Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды
Купец насупился, хотя его лицу, казалось, больше насупиться было невозможно — кто же сейчас через Менск ездит, после зимнего-то разорения? Изяслав Ярославич смотрел на него с тихим удовольствием — скажет про то купец альбо нет, сдержит ли великому князю альбо не посмеет?
Неклюд отвёл глаза и пробормотал:
— У меня дружок в Берестье… должок от него воротить надо… а в Турове — лодья с иным товаром, для Чернигова. Вот через Чёрную Русь и иду.
Выкрутился! — великий князь внутренне восхитился, хотя виду не подал. Хотя, возможно, купец и не врёт.
Возможно.
— А как ты через полочан проскочил?
— Ну… — купец замялся.
— Не нукай, не запряг, — добродушно усмехнулся Изяслав Ярославич. — Самого Витко видел?
— Видел, — Неклюд пожал плечами. — Вчера только…
— А чего же он тебя отпустил-то? — Изяслав вцепился в купца взглядом. — Ну?! В глаза смотреть!
Неклюд попытался было опустить глаза, потом — глядеть в сторону. Но взгляд великого князя не отпускал — требовал. Изяслав умел настоять на своём, выжать правду.
— Ну… — говорить купцу не хотелось.
— Не запряг! — резко бросил Изяслав.
— Ну… так…
— Отчего иных купцов Витко ограбил, а тебя — пропустил?!
— Так они же — христиане! — вдруг сказал Неклюд и осёкся.
— Вон что, — протянул великий князь, сверля купца взглядом. Тот опустил голову и ковырял пыль носком сапога, пачкая зелёный недешёвый сафьян. — А ты что же — некрещён?
Неклюд вдруг вскинул голову, словно говоря — а однова живём, всё одно помирать!
— Нет, княже! — и глянул насмешливо — куда только и делись его робость и опаска, го косноязычие и нежелание говорить.
У Изяслава вздыбилась борода, на челюсти вспухли желваки.
— А мне думается, Неклюде, что причина в ином, — процедил он, чуть приподымаясь над седлом. Купец чуть вспятил — взгляд великого князя стал страшен. — Ты, мерзостный язычник, своему Всеславу оружие возил! И для Витко небось от оборотня полоцкого чего-нибудь приволок! Потому и пропустили тебя?!
Неклюд резко подался вперёд, но на него уже навалились княжьи кмети.
— На осину его! — великий князь странно дёрнул головой.
Купца уволокли.
— Хоть бы прознали от него, где он Витко видел, Изяславе Ярославич, — пробурчал Тука, явно не одобряя.
— Чего там узнавать?! — Изяслав махнул рукой. — Если вчера только он его видел… идём облавой в ятвяжскую сторону, откуда язычник этот приехал, вот и всё!
Несмеян грыз травинку, уставясь в ночное небо с крупными звёздами. Почему-то всегда лучше всего ему думалось именно так, на звёзды глядя.
А подумать было о чём.
Изяслав загнал его в угол, прижал к Бугу, навис с севера над немногочисленной полоцкой ратью стальными жалами копий и мечевыми лёзами. А за Бугом стоял ещё один полк великого князя — не меньше трёх сотен кованой рати.
А у них, Несмеяна и Витко, всего сотня!
Остальные рассеяны по всей Чёрной Руси да и было-то их всего-то полтысячи человек. Пять сотен во главе с пятью гриднями. Вдосыть для Берестья, но мало для того, чтоб одолеть самого великого князя с суздальским полком вкупе — Несмеян отлично знал от весян, сколько рати привёл с собой Изяслав Ярославич.
И пёс их дёрнул сойтись вместе… если бы в кольце был один только Витко альбо Несмеян, второй помог бы извне, а так…
А ведь как хорошо всё начиналось…
Кривские сотни прошли сквозь Чёрную Русь как нож сквозь масло, кривичи рассыпались опричь Берестья.
— Опасное это дело, — бормотал при расставании гридень Чурила, старшой воевода над всей ратью, отправленной Всеславом к Берестью. Всему Полоцку был ведом Чурила своей осторожностью, даже в священном бою на Перунов день, когда Плесков Всеславичи одолеть хотели — и то чуть перед князем не отступил. Несмеян и Витко иной раз над ним даже немного посмеивались — как-де ты с твоей осторожностью в гридни-то попал? Чурила только крутил ус, усмехался и отмалчивался. Впрочем, трусом он не был.
— Брось, Чурила, — Витко махнул рукой. — Тут, в Берестье, всей рати-то — сотни две кметей, не больше. Сначала их запугаем как следует, а после и само Берестье возьмём, если Перунова воля на то будет.
Чурила в ответ только дёрнул усом — чего мол, с тобой говорить-то, голова твоя забубённая.
То тут, то там вспыхивали по Чёрной Руси пожары, зажжённые Чурилиными кметями, то с одной, то с другой стороны неслись в Берестье гонцы от тиунов — Чурила, Витко, Витко, Чурила! Про Витко говорили больше, чем про Чурилу — бывалый гридень воевал осторожнее, а Витко ходил по самому краю.
После разорения острога Рогатый Камень терпению и робости берестейского наместника пришёл конец. Теперь надо было уже что-то делать, иначе эти бешеные полочане через седмицу войдут без боя прямо в Берестье — и никто даже меча в защиту Изяславлей власти не вздынет. Смирного пса и петух бьёт!
Две сотни воев берестейской городовой рати ринуло вдогон уходящим Несмеяну и Витко.
Светало.
В верхушках деревьев заголосили птицы, тонко пропела зорянка, за ней подхватили остальные. Скоро лес наполнился летним птичьим гомоном.
Невеликое полоцкое войско заняло место ещё с ночи, потому птиц можно было не бояться.
Витко обломал около лица тонкие ветки — осторожно, так чтоб не видно было с дороги. С дороги, ха. С тропы скорее.
В кривских лесах иных дорог и не бывает, главные дороги для русичей — реки.
Хорошо, что от Берестья к Нареву водой дороги нет, а не то проскочила бы берестейская рать мимо полоцкой засады.
Ждали.
Дождались. Берестейские кмети длинной окольчуженной змеёй вытянулись на открытое место. Хвала Перуну, пеших — пеших! — было больше, чем конных!
Время застыло на миг.
На противоположной стороне поляны кусты всё же дрогнули и Витко — сейчас старшим в рати двух гридней был он! — сжав зубы, беззвучно произнёс несколько ругательств. Берестейский старшой немедля поворотил голову в ту сторону, настороженно вглядываясь в кусты. Медлить было нельзя — сейчас он подымет тревогу…
Полоцкий гридень пронзительно засвистел. В лесу шум слышен далеко, а особливо — свист человечий.
И почти сразу же, перекрывая свист, засвистели сотни стрел, хлынули густым потоком сквозь ветки чапыжника!
Враз не меньше полусотни берестейских повалилось с коней, и Витко, рванув из ножен мечи, с глухим рёвом рванулся на поляну. Кусты словно ожили — с другого края поляны бежали с копьями и мечами Витковы кмети.
Налетели.
Сшиблись.
