми Э должна слушать кого-то, кроме духов и своего сердца?
– Я принимаю его, – она выступила вперед. Услышала, как зашумели ее родичи, где-то волновались ее отец, мать, сестры, братья. Как их много, но никто не может оспорить ее слов, потому что, когда выбирает женщина, никто, даже глава малого рода, не может запретить.
«Она Хранительница!… Нельзя… Не по закону», – посыпались беспорядочные возгласы.
– Ак Ми Э, – сказал Старейшина, – ты прошла обряд посвящения, ты не можешь выбирать себе мужчину.
– Обряд не закончен, пока Хранительница настоящей не становится. Все это знают. Я не прошла обряда. Потому возвращаюсь в свой род. Матушка испрашивала у духов позволения, и они дали его.
Ин А Тал покачал головой, повернулся к Матушке.
– Это правда, Ин А Тал. Это правда, люди И Лай!
– Не было еще такого в Роду И Лай, но быть по сему! – Старейшина трижды ударил посохом о землю. – Ак Ми Э возвращается в свой род! – И он продолжил нарушенную ритуальную речь: – Женщина по имени Ак Ми Э принимает чужака по имени Тай! Скажи людям И Лай, почему ты хочешь принять его?
– Это я привела его сюда, и люди И Лай говорят, что Ак Ми Э принесла не весть о большой беде, а саму беду вместе с ним, – спокойно ответила девушка. – Пусть беда будет только моей, не ляжет ни на кого другого. И тогда, – она возвысила голос, – люди И Лай перестанут винить меня!
– Пусть будет так, – заключил Старейшина древними словами, – по воле духов Рода и по закону предков И Лай!
Тай понял только, что Ак Ми Э идет к нему, но смотрит спокойно, отчужденно. Он напрягся, ожидая какого-то подвоха. Вот она и рядом. Протянула руку.
– Дай руку, так надо, – сказала строго, и он обхватил ее пальчики, отчего-то дрожащие.
Девушка крепко ухватила его ладонь, словно опасаясь, что Тай вырвется, потянула за собой.
– Иди, так надо! – И он пошел.
Она вела его за руку, и люди молча расступались. Тепла в их глазах не прибавилось, да и пламя дальше от костра грело все меньше. А вот… он чуть не подскочил, так обожгла его ненависть, сочившаяся из глаз одного парня. Здесь было уже куда темнее, но эти глаза метали такие молнии, что Тай почти чувствовал их. Ак Ми Э тоже запнулась, наверное, о какой-то бугорок. Он хотел поддержать ее под локоток, но она только сильнее сжала его руку.
– Не отпускать! Так надо! Не надо смотреть назад!
И он послушно пошел за ней, уносясь от костра все дальше по темной тропинке вдоль домов и не подозревая, что только что сам стал вельдом.
Ак Ми Э больше некуда было вести его, кроме своего временного жилища. Оставаться у Матушки, гневить духов, она теперь не могла. После того как ушел Старейшина и охотники забрали с собою Тая, женщины принялись гадать, что же делать. К своим возвращаться? Не выгонят, но жить с ними, смотреть каждый день в глаза отца или матери, полные упрека… Нет. Что же тогда? Свободного жилища в поселке нет. Этим летом люди И Лай срубили только две избушки, сказала Матушка, людей много, а пар хороших складывается мало, плохо теперь живут в поселке, неспокойно. А все старое разобрали, поди. Из покинутых или опустевших остались только домик бывшей Хранительницы, блаженно дотлевавший рядом с жильем теперешней Матушки, да жилище старухи У Э, что пять весен назад отправилась к духам. Первый еще долго гнить будет, до тех времен, когда новая Хранительница появится, а второй люди до сих пор трогать боялись. Кому первому охота в проклятое место соваться? Вот и торчал он и сейчас посреди поселка, покосившийся и жалкий, хоть три года, положенные для освящения духами этого места, давно уже прошли.
