Slav - Проклятие Слизерина
— Том, – заговорил Элджи осторожно так, как если бы успокаивал бешеного пса, – она трясется не оттого, что что‑то слышала. Она тебя испугалась.
— Чушь! Ты только посмотри в эти лживые глаза… точно подслушивала. Да, Хорнби?
— Том, оставь, – упрашивал Элджи, – пожалуйста. Ничего она не слышала, просто мимо проходила. А нам и вправду на обед пора.
Он все настойчивее теребил Тома за рукав, пока тот не дернулся, резко обернулся, ожесточенный взгляд вонзился в Элджи.
— Сколько раз повторять, не лезь под руку!
Том уже повернулся обратно к Хорнби с намерением как следует встряхнуть любопытную, но место у стены пустовало, а со стороны лестницы слышались дробные убегающие шаги.
— Элджи, чтоб тебя… – ругнулся Том со злобой, – родители в Европе потеряли. У меня уже терпения на тебя никакого нет!
— Девочек не хорошо обижать, – упрямствовал Элджи, чуть не плача.
— А подслушивать этой самой девочке хорошо?
— Может, она и не подслушивала, а Сенектус ее послал за нами?
— Элджи! Ты меня убиваешь своей глупостью. Ни Сенектус и никто другой не мог послать ее за нами. В этой части расположены спальни мальчиков, а девочкам сюда вход строго воспрещен! Теперь понял?.. Иди в Большой зал, там встретимся.
Не смотря на удрученного Элджи, Том метнулся в Подземелья в надежде догнать беглянку. Каменные стены и пол сразу подсказали, куда направилась Хорнби, ухо Тома еще могло уловить цоканье ее мелких шагов. Слишком далеко, подумал с отчаянием, уж очень прыткая попалась. И все же бросился следом.
Когда он взбежал по последней лестнице Подземелий, дневной свет показался слишком ярким, Том стал, как вкопанный не в силах сразу открыть глаза. Вприщурку огляделся, у двери туалета для девочек заметил Хорнби, которая жестикулируя и сбивчиво тараторя объяснялась с Лацивией. Завидев Тома, она громко ойкнула, загородилась Лацивией, как щитом, но, сообразив, что и это не поможет, юркнула за дверь.
Том, понимая, что уже без толку, окрикнул с ожесточением:
— Хорнби!
Лацивия все еще растерянно хлопая ресницами, преградила путь.
— Чего тебе от нее надо?
Том со злобой отпихнул Лацивию. Но она неожиданно оказалась достаточно ловкой, чтобы оказать сопротивление. Первый приступ ярости тут же схлынул, Том с едва скрываемым удивлением опустил взгляд на Лацивию, что вновь загородила дверь туалета, смотрела в глаза с явным вызовом.
— Не твоего ума дело, – ответил он несколько неуверенно, крикнул ей за спину. – Выходи, Хорнби!
Лацивия упрямо вздернула подбородок.
— Чтобы Оливия не сделала, не смей с ней говорить в таком тоне.
— Лацивия, – прорычал Том, скрежетнув зубами, – я тебя не спрашивал, что она делала, а чего нет. И правилам этикета меня учить тоже не надо. Займись, чем‑нибудь более подходящим такой умной девочке. Хорнби!.. Не заставляй меня вытаскивать тебя оттуда силой!
Глаза Лацивии недобро сузились, огненно–красные волосы встопорщились, как загривок у рассерженной кошки, прошипела:
— А ты рискни, и я позову старост.
Том некоторое время, пока раздумывал, как поступить, в упор смотрел в гневные янтарные глаза, затем посулил угрожающе:
— Она не просидит там вечно. А я терпеливый… очень терпеливый, слышишь, Хорнби?
— Ты не тронешь Оливию, – предупредила Лацивия, – даже если она выйдет.
— Нет, не трону, – согласился Том с подозрительной легкостью, быстро зашагал прочь.
У Большого зала Том случайно налетел на старшекурсника, поднял глаза, только тогда заметил, что перед ним Сенектус. Мысленно ругнулся, приготовился к очередному нагоняю от взыскательного старосты, но Сенектус спросил обыденным тоном:
— Ты чего так поздно?
— Дела.
Сенектус окинул его долгим взглядом, сразу подметил раздраженные желваки на щеках и усталые глаза, согласно кивнул.
— Ладно, вижу, нипочем не расскажешь… Подожди, у меня к тебе тоже дело. Профессор Слиппери составляет список тех, кто останется на Рождество в Хогвартсе. Ты так и не отметился, но Августус сказал…
— Он верно сказал: я остаюсь.
Том уже шагнул по направлению к Большому залу, но Сенектус его остановил нетерпеливо:
— …и еще! Вы с О’Бэксли в одной спальне, если не ошибаюсь? Передай ему, это письмо, пусть с ним же зайдет к профессору Слиппери.
— Почему говоришь это мне? – поинтересовался Том с ехидцей. – А не Августусу?
Сенектус вновь окинул Тома пристальным взглядом, ответил после недолгой паузы:
— Они не ладят. Руквуд из вредности порвал бы письмо и сделал вид, что забыл о моем поручении, только чтобы О’Бэксли провел каникулы в школе. А тебе, я так понимаю, нужна пустая комната и на сколь возможно длительный срок.
Том запихнул конверт в карман мантии, вынуждено согласился.
— Хорошо, передам. Это все?
Сенектус не ответил, заложил руки за спину, со скучающим видом направился далее по коридору.
Многие уже покидали Большой зал, оставались либо заядлые обжоры, либо, как и Том, опоздавшие. Стол Слизерина не был исключением, только трое первокурсников сидели особняком. Меж собой не разговаривали, хотя давно закончили обедать, но уходить не торопились. Один из них, худощавый и пепельноволосый, как любознательная сорока, – с таким же острым вздернутым носом, – чопорно вертел головой: до всего‑то ему есть дело, все‑то ему интересно. Второй, слизеринец более крепкого сложения, с ленцой ковырял ножом узоры на скатерти, щеки и лоб усеяны задорными веснушками, а рыжевато–каштановые волосы вздыбились, будто иголки у ежа. Третий из‑за небольшого роста казался самым младшим, на голове грива спутанных курчавых волос, лицо, словно у фарфоровой куклы, с большими голубыми глазами и румяными щеками. Он с живым восторгом, словно голодал неделю, уписывал аппетитные пирожки – по одному в каждой руке.
Том обозрел эту картину в одну секунду, быстро сообразил, что друзья ждут его, но вовсе не затем, чтобы справиться о сытости или самочувствии. Он еще не успел сесть за стол, как Антонин выпалил в нетерпении:
— Ну, как? Разгадал?
Августус с досады прищелкнул языком, демонстративно отвернулся от чересчур прямолинейного Антонина.
— Что опять не так? – возмутился Антонин, покосившись на друга. – Решили же, что спросим об этом.
— Ну, не сразу же, – буркнул Августус, не поворачивая головы. – Для начала поздоровался бы, затем несколько вопросов о погоде–учебе, а потом спокойно переходи к цели разговора… Учишь тебя учишь, кулаки болят.
Антонин с шумом вытолкнул воздух из легких, подпер подбородок кулаками.
— Тяжелый ты человек, Руквуд.
Мимо них с гордо поднятой головой прошла Лацивия. За ней робко жалась Оливия Хорнби, бросила на Тома боязливый взгляд, но он бровью не повел, так, словно ничего не произошло.
