Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды
Несмеян ворчал себе под нос, сам не замечая, что повторяет побранки, вылитые на его голову ведуньей-повитухой, едва старуха переступила порог дома.
Раз альбо два Несмеяну казалось, что кто-то неведомый, непонятный поглядывает на него из всё более густеющих синих сумерек, но показалось и минуло.
А в бане, наконец, раздался пронзительный, пуще прочих, крик — и сразу вслед за ним — захлёбывающийся, прерывистый плач.
Свершилось!
Несмеян метнулся к двери бани, но она уже отворилась ему навстречь.
— Ну?! — выдохнул гридень жарко в сморщенное лицо старухи-ведуньи.
— Сын, — тихо ответила она, держа в ладонях сморщенное красное тельце.
Новорожденного кривича завернули в старую отцову рубаху, а после — в кусок медвежьей шкуры — таков уж нынче день, медвежий. В такой день самый лучший оберег — шкура Лесного Хозяина, часть его силы.
Несмеян вышел из бани с сыном на руках. Чуть развернул шкуру, чтоб открыть сыну лицо, поворотил его к лёгкому весеннему ветерку, к алеющему краешку окоёма — и сам не заметил, как наступило утро.
— Тебе, деде Дажьбог, тебе, владыко Сварог, говорю — поглядите на сына моего, Немира.
Наклонился, соскрёб с ранней проталины щепоть земли, осторожно растёр по груди сына.
— Тебе, Мати-Земля, Макоше, говорю — вот сын мой, Немир.
А ведунья уж тут как тут — с ковшом воды в руке. Несмеян смочил пальца в воде, брызнул на лицо младеня.
— Тебе, Матушка-Вода, говорю — прими сына моего, Немира.
Ведунья тут же накинула на лицо мальчика меховую полость и выхватила его из рук Несмеяна. Гридень отдал беспрекословно — сыну теперь лучше всего было побыть с матерью. Старуха скрылась в сенях, а Несмеян обессиленно сел на ступени крыльца и счастливо улыбнулся восходящему солнцу.
Глава четвёртая У порога
В лесу надрывался соловей.
Раскатистые коленца катились по кустам, звенели в ночном воздухе, исходили неизбывной любовной тоской.
Соловей пел каждую ночь.
И каждую ночь, откинув полу шатра, великий князь слушал соловья с замиранием сердца — слышалось в его голосе что-то такое… вечное. Спокойное, умиротворяющее.
Слышались голоса дозорных, мимо туда-сюда проходили кмети. Ничего этого Изяслав Ярославич не слышал, целиком отдавшись сладкому соловьиному щёкоту.
И ведь никогда прежде не было с князем такого — даже и когда мальчишкой ещё гонял по киевским и новогородским улицам… А теперь — нашёл время… на войне-то.
А война была какая-то странная.
После бешеной битвы на Немиге Ярославичи не отважились сразу лезть в кривскую дебрь следом за растрёпанным Всеславлим войством — надо было привести в порядок свои дружины, тоже изрядно поределые от кривских мечей. Потому Всеслав быстро сумел собрать рассеянные было полки. А после стало поздно — пала внезапно сильная оттепель, по лесам вскрылись болота, потекли ручьи — не зная дорог, можно и всю рать сгубить.
После оттепели в леса и вовсе стало не сунуться, пришлось ждать до самого травеня.
Зато теперь…
Теперь Ярославичи были готовы, и даже рати все вновь собраны — и не только киевские, черниговские и переяславские кмети. Смоленский князь, Ярополк Изяславич и ростовский Владимир Мономах тоже ополчили дружины. Против совокупной силы пяти ратей Полоцк то ли устоит, то ли нет — неведомо.
Но едва только березень-месяц прошёл, как по подсохшим лесным тропам ворвались в Чёрную Русь и смоленскую землю бродячие загоны кривичей — грабили купцов, убивали боярских тиунов и княжеборцев, перехватывали гонцов на дорогах. Вездесущие кривичи появлялись то там, то тут, и это уже само по себе становило страшновато — а ну как и впрямь у них там все поголовно колдуны, стойно самому Всеславу Брячиславичу, не к ночи будь помянут.
Вестимо, Изяслав понимал, что это не так.
Просто отрядов несколько — может, три, может, пять… а может и десять… небольших, по сотне воев. И только.
До Берестья великий князь добирался всего две седмицы — дорога вдоль Припяти торная, потому и мчали о-дву-конь, почти без остановки. Только на короткие ночёвки останавливались кияне и суздальцы — торопился великий князь спасать от Всеславлих загонов своё Берестье.
Примчался.
И что?
Вторую седмицу дружина великого князя и суздальская рать Ставки Гордятича мечутся по Чёрной Руси, кружат опричь Берестья, пытаясь выловить стремительные загоны полочан.
"Мы даже узнать про них толком ничего не можем! — великий князь сжал зубы. — Знаем только, что старшим у них какой-то Всеславль гридень Чурила. И всё!"
Нет, не всё.
Около Берестья хороборствовали Всеславли гридни Несмеян и Витко, разорили великокняжий починок Рогатый Камень, разбили вышедшего против них берестейского тысяцкого, и мало не захватили само Берестье — всего с двумя-то сотнями рати! — проходили как песок сквозь пальцы у самого великого князя. Изяслав Ярославич уже и сам начал было прислушиваться к суеверным шёпоткам в дружине, что не иначе, как этим гридням сами лешие ворожат.
И вот наконец великий князь их прижал!
Дружинный старшой великого князя, гридень Тука переминался с ноги на ногу.
— Купца поймали, Изяслав Ярославич. Говорит, что через полоцкие заслоны проскочил.
— Как это он сумел? — Изяслав Ярославич удивлённо поднял брови. — Ай да купец! А ну, веди его сюда!
Купец сумрачно глядел в землю, изредка бросая на великого князя хмурые настороженные взгляды. Изяславу это сразу не понравилось, он оглядел купца с головы до ног, уселся на тут же подставленное Тукой седло. Купцу сесть не предложил — перебьётся. Много чести.
— Как зовут?
— Неклюдом кличут, — пробурчал неприветливо купец. Воистину Неклюд.
— Откуда идёшь, Неклюде?
— От литвы, — Неклюд, мрачно мотнул головой назад, словно указывая — откуда.
— И куда же?
— В Чернигов, а оттуда — в Олешье…
— А чего это — от литвы в Чернигов — да через Чёрную Русь? — великий князь подозрительно прищурился. — Через Менск ближе было намного.
Купец насупился, хотя его лицу, казалось, больше насупиться было невозможно — кто же сейчас через Менск ездит, после зимнего-то разорения? Изяслав Ярославич смотрел на него с тихим удовольствием — скажет про то купец альбо нет, сдержит ли великому князю альбо не посмеет?
Неклюд отвёл глаза и пробормотал:
— У меня дружок в Берестье… должок от него воротить надо… а в Турове — лодья с иным товаром, для Чернигова. Вот через Чёрную Русь и иду.
