Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

Гарн произнес лишь одно слово:

– Где?

Куэйн пожал плечами:

– Я не спросил. Ваши земли лежат на самом севере. Это последняя долина из тех, что мы проехали. Ну а он, стало быть, поселится южнее.

– Ладно.

– Мы тронемся на рассвете, – продолжил Куэйн. – Я поведу Братьев к морю.

Гарн кивнул и, не попрощавшись, повернулся к нам, затем, ничего нам не сказав, прошел к своему лагерю, располагавшемуся неподалеку от места жеребьевки.

Хотя я и устал к вечеру – больше оттого, что приходилось приноравливать ход лошади к медленному продвижению повозок, – но, завернувшись в плащ и приспособив седло вместо подушки, уснул не сразу. До меня доносились негромкие лагерные шумы. Жалобно плакал ребенок в женской половине лагеря, – должно быть, это был занемогший внук Стига. Я слышал, как наше стадо жует густую траву, уже довольно высокую для весны. Кто-то всхрапывал во сне. Гарн спал один, под маленьким тентом. С того места, где я лежал, мне было видно вспыхнувшую искру, а затем слабый огонек свечи. Возможно, кто-то еще раз изучал бумагу, доставшуюся ему по жребию.

Сначала я подумал, что фортуна оказалась к нам излишне добра, но, когда узнал о Тагнесе, решил, что все складывается как всегда. Если уж судьба назначила нам такое соседство, нужно научиться жить в условиях неустойчивого перемирия. Мы пришли на незнакомую землю, с которой бежали люди Древней расы по причине, нам неизвестной. Барды и разведчики утверждали, что врагов здесь нет, однако все возраставшее чувство одиночества и заброшенности меня не покидало. Приходилось зависеть от соседей, хотя жили они на расстоянии, на преодоление которого надо было потратить целый день. Настало время всем мужчинам Холлака сплотиться, позабыв о старых распрях и вражде.

Правда, сейчас это был уже не Холлак – тот остался позади, навсегда утраченный. Наши люди уже начали называть новую землю Высшим Холлаком, потому что местность здесь гористая.

Сон так и не приходил, хотя свеча погасла. Я поднял голову и стал вглядываться в ночное небо, отыскивая известные мне звезды. Мне вдруг стало холодно, даже мурашки забегали по голове. Дело в том, что я не увидел на небе ни одного созвездия, известного мне с детства. Где Орион, Телец, Большая Медведица? Их не было и в помине.

Дождь уже несколько часов как прекратился, облаков не было. На небе было полно созвездий, но все они были незнакомые! Куда же вытолкнули нас Ворота? На первый взгляд земля, на которой мы оказались, была совершенно обыкновенной. Такая же почва, трава, кустарники и деревья, что были известны нам с рождения. Только звезды были другие. Мы оказались на земле, которая должна была нас поддержать, но очень далеко от места, где родились.

Дрожа, я лежал под незнакомыми звездами. Только сейчас я понял, что мы изгои и надеяться нам не на кого, только на самих себя. Нам нужна сила, необходимо бороться с собственной слабостью. Что-то нам сулит будущее? Я думал о море, о жребии Гарна, и в душе моей поднималось волнение и желание изведать новое. В то же время другая часть моей души хотела защититься от неизведанного и от будущих опасностей. В конце концов я запутался в собственных ощущениях и провалился в сон.

2

Позади остались просторные долины, они принадлежали теперь людям Фаркона, Сивена, Урика, Дауана. Справа шумно накатывали на берег морские волны. Нас становилось все меньше и меньше. Утешало лишь то, что на доставшейся нам земле и вправду никого не было, хотя то и дело мы натыкались на полуразвалившиеся строения, оставшиеся от тех, кто жил здесь до нас. Временами мы двигались по старинной дороге, что значительно облегчало путь. Куэйн и трое Братьев ехали впереди, указывая места, которые по их совету мы старались обойти как потенциально опасные.

Мы осторожно объезжали башни, участки мостовой, окруженные колоннами, нагромождения камней. Я не мог понять, как древним строителям удавалось поставить один на другой огромные камни и зачем вообще им понадобилось тратить на это такие неимоверные усилия.

Самые большие и плодородные равнины, выходившие к морю, остались позади. Двадцать дней мы ползли на север. Два раза нам пришлось отходить от побережья и искать брод, благо что здешние реки отличались спокойным течением, во всяком случае в это время года. На такие поиски мы затрачивали по целому дню.

