Татьяна Любушкина - В лабиринте миров
Неожиданно голос Катерины прервался, речь её стала бессвязной, глаза безумно закатились.
— Кухарка! Дрянь! Он выкинул её вон! Ха-ха-ха!!! Не смей перечить папочке! — руки Катерины судорожно затряслись.
Я увидела на столе графин с водой и налила немного воды в стакан.
— Катя, успокойся, выпей!
Катерина не могла взять стакан руками, ладони её тряслись.
— Их через неделю нашли: кухарку и дочку. С перерезанным горлом. Ей всего десять лет было. Аннушкиной дочке…
Зубы её стучали о стакан, я почти силой вылила воду ей в рот.
Дыхание Катерины выровнялось. Движение рук успокоилось. Дикие глаза, сощурились, скрывая безумный огонь.
— Я ненавижу его. И он об этом знает. Так что кому-то из нас недолго осталось жить. И вот что я тебе скажу — сдохнуть должен он!
Я осторожно поставила стакан на стол. Похоже, жизни генеральской дочки не позавидуешь.
— Можно я у тебя останусь?
— Что?
— Можно я у тебя останусь ночевать? Мне негде.
Длинные, загнутые ресницы Катерины изумлённо дрогнули.
— Ты хочешь остаться у меня?!
— Да. Нельзя?
— Да ты что?! Конечно, можно! У меня сроду ни одной подруги не было! Правда, останешься?!
— Правда.
На некоторое время Катерина стала совершенно нормальной. Она счастливо щебетала, разыскивая мне постель и ночную рубашку. Показывала мне книги, пластинки, ставила какие-то старые песни, объясняя, что это самые модные мелодии.
Потом Катерину позвали на ужин, и она убежала, бросив мне напоследок.
— Я тебя не могу с собой взять. Отец разозлиться. Он не любит чужих. Но еды я тебе принесу.
Я кивнула.
— Можно мне походить по дому?
— Да, только не спускайся на второй этаж. Это половина отца.
Топот Катиных быстрых ног затих далеко внизу, и я вышла из комнаты. Я покинула флигель по узкой, крутой лестнице и через короткую крытую галерею зашла на третий этаж. На этаже было четыре комнаты, все они выходили в широкую прямоугольную залу, с потёртыми, старыми креслами, расставленными вдоль стены. Больше мебели в комнате не было.
Двери в комнаты были закрыты. И лишь одна из них была чуть распахнута и попускала узкий лучик света. Нерешительно потоптавшись на месте, я постучала.
— Войдите! — голос был так резок и неприятен, что я тут же пожалела о своём желании пообщаться с обитателями дома. Отступать было поздно, и я несмело потянула створку на себя.
— Здравствуйте.
Прямо напротив двери в таком же кресле, что стояли в зале, сидела девушка, или вернее молодая женщина. Тучная, с одутловатым серым лицом, жидкими волосами и огромными, выпученными глазами.
— Откуда ты здесь?! — вопрос её не показался мне странным. В этом доме жаловали только гостей Якова Петровича, а я таковым не являлась.
— Я к Катерине. Она пошла ужинать, а мне позволила походить по дому. Если я вас беспокою, то я уйду.
— Да нет, я хотела узнать, как ты сюда попала?! Тебя здесь быть не должно!
— Извините, — я снова пожалела, что забрела в комнату к толстухе. — Я пойду.
— Нет, стой! — толстуха забарабанила ладонью по столу. — Мама, мама!
Из соседней комнаты выскочила совершенно седая, сухопарая женщина и обеспокоенно захлопотала над дочерью.
— Что, милая, что?!
— Кресло!
Женщина выкатила из-за угла допотопную коляску для инвалидов с широкими колёсами и принялась усаживать туда свою крикливую дочь. Я хотела помочь, но меня отстранили.
— Мы уж сами, — сухопарая женщина сурово взглянула на меня из-под очков. — А вы кто будете? Подруга Катерины? Однако… отчего же вы не с гостями?
Мать и дочь переглянулись и неожиданно рассмеялись. Смех их был безрадостным, но содержал известную долю злорадства и, похоже, что по отношению ко мне.
— Что не так? — я насупилась.
— Не обижайтесь, деточка, — седовласая женщина вытерла выступившие слёзы. — На самом деле Яков Петрович любит гостей, особенно подруг Катеньки, но вас она не решилась предложить своему папе, видно решила, что ты слишком э-э-э…
— Страшная, — с удовольствием заключила толстуха, и они с мамой снова весело рассмеялись.
— А вас не зовут по той же причине? — не удержалась я от вопроса.
Подбородок старухи задрожал, и на глаза навернулись, нет, прямо-таки брызнули крупные слёзы. Ну, что мне стоило сдержаться?!
— Да что ты знаешь о нас?! Я была первая красавица в этом городе! Первая! В женихах копалась, как в сору. Яшка тогда был никто, племянник нашего бухгалтера. А мой отец банки по всей России держал. Всё национализировали! Яшка — красноармеец сопливый, в ногах у меня валялся, замуж звал. Я думала — любовь!
— Скажи уж сразу, женихи разбежались, как только закончился период НЭПа и дедушкины банки национализировали, — насмешливо прокомментировала толстуха.
Старуха неожиданно улыбнулась и согласно кивнула седой головой.
— Верно, дочка. Всё так. Были женихи — и нет их. Жаль, что Яшка, подлец, вместе со всеми не сгинул. Всю жизнь меня пытал, где отец свои сокровища зарыл.
Мать и дочь снова рассмеялись.
— А были сокровища?
— Откуда?! — старуха обречённо махнула рукой. — Отец, как и многие тогда, не верил, что его имущество просто отберут. Без насилия, нападения и жертв. В одно не слишком прекрасное утро он пришёл в свой рабочий кабинет в банк, на Московской улице, а ему сообщили, что этот банк и две других банка в столице и завод в провинции, всё это теперь народное достояние и любезно предложили место управляющего в одном из банков.
— А он что?
— Он? Поступил так же, как поступают все мужчины. Застрелился. Оставил записку, что не потерпит бесчестья и потому уходит из жизни. Мужчины! — углы её рта скривились. — Они говорят о чести в то время, как их обнищавшие дети вынуждены идти на панель или выйти замуж за пройдоху Яшку, что, как показала жизнь, практически одно и то же.
За дверью послышались шум и возня. Мать и дочь прислушались. Заключение вынесла толстуха:
— Опять Катька бузит. Она хотела зельем Софку потравить, чтобы та ребёнка скинула, да что-то у неё не срослось, вот и бесится.
Собственные слова ей показались до ужаса смешными, и они снова покатились со смеху. Я поспешила откланяться и вернуться во флигель до прихода Катерины. Не хотелось ей рассказывать о своём знакомстве. Но едва я открыла дверь, как планы мои изменились. В зале стояли клубы чёрного дыма. Дым проникал отовсюду, забивая лёгкие, так что сразу стало трудно дышать.
— Пожар!
Я побежала по залу, стремясь покинуть третий этаж, и тут же вернулась назад. Старухе не справиться одной с тяжёлой коляской.
