Колдовской мир. Год Единорога - Нортон Андрэ

Я считался лордом племени, хотя и не был наследником. Я приходился двоюродным братом Гарну по отцовской линии, так как был поздним ребенком брата его отца. У меня, однако же, был родовой щит и четверо мечников в подчинении. По нашим понятиям, это был очень маленький эскорт. Всерьез ко мне, ввиду моей молодости, никто не относился. Приглядываясь к холмам, нет ли там чего подозрительного, я держался правой стороны дороги. За мной на некотором расстоянии ехали мои люди.

Мы спорили (вернее, спорили лорды, пройдя через Ворота), правильно ли выбран маршрут. Братья по Мечу подтвердили, что путь наш проходит через покинутую землю и следов других людей здесь не осталось.

Когда-то это была настоящая дорога – она шла прямо; сквозь заросли кустов и траву видны были ее следы. Повозкам нашим, разумеется, легче было ехать по ней, нежели по неосвоенной местности.

Не только дождь мешал разглядеть новые земли. По обеим сторонам дороги, над вершинами холмов, висел туман. Местами туман этот имел странную окраску. Вместо обычного сероватого оттенка он отсвечивал голубым либо зловеще темнел, и от этого почему-то становилось тревожно.

Один всадник из Братьев пришпорил лошадь и, оторвавшись от арьергарда, проскакал вперед мимо меня. Я посмотрел вслед, не скрывая зависти. Братья по Мечу были особыми людьми. Произнеся Клятву Меча, они утрачивали связи с кланом.

Братья пользовались непререкаемым авторитетом: всем было известно их умение обращаться с мечом, луком и дротиком. От рода они ничего не требовали – пешие члены братства обеспечивали их всем необходимым, так как они разводили рогатый скот и овец.

Стать одним из Братьев было мечтой всех юношей клана. Но эта мечта для большинства оказывалась несбыточной. Количество Братьев оставалось неизменным, замена происходила только в случае смерти одного из них.

Я все еще смотрел в сторону умчавшегося всадника, когда ко мне приблизился Гарн. За ним следовали два мечника, присматривавшие за порядком. Гарн был человеком почти таким же суровым, как эта земля и плачущее небо над нами, не слишком разговорчивым, но с глазом, наметанным на обнаружение недостатков и выявление причин. Молчание Гарна считалось лучшей похвалой. Руки мои невольно натянули поводья, когда его орлиный профиль обратился в сторону нашего маленького отряда. Я думал, что он выскажет критические замечания в мой адрес или проверит, как его сын Эверад справляется с отрядом, едущим в арьергарде. Но тут лошадь его поравнялась с моей, а эскорт немного отстал. Теперь мы ехали стремя в стремя.

Вряд ли он будет говорить со мной о плохой погоде, делиться впечатлениями от местности или вспоминать прошлое. Я ждал и испуганно перебирал в уме, в чем мог оплошать и вызвать тем самым его гнев. Он медленно переводил взгляд с одного края дороги на другой, хотя, как мне казалось, не старался при этом разглядеть всадников из клана Рараста, ехавших впереди.

– Корм для скота здесь хороший.

Я страшно удивился, хотя и знал, что лорд Гарн разбирается в земле и знает, как ее с пользой обработать. Я знал всех, кто меня окружал. Я знал, что они любят и чего терпеть не могут, знал их достоинства и недостатки, отношение друг к другу. Я понимал собственную роль в родовом клане, хорошо владел оружием. Я знал все, не понимал лишь, зачем мы пришли в другой мир и какой опасности тем самым избежали.

– Вечером в лагере будет совет, – продолжил Гарн. – Там будет решаться вопрос, где мы все поселимся. Братья по Мечу все хорошо осмотрели. Земли здесь много. Может повезти даже тем, кому в прошлом приходилось несладко.

Непонятно, с чего он вдруг со мной разоткровенничался? Если бы моя лошадь заговорила со мной, я удивился бы не больше. Я даже не сразу вник в смысл сказанного. Большая земля – свободная для расселения. Сюда явилось около сотни кланов, бо́льшая часть из них далеко превосходила нас числом, богатством и количеством скота. Даже для такого маленького клана, как наш, имелась неплохая возможность приобрести земельные богатства.

