Елена Голуб - Алые нити прошлого
«Дурной знак», — подумал Мануэль, как в ту же секунду занавес балдахина был резко отдёрнут.
Чёрные, цвета антрацита глаза были бесподобны — в центре их, невидимый, но сверкающий словно синяя звёздочка, сиял зрачок. Глаза полностью овладевали душой священника, заставляя его подходить всё ближе к стеклу, и потом разве что не вжиматься в него от страстного желания попасть внутрь, к ней. Влечение уже практически поглотило его, когда ногти левой руки Мануэля случайно задели ранку от креста. В ту же секунду его сознание раскололось надвое, разбитое жгучей молнией, и вот — он уже вновь принадлежит себе, но вторая его часть вожделеет ту, что по другую сторону от Бога. Однако Мануэль ещё сильнее сжал крест, заставляя того вновь вонзаться в плоть — и эта буйная часть начала затихать — сначала голос её вопил у него в голове, но постепенно, под действием боли, начал гаснуть, пока не исчез вовсе. Всё это произошло за какие-то доли мгновения, и ведьма, поняв, что внезапно потеряла над священником власть, досадно фыркнула и медленно, с явной неохотой сползла с постели.
Она действительно была прекрасна, и Мануэль тяжело вздохнул, отводя взгляд: что ж, она отомстила ему за содеянное ранее, но впредь надо быть внимательнее — стекло удерживает всякую силу, кроме эмоций, а ведь именно в них колдовство и черпает свой потенциал. Навредить ему Альберта не могла, а вот свести с ума — вполне, и дело было даже не в силе, как догадывался инквизитор, но в элементарной женской очаровательности.
Неспешно передвигаясь, молодая женщина подошла к столу. На нём стояло несколько блюд с холодной вяленой ветчиной с ягодами оливы и ваза с фруктами. Кончиками пальцев она ухватила тончайший ломтик мяса, и медленно развернувшись лицом к Мануэлю, начала демонстративно его есть, плавно отрывая от него кусок за куском своими белоснежными зубами, при этом неотрывно глядя на мужчину за стеклом. Все её движения были чрезвычайно плавными и изящными, и носили явно недвусмысленный характер. Мануэль, признаться, был удивлён подобным её поведением, ведь при первой встрече — в деревне, куда он приехал для «выяснения обстоятельств» она производила впечатление скромной и весьма целомудренной девушки, живущей на окраине поселения в старой лачуге и презираемой местными жителями за свою красоту и замкнутый образ жизни.
Закончив с ветчиной, она также легко подцепила оливку кончиками ногтей и плавно положила её в свой алый чувственный рот, надув щёчки и закатив глаза, как будто обсасывание ягоды доставляло ей неземное наслаждение. Мануэля же охватил приступ тошноты — эта дьявольская шлюха пыталась совратить его! Мерзкое отродье возомнило, что он настолько слаб душой, что с радостью кинется в объятия собственной смерти?!! Всякое бывшее в нём чувство уважения и даже жалости к этому существу мгновенно сменилось религиозной ненавистью и отвращением — как он мог считать, что причиняет ей страдания?! Да он будет мучить её — мучить, и получать от этого своё, заслуженное удовольствие! Все эти мысли окончательно помогли священнику справиться с минутным помутнением рассудка, и снова наполнили его деятельной энергией учёного.
— Я вижу, твой аппетит можно расценить как полное восстановление сил? Ты уже лучше себя чувствуешь, верно? Голос Мануэля был спокоен и холоден как сталь.
— Диего. — Ресницы её затрепетали, и она смущённо опустила глаза, — Я так счастлива, что вы пришли — я и не рассчитывала более увидеть Вас лично, поэтому, когда вы вошли сюда… Я потеряла контроль над своими чувствами, извините. — Её голос был так приятно низок, но в то же время так печально глубок, что у любого смертного от одной ноты его защемило бы сердце. У любого — кроме Мануэля.
— Я просил называть меня «Отец Мануэль», Альберта. Рад, что ты восстановилась, я переживал, что отвар был несколько более крепок, чем мной задумывалось. Возможно, не рассчитал с пропорциями… — в этот миг священник чуть повернул голову, теряя собеседницу из фокуса, однако боковым своим зрением он отметил, как та метнула на него просто нечеловечески злобный и разъярённый взгляд. Когда же он резко повернул голову обратно, делая вид, что рассматривает что-то в дальнем конце комнаты, глаза девушки были вновь обращены долу.
— Что вы, отче. Я почти ничего не помню после того, как отпробовала то питьё, но… Я не в обиде на Вас. Вы ведь не сделали мне ничего плохого во время осмотра, не так ли? Я ведь всё ещё жива, лишь благодаря Вашему милосердию. — В этот момент она подняла глаза — и это был самый благодарный взгляд в мире, какой только видел священник за всю свою жизнь.
Но это была фальшь. Она прекрасно разыгрывала свои роли, могла быть кем угодно, только не самой собой настоящей — и они оба знали это. У всех существ, обладавших сверхъестественными возможностями (людьми их уже нельзя было считать — такова была точка зрения священника), будь то Божественный или Дьявольский источник, у всех без исключения — не было своей личности. Они словно теряли её вместе с душой в момент, когда та переходила во владение Бога или Чёрта, взамен же получали тысячи личин и сотни выразительных психических качеств, чтобы по возможности точно «изобразить» любой тип человека или поведения. Такова была их «боевая расцветка», маскировка, благодаря которой они могли столетиями оставаться незаметными в мире людей, и подчас вести абсолютно обыденную человеческую жизнь, давая выход своей мощи лишь тогда, когда того требовала их нечеловеческая натура, не способная долгое время оставаться без «тонкой» подпитки. Отсюда святые видели свои Видения и общались с Ангелами и Господом (или так думали), а колдуны и ведьмы устраивали шабаш или насылали на целые города падёж скота и поголовный людской мор от новой неизлечимой болезни. У тех и у других была лишь одна общая особенность, способная помочь в их «опознании» — это любовь к уединению и максимальное отсутствие связей с другими людьми. Они могли быть скотоводами, лицедеями, даже особами королевских кровей, но никогда — мужем или женой, ведущими активную общественную жизнь.
«Затворничество — вот наиболее вероятный признак того, что перед вами — нечеловек, а уж пророк он или чернокнижник — Святой Инквизиции понять то по силам», — так завершался теологический доклад Мануэля в Папской Семиниарии, после которого он удостоился чести быть взятым в «Чистый Совет» — число наиболее выдающихся служителей Закона Божьего на поприще борьбы с силами ада.
— Откуда тебе известно, что я делал? — спросил Мануэль только чтобы не концентрироваться снова на её глазах.
Альберта тоненько засмеялась — словно шёлковая нить разматывалась с катушки её основного тембра.