На двадцать четвертый день мы распрощались с людьми из рода лорда Милоса. Они повернули на запад и вошли в свою долину, следуя за Братом-проводником. На прощание мы обещали друг другу встречаться по праздничным дням. Все же мне кажется, что в душе у каждого – не важно, шел ли он дальше или оставался на выделенной земле, – росли тревога и чувство одиночества, ощущение того, что еще одна связь с прошлым разорвана и об этом еще не раз придется пожалеть.

За время длинного похода мы сблизились, хотя бы оттого, что оказались вместе на чужой земле. Со стороны казалось, что у нас и у рода Тагнеса не осталось ни малейшей враждебности в отношениях друг с другом. Все дружно старались облегчить повозки, переходя реки вброд, помогали перенести на седлах овец и при этом не смотрели, кто к какому роду принадлежит. И хотя по вечерам устраивались на ночлег каждый своим лагерем, ходили друг к другу в гости.

В это время я и заприметил тоненькую, как тростинка, девушку. Она ехала верхом на лохматом, крепко стоявшем на ногах пони. Он без капризов нес на спине и ее, и два тяжеленных мешка. Когда к нему приближался чужой, он выкатывал глаза и скалил желтые зубы. Несмотря на кажущуюся хрупкость, девушка была не намного слабее любого парня. Она проворно и независимо выполняла самую тяжелую работу. Однако в манерах ее не было и следа угрюмой покорности крестьянки и уж тем более заносчивости, свойственной дочерям лордов.

На третий день путешествия я заметил, как сильно она отличается от других женщин: тем постоянно требовалась помощь. Ехала она рядом с небольшой повозкой, по размеру чуть больше телеги, в которой крестьянин возит на рынок свой урожай. Тащили ее два таких же лохматых пони. Их серая шерсть гармонировала с цветом повозки. Люди у нас обожают раскрашивать телеги в яркие цвета. Эта же обошлась без украшений и поэтому выделялась на общем фоне.

Под кожаным балдахином повозки сидела женщина и погоняла лошадок. Одета она была в юбку и куртку, выдержанные в тех же серых тонах. С первого взгляда я узнал в ней Мудрую.

Путешественницы держались особняком, они не принадлежали ни к одному роду. Я заметил, как Аус подъехал к повозке и стал о чем-то говорить с возницей, девушка при этом отстала. Тот факт, что бард удостоил своим вниманием женщину, означал, что она, несмотря на скромный и незаметный облик, пользуется авторитетом среди людей, обладающих Внутренним Знанием.

Я предполагал, что они поедут с кем-нибудь из Великих лордов, так как у них больше людей и Мудрая сможет полностью отдаться своему ремеслу – лечению больных и отваживанию злых духов. Однако нас становилось все меньше, а эти двое продолжали свой путь.

Всем известно, что нельзя задавать вопросы Мудрой и интересоваться ее планами. Мудрые не ходят к Вечному Огню, однако люди не возражают. Их талант – Дар свыше, они свободны в своих действиях. Могут приходить и уходить; помогая всем, они не отвечают на расспросы. Воины и роженицы боготворят их и готовы отдать им все, что угодно.

Но если тебе очень уж захочется что-то узнать, ты всегда сможешь это сделать. Я выяснил, что девушку зовут Гафия, что она найденыш и что Мудрая взяла ее на воспитание. Гафия была у нее одновременно и служанкой, и ученицей. Вот так случилось, что она пошла по особому пути и не стала ни крестьянкой, ни прислугой в доме лорда.

Хорошенькой назвать ее было нельзя. Она была очень худа, чересчур смугла; черты лица слишком резки. Но было в ней что-то такое, что останавливало на себе взгляд мужчины, во всяком случае мой взгляд. Возможно, независимость, проявлявшаяся в походке, в манере ездить верхом. Я ловил себя на том, что старался представить, как в праздник будет выглядеть ее тонкая фигурка в длинном платье, а не в коротком жакете и таких же, как у меня, бриджах. В этой одежде я видел ее каждый день. А если она распустит длинную косу, туго обвитую вокруг головы, то в распущенные волосы можно вплести серебряную цепочку или маленькие колокольчики, как у дочери Гарна – Айны… Представить себе Айну переправляющейся вброд с брыкающейся овцой, которую она удерживает, вцепившись ей в шерсть одной рукой, а другой, понукая, охаживает пони?.. Нет, такую картину вообразить я никак не мог.