Гарн продолжал:

– Представители родов будут тянуть жребий. Был уговор – либо земли на побережье, либо остальные. Сивен, Урик, Фаркон, Дауан уже высказались за побережье. Остальным нужно сделать выбор. Я думаю, – он помолчал, – я поговорю об этом с тобой, Хьюлином и Эверадом, да еще и со Стигом, когда мы в полдень сделаем остановку.

Моего согласия он, вероятно, не расслышал, ибо тут же развернул лошадь и поехал к Эвераду. Я все еще пребывал в удивлении. Гарн все решал сам, никаких советов он не принимал, даже от своего наследника. Вдвойне странно, что на этот раз он хотел советоваться со Стигом, под чьим началом были сельскохозяйственные рабочие. Ведь Стиг даже не был членом рода.

Что было у него на уме? Зачем упомянул земли на побережье? В прошлом мы никогда там не селились. Менять жизненный уклад было не в наших привычках. Все же сейчас мы пришли в новый мир… Может, это повод покончить со многовековыми традициями и начать новую жизнь?

Я постарался припомнить, далеко ли отсюда до побережья. Братья по Мечу исследовали лишь небольшую его часть. Они видели остроконечные скалы и рифы, круто уходившие в море. Морским народом нас никак нельзя было назвать, хотя те четыре клана, которые упомянул Гарн, были рыбаками, во всяком случае когда-то были.

Мелкий утренний дождик стал затихать. Ближе к полудню пробилось бледное, водянистое солнце. Земля под ним стала потихоньку сбрасывать угрюмую тень, делавшую ее в наших глазах такой неприветливой. Мы сделали привал прямо на дороге. Кланы протянулись вдоль нее, как бусины на порвавшейся нитке.

Из передних повозок принесли бережно хранимые маленькие медники, положили в них угля – ровно столько, сколько необходимо было для нагрева травяного напитка, укрепляющего силы путника. На обед был пирог, испеченный в дорогу. Я поспешил: нельзя заставлять Гарна ждать.

Он сидел чуть поодаль на табуретке. Знаком пригласил нас сесть на толстую длинную циновку, размотанную и уложенную подле его ног. Возле Эверада и Стига я увидел Хьюлина, старшего из охраны Гарна. Лицо его было почти таким же мрачным, как и у хозяина.

– Есть такой вариант, – начал Гарн, как только мы уселись. – Я разговаривал с Куэйном. Он дальше всех проехал по побережью.

Гарн вынул из поясной сумки кусок кожи, свернутый в тонкую трубку. Расстелил ее перед нами. Мы сдвинули головы и увидели несколько темных линий.

Одна линия – жирная и черная – изгибалась то внутрь, то наружу. С одной стороны от нее отходили три линии потоньше, тоже неровные. Два изгиба большой линии были отмечены жирными черными крестами. Гарн указал на них в первую очередь:

– Это береговая линия – такая, какой ее видел Куэйн. Вот здесь и здесь бухты. Эту землю уже возьмут те, кто согласен только на побережье. – Его палец двинулся дальше по нарисованной береговой линии, пока не остановился на маленьком углублении. – Здесь устье реки. Она небольшая, но вода в ней хорошая. Протекает по широкой долине. По реке хорошо передвигаться, по ней можно сплавлять шерсть на рынок.

Шерсть! Я представил себе нашу жалкую отару. Какой там рынок?! Все, что можно было с них состричь, уже давно обращено в пряжу, связано и надето на наших людей. За последние три-четыре года едва удавалось справить новую куртку или юбку.

Эверад осмелился задать вопрос, который у всех нас был на уме:

– Это тот участок, мой господин, который вы бы предпочли, если его не заберут другие?

– Да, – коротко ответил Гарн. – Есть и еще кое-что. – Он замолчал, и никто не отважился спросить, что он имеет в виду.

Я не спускал глаз с линий, изображенных на коже, и старался представить себе то, что за ними стояло, – землю и море, реку, просторные долины, ждущие землепашцев, луга, где мы будем пасти наши маленькие стада. Но воображение было бессильно: я видел только линии, и ничего больше.

Гарн не просил у нас ни советов, ни комментариев. Да я и не ждал от него ничего подобного. Он позвал нас только для того, чтобы мы знали его волю и были готовы к его решению, если жеребьевка пройдет удачно.