Елена Голуб - Алые нити прошлого
Альберта тоненько засмеялась — словно шёлковая нить разматывалась с катушки её основного тембра.
— А откуда тебе известно, что я находилась в забытьи? — уголки её губ растянулись в улыбке, — Ты серьёзно рассчитывал, что твоё пойло способно усыпить меня? Да будь там рому на целую лошадь, ты же знаешь, со мной ничего не случилось бы. На самом деле мне было интересно — что ты собирался со мной сделать, и… Знаешь, на этой кровати нам было бы гораздо удобнее, раз уж на то пошло.
— Что ты несёшь! Не играй со мной, ведьма, я к тебе и мизинцем своим не прикоснусь, и ты знаешь это!
— Хм, а вот судя по тому, как ты дышал и с каким визгом испытывал меня — ты мог бы быть прелестным любовником. Бросьте это, отче — неужели вы не можете признаться себе в том, что всё запретное и необычное просто-напросто возбуждает Вас? Так чего же мы ждём — я и не против подвергнуться ещё одному такому «осмотру», только с условием, что вместо рома будет отличное бургундское вино, а вместо того, чтобы капать на меня серу и мёд, вы займётесь чем-то более «вдохновляющим»…
— Замолчи, ведьма!
— Но это же так очевидно, всё открыто мне в этих светлых глазах, в этих тёмных кудрях сокрыто пламя недаденной страсти…
Один вздох, и Альберта оказалась вплотную прижатой к тонкой стене, разделявшей их, вновь пытаясь привлечь внимание Мануэля к своим глазам. Тихонько дохнув на стекло, женщина улыбнулась и начертила на образовавшемся «поле» крестик, а потом провела по нему ладонью, и тут же под ней засверкали золотые, словно из солнечного света, строки древних обережных стихов.
— Ты никогда не получишь меня, тварь. — «Выплюнул» ей в лицо Мануэль и отстранился от стекла, — Слишком недооцениваешь ты и твой Создатель мой людской род. Но если тебе понравились мои предыдущие опыты, то следующие, вероятно, доставят тебе то удовольствие, какого ты тщетно ищешь от меня.
Мануэль презрительно улыбнулся.
— Если только — ты не откроешь мне свой главный секрет добровольно: какой орган в твоём теле даёт тебе столь удивительные возможности, когда ты продаёшь душу Ему. Скажу сразу — мне известно, что истории о ваших хвостах — миф.
— О, бедный человечишко хочет узнать, откуда мы можем выполнять всякие фокусы? — она театрально вздохнула, покачав головой, а потом улыбка на её лице исчезла и уже совершенно серьёзным тоном она ответила:
— Глупец, не пытайся выяснить это — нет никакого секрета в строении наших тел, тем более, что ведьмой ты не становишься. Ты даже не рождаешься ею… То, что вы называете «колдовством» — совсем не то, что вы под ним подразумеваете. И те, кого вы называете «ведьмами» — даже близко не относятся к этому явлению, хотя внешне, для вас — людей, мы легче воспринимаемся как падшие души, утерянные для света и видоизменившие свою физическую оболочку. Но это не так — мы не демоны, и не нелюди, а ЧТО мы такое — разум твой постичь просто не в силах, вот ты и тешишь себя мыслью, что ответ лежит где-то на поверхности, точнее «под» поверхностью.
С этими словами Альберта улыбнулась и подняла свою фарфоровую ножку, словно собиралась сделать какой-то сложный танцевальный пируэт, подол её суконной синей юбки легко скатился вниз, обнажая мраморно-белую кожу. Она слегка провела по ней рукой, давая понять Мануэлю, чтобы он внимательно наблюдал за ней. Вот носочек её ступни легонько упёрся в стеклянную стену и пополз вверх, остановившись на уровне глаз священника. Затем она опустила всю ступню, слегка надавив и как бы отыскивая точку опоры, а потом… Просто оттолкнулась от земли и, поставив на стекло вторую ногу, спокойно пошла вверх, придерживая низ юбки так, чтобы он не упал на непозволительную длину. Под изумлённым взглядом Мануэля (его никогда не оставляли равнодушным подобные вещи), Альберта поднялась по стене до потолка, и так же плавно дальше вверх. Тёмные густые косы упали плетьми вокруг её худенького стройного тела и, когда она, словно во сне, дошла по потолку до середины куба и остановилась, они тихо, но грозно качнулись, так, словно бы внутри них была своя собственная жизнь.
У Мануэля перехватило горло, когда пленница вновь повернулась к нему — на этот раз в её глазах не было и тени разврата или насмешки. Она смотрела на священника спокойно, и в то же время отстранённо. Сделав обратно к нему пару шагов, чтобы ему было легче её услышать, она произнесла:
— Но это не так.
Опомнившись, Мануэль порывисто отвернулся и направился к выходу из темницы, на ходу бросив ей сдавленным охрипшим голосом:
— Узнаем кто прав через три дня!
Когда створки ворот практически захлопнулись, он всё же мельком заглянул в камеру — в центре куба стояла Альберта, но уже на полу, и глядела ему вслед взглядом, в котором ясно читался животный страх.
Глава 4 Так рождаются неприятности
Минни сидела с дымящейся чашкой кофе в маленьком кафетерии под названием «Весёлые зёрна Бобби». Обжигающая жидкость никак не хотела согреть её, а руки тряслись мелкой дрожью, отчего «кофейная гладь» стаканчика исходила микроскопическими волнами. Дело, конечно же, было не в холоде, а в недавней истерике по поводу младшей сестры, которая абсолютно опустошила девушку. Гро кое-как смогла её успокоить, иначе всё непременно закончилось бы нервным срывом и походом к личному психологу как минимум на четыре сеанса в течение месяца. Сейчас Минни никак не могла сосредоточится на той простой задаче, которую установила для неё сестра. «Ты просто сиди и пей кофе, ладно?», — сказала она, а сама пошла заказать себе что-нибудь поесть (как раз было четыре часа пополудни — для Грослин это всегда было знаком того, что пора обедать).
Ожидая Гро, Минни сидела и думала о том, насколько изменились отношения в их семье за последние два года, и насколько само понятие «семья» трансформировалось в понятие о честности и подлости, о помощи и заботе — терминах, абсолютно изменивших своему первоначальному значению между тремя конкретными людьми.
Сколько она помнила себя в детстве, их всегда было четверо: любящие друг друга мама и папа, старшая, вечно поучающая её Гро (на которую Минни так хотелось походить — сначала внешне, а затем и внутренне), и она сама — Минни. Непоседа и вечная почемучка, интересующаяся самыми ничтожными и серьёзными вещами одновременно — от «Почему гусеница ползает, у неё ведь нет ножек?», до «Отчего взрослые считают звёзды — огромными? Они же маленькие и блестящие».
Грослин была на пять лет старше Минни, и это в глазах девочки казалось целой жизнью. Гро всегда могла дать дельный совет там, где родители не в силах были помочь своей шустрой дочке, а родительской любви обеим сёстрам хватало с лихвой, поэтому соперничества как такового, между ними не наблюдалось. Жизнь в маленьком коттедже на окраине городка Вэлридж никогда не казалась им пресной и скучной. И Грослин, и Минерва (её мать обожала греческую мифологию) всегда были заняты — каждая своими интересами и обязанностями в плане домашнего хозяйства, возможно, поэтому сейчас девушка особо остро страдала от внезапно свалившегося на неё огромного запаса свободного времени.
