Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог
Я обогнул постоялый двор, с той стороны недалеко небольшое ущелье, слышно, как на дне шумит, прыгая по валунам, горный поток, бурчит, пыхтит и сдвигает камни помельче.
Остановившись, я вертел головой, после паузы прозвучал тот же уверенный голос:
– Я близко.
– Где? – спросил я.
– На мостике. Через ущелье.
– Хорошо, – сказал я. – Жду.
Голос прозвучал сразу же:
– Я не могу.
– Что, – спросил я настороженно, – не можешь перейти на эту сторону? Почему?
– Запрет, – ответил голос.
Я подумал, что-то здесь не то, не люблю ситуаций, где не я хозяин положения, проговорил с надлежащей надменностью:
– Но не могу я, маркграф, майордом и даже герцог, идти к простолюдину? Это умаление моего достоинства.
В голосе прозвучала едва заметная насмешка:
– Я не простолюдин. Очень даже не простолюдин. А вы, сэр Ричард, не очень-то считаетесь с титулами.
Я вздохнул, решаясь, сказал раздраженно:
– Хорошо, иду. Но только если ваша информация будет недостойна моего высокого внимания, я вас сброшу в реку.
– Хорошо, – ответил голос покорно, но снова я уловил настораживающую меня насмешку.
Я медленно пошел к обрыву, луна высвечивает дорогу старательно, словно кому-то подыгрывает, почти сразу я заметил тонкий мостик, переброшенный на ту сторону ущелья. Шум водного потока с каждым шагом отчетливее, а когда я ступил на первую дощечку, внизу блеснули гладкие мокрые камни в пене потока.
Фигура стоит на середине моста неподвижно, не делая никаких угрожающих движений, что должно бы меня успокоить, но почему-то не успокаивает. Я приближался с сильно бьющимся сердцем и дрожью в коленях, хотя, конечно, спина прямая, а нос высокомерно задран.
Когда я подошел на расстояние в пять шагов и остановился, он впервые пошевельнулся, поднял голову. Лунный луч упал на его бледное лицо, суровое и костлявое, но вполне человеческое. Я ощутил некоторое облегчение, но напомнил себе, что люди намного опаснее любых чудовищ.
– Приветствую собрата, – произнес он таким глухим голосом, словно тот донесся из бездонной могилы.
– Я никому не собрат, – возразил я.
– Ты все еще так думаешь?
– Да, – отрезал я. – Я уникален, неповторим и вообще…
– Но ты пришел, – сказал он. – Ты не только услышал мой зов… а услышать могут только такие, как я… но и решился прийти!
– И что?
– Значит, – пояснил он, – ты наш. Другие мой голос не слышат. И уж точно не решились бы прийти.
Я вспомнил спокойные лица часовых, беззаботные глаза графа Гатера и барона Уроншида с их рыцарями и оруженосцами. Все пьют и гуляют, никаких им голосов из другого мира…
– Да, – согласился я, – слышал я один, но это еще ничего не значит. Может быть, у меня абсолютный музыкальный слух, и я мог бы стать великим композитором? Сочинял бы симфонии, а не ходил бы по мостам, как дурак. Разбойники и прочие франсуавиньоны, и то под мостами…
– Ты наш, – повторил он, – ты уже наш.
– Не уверен.
– Ты получишь доказательства, – сообщил он.
– Какие?
– Ты бывал в том мире, – напомнил он, – разве этого мало? Даже я не могу туда все еще пройти, хотя стремлюсь и не раз пытался! Недостоин. В здешнем смысле, недостаточно грешен! А ты проходишь, хотя и не стремишься. Это значит, тяжесть твоей вины уже велика. Присоединяйся к нам сознательно и станешь одним из первых. Многим предстоит поклониться ужасному Темному Ричарду.
– Ого! Уже и кличка есть?
– Пока называют так, – ответил он ровно. – Я тоже признаю тебя своим мастером и преклоню колена.
Я подумал, ухмыльнулся.
– Вообще-то хорошая жизнь брезжит на горизонте. Здесь хапанул титул герцога, там обещаете тоже нечто весьма крупное… Похоже, в самом деле чего-то стою. А то перья распускаю, а сам иногда думаю, не такой уж и орел…
Он кивнул:
– Ты торгуешься, это хорошо. Это по-нашему. Это правильно. Но в том мире твоя власть будет безграничной. И никакая мораль или смешные обеты не будут тебя сдерживать.
– Это хорошо, – согласился я. – С детства приходится терпеть эту мораль и давление взрослых, но когда мы сами взрослые, что нас может удержать?
Он сказал одобрительно:
– Ты прав. Надо дать себе свободу самовыражения. Выразить свое «я» так, как хочешь только ты. Но только в том мире это возможно без всяких препятствий.
Я сказал, колеблясь:
– Да, это очень важно, самовыразить себя и дать себе волю… И много нас таких здесь?
– Всего, – ответил он ровным голосом, – легион.
– Это я слышал, – заверил я. – Имя вам – легион, да, знаю. Но это там где-то, однако я пока здесь…
– Не все ли равно? – спросил он. – Тебе уготовано место там.
– Но разве мы не стараемся «здесь», – спросил я, – сделать и как «там»?
Мне показалось, он улыбнулся в полутьме, на лету схватив мою рассчитанную оговорку «мы», означающую, что я уже практически согласился на еще больший куш и сейчас только стараюсь выжать привилегий по максимуму.
– Скоро и здесь будет тот мир, – пообещал он. – Как только распахнут Врата. Завоевание будет быстрым, там слишком долго к этому шли и готовились. Твоя власть здесь будет такой, что нынешнее герцогство покажется песчинкой.
Я сказал жадно:
– Хочу!.. Власть – это все. Любая законная власть есть плод узурпации. Всякая власть великолепна, а абсолютная власть абсолютно великолепна!.. И вообще цель жизни – власть, а цель власти… власть!
Он довольно хохотнул.
– Великолепно и четко сказано. Надо запомнить и передать Повелительнице…
Я спросил чуть обиженно:
– Повелительнице? Я не очень люблю подчиняться женщинам. Все-таки миром должны править мы, мужчины.
– Мы и правим, – заверил он. – А Повелительница… не женщина. И она не повелевает… напрямую.
– А-а-а, – сказал я понимающе, – та самая фея? Которая живет в лесу? Хотя как она может из леса руководить…
Он возразил:
– Она живет в башне Небесного Камня, а не в лесу!.. Она…
Он осекся, я быстро шагнул к нему и всадил кинжал в живот, где присмотрел щель, рванул в сторону, вспарывая внутренности. Он инстинктивно ухватился за мою руку, лицо перекосилось от невыносимой боли.
– Ты… зачем…
– Наслаждайся, – посоветовал я. – У вас все не так… Ощути удовольствие от боли. И спасибо за информацию. Хотя и долго же тебя, дурака, пришлось раскачивать.
Глаза посредника вспыхнули красным, но я дернул рукоять на себя, развернул грузное тело к себе спиной. Он слабо пытался противиться, но слишком оглушен дикой болью, я ударил еще раз, острое лезвие сладострастно перехватило ему горло и сонную артерию.
Он закачался, я с силой толкнул его через веревочные перила. Мостик начал ходить из стороны в сторону, как маятник. Я ухватился за поручни и проводил взглядом падающее тело.
