Павел Виноградов - Хозяин Древа сего
Выдержав эффектную паузу, Кара начала танец. Или танец начал ее. Или сама она стала танцем. С первого движения для зрителей перестало существовать все, и все воплотилось для них в движениях, за которыми следили отрешенно и жадно, словно насыщались после долгой голодовки.
Ярко-красным накрашенные стопы и ладони мелькали, создавая причудливую вязь жестов, исполненных абсолютно конкретного смысла. Вихревые движения сменялись паузами, в которых неподвижная женщина представала гениально изваянной статуэткой. И тут же следовали новые па, статуэтка, оставаясь статичной, невероятным образом неслась в завораживающем ритме. Не было музыки и пения, лишь непрестанный звон колокольчиков, и этот акустический аскетизм лишь подчеркивал невероятную выразительность пластики. Части тела двигались по собственным программам, каждая из которых создавала иной рисунок. Неподвижная голова через мгновение начинала быстрые круговые движения, потом шея, словно сама собой, перемещалась по горизонтали, сразу отклонялась назад, тут же — вперед. Пальцы при этом были сцеплены, брови нахмурены. Но на губах вновь являлась обольстительная улыбка, за которую, казалось, можно было отдать жизнь, что Краткую, что Продленную, ибо привлекательнее улыбки этой не было во всем Древе — пока длился танец… Ладони вновь складывались в приветственный «совочек», а после согнутая рука поднималась в жесте откровенно приглашающем. И вновь — нахмуренные брови, а победительный жест выброшенной вперед руки вызывал у зрителей прилив воинской гордости, они гордо расправляли плечи и тоже хмурились грозно. И снова — яркая улыбка, глаза раскрываются шире, шире, хотя, казалось, дальше некуда — и зрители готовы на все, чтобы защитить эту бедную девочку, рука которой на уровне плеча повернута ладонью к груди, и пальцы слегка изогнуты.
Багряные огни оплетали мистерию яркой паутиной, догорающие уголья плыли в жаре, как орхидеи в джунглях. Кара закончила танец в сидячей позе, с правой рукой над правым коленом, левая вытянулась вниз и коснулась пола.
Пока все приходили в чувство, Аслан сделал знак и она, грациозно поднявшись, прошествовала к женскому месту, усевшись рядом с Гелой. Та глянула на нее не очень приветливо и слегка отодвинулась, но Кара, не конфузясь холодным приемом, улыбнулась и прошептала ей на ухо что-то, вызвавшее на гелином лице легкую ухмылку.
Семантика танца не стала для гостей откровением, и Каре уже не надо было держать длинную речь — они поняли все, что она хотела до них донести.
— Итак, братья мои по Ордену, — уточнил все-таки ситуацию Аслан, — известный нам всем господин Синий через леди Кару обещает полную поддержку в наших планах атаки Шамбалы и уничтожения своего и нашего недруга Дыя.
— Хотелось бы знать еще, в чем поддержка сия выразится, — тусклым голосом произнес Барон, который, похоже, лишь один из присутствующих не поддался обаянию танца. — У Синего достаточно поклонников в Ветвях. Придут ли они нам на помощь?
— Рабы господина по его сигналу обрушатся на врага, — с убеждением ответила Кара, скромно потупившись.
— И когда он подаст этот сигнал? — спросил Ланс, глядящий на женщину куда благожелательнее Барона.
— Как только вы вступите в пределы