Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курпринц
Управитель вскрикнул:
— Вы не так поняли!.. Это выход в домашний садик…
— А зачем он мне? — спросил я раздраженно. — Ладно, заглянем, что-то у всех морды хитрые…
За распахнутой дверью неожиданно ярко раскрылся солнечный мир, весь в золотом блеске, падающем с неба. Деревья выстроились квадратом, а в центре на лужайке с короткой зеленой травкой молодая женщина готовится бросить мяч девочке-подростку шагах в десяти, почти у самых деревьев.
Та стоит, чуть пригнулась, изготовив руки для хватания мяча и широко расставив ноги на траве. В коротком платьице без всяких оборок, ноги оголены до колен и чуть выше, загорелые и блестящие, даже несмотря на то что испачканы травой и землей.
Сердце мое стукнуло в ответ на заползающую туда несвойственную мне и странную нежность. Она еще ребенок, который прыгает, падает, ушибается, руки и ноги в царапинах, что быстро затягиваются, иногда оставляя крохотные белые пятнышки, а чаще обходясь и вовсе без них.
Но уже видно, что вот-вот ее заберут из этих игрищ, оденут в длинное платье, начнут учить манерам, плотный здоровый загар сойдет, тело станет чистым и нежным, исполненным аристократической белизны, а старшие подруги научат ее носить серьги, броши, ожерелья…
Управитель сказал с поклоном, голос прозвучал виновато:
— Есть мнение… гм… что вам стоило взглянуть на принцессу Леонору, дочь его величества короля Иоанна-Георга.
Я пробормотал:
— Да, конечно.
— Ваше высочество?
— Это вот существо, — пояснил я, — вырастет настолько дивной красавицей, что у меня уже сейчас в зобу дыханье сперло… Мои поздравления его величеству и его супруге!
— Спасибо, ваше высочество! Обязательно передам.
Леонора поймала мяч, ликующе расхохоталась.
Солнечный свет, падая сверху и чуть наискось, предельно ярко высветил ее полудетское тело.
Я увидел, как ярко беспощадно сверкнули ее ключицы, похожие на обнаженные кинжалы.
Альбрехт услышал мой тяжелый вздох, сказал негромко:
— Возвращаемся в лагерь?
— Да…
Управитель проводил нас троих к выходу на главный двор, там нам привели коней, а когда мы поднялись в седла, Альбрехт поинтересовался:
— Все-таки не оставляют эту идею, верно?
— Но продвигают деликатно, — согласился я.
— А как сама идея? — спросил он.
Я покачал головой.
— Пока другие мельтешат в голове.
— А в сердце?
— Потому-то, сеньорита, оттого-то, — ответил я хмуро, — для любви закрыто сердце Дон Кихота…
Он хмыкнул.
— А кто говорит о любви?
В небе загремело, в солнечном свете посыпался крупный дождь, капли блестят, как жемчужины, а когда падают на землю, то разбиваются на множество мелких бусинок и подпрыгивают высоко.
Зеленая трава по обе стороны вытоптанной каменистой дороги радостно заблестела, воздух стал таким прозрачным, словно его и нет вовсе.
А далеко впереди у поворота нас ждет всадник в легких доспехах, кольчуга из мелких колец блестит, как новенькая, на голове седока конический шлем, слева у седла рыцарский щит, справа видна рукоять меча.
Альбрехт пробормотал:
— Кто-нибудь знает… кто это?
Зигфрид сказал сдавленным голосом:
— Я… знаю.
Я зыркнул на него, вздохнул и сказал Альбрехту:
— Граф, скачите в лагерь, нам нужно будет тут на пару минут задержаться.
Альбрехт кивнул, не стал уверять, что пару минут может и подождать, его жеребец сразу же перешел в стремительный галоп.
Зигфрид сказал торопливо:
— Это Скарлетт Николсон. Та самая, что сидела в той дурацкой пентаграмме.
— И что? — спросил я.
— Ваше высочество, — сказал он горячо, — пользуясь вашим милостивым позволением, она вот в таком виде шла с нами, стараясь не попадаться вам на глаза, и никто даже не заподозрил в ней женщину.
— И что? — повторил я.
— Я прошу вас, — сказал он с нажимом, — позволить ей и дальше охранять вас… Уже не тайно. Потому что я не собираюсь передавать охрану кому-то еще, они все такие дураки.
Я остановил арбогастра, прикидывая, как ответить правильно. Если уж брать по самому большому счету, то это вообще-то забота Зигфрида. Лично я издавна наслышан о женщинах, что не только иной раз ведут мужчин в бой, как Жанна д’Арк, но и вовсе скрывают свой пол и действуют как мужчины среди мужчин, начиная с некой китайской принцессы, Иуды Искариота и многих-многих других, а чего стоят сотни женщин-рыцарей, что участвовали во всех Крестовых походах и совершали подвиги, не уступающие мужским?
Я как-то в детстве читал книгу Грехема Макленнана «Женщины-крестоносцы» и был зело впечатлен как Элеонорой Кастильской, что участвовала во всех походах мужа, сражаясь на коне с мечом в руке, что не помешало ей родить шестнадцать детей, так и маркграфиней Идой Австрийской, первой красавицей страны, что нашила крест на плащ и во главе своих баронов сопровождала во Второй крестовый поход Вельфа, герцога Баварского. А также Плезанцией Антиохийской, регентшей Кипра и «самой храброй женщиной в мире», как говорили современники, и другими женщинами. Одна из них, как говорится в сарацинских летописях, при штурме Аккры, носилась на рыцарском коне и в рыцарских одеждах, дралась мечом и стреляла из лука настолько метко, что убила очень многих сарацин, и когда ее лук принесли Саладину, он был глубоко впечатлен ее подвигами.
Уррака, королева Арагона, сама водила армии в бой, как и Тереза Португальская, а герцогиня Таита Ломбарди скакала в бой рядом с мужем, одев полный рыцарский доспех, и сражалась в бою. А графиня Матильда Тосканская…
Участие женщин в боях было настолько массовым, что папа римский издал специальную буллу, запрещающую женщинам участвовать в Третьем крестовом походе, но ее игнорировали.
Так что в этом мужском вроде бы мире абсолютное большинство женщин занимают то положение, которое сами предпочитают: сидеть в замке у окошка и махать платком уезжающему на войну мужу, а потом тайком впускать в спальню конюха или кузнеца. Или, судя по гламурной поэзии, позволять утешать себя юному красивому пажу.
Но если у кого-то из них хватает отваги сесть на коня и отправиться в поход, то для этого далеко не всегда нужно переодеваться в мужчину. Это, как говорится, по желанию.
Я ощутил, что Зигфрид все еще неотрывно смотрит на меня в ожидании, вздохнул и проговорил с тоской:
— Разве я против нее?.. Нет, но я за тебя!.. Ты и так взвалил на себя заботу, добровольно и против моей воли, хранить мою шкуру и не давать обрушиться на меня даже пылинке. А теперь тебе придется заботиться еще и об этой женщине… Твоя спина не хрястнет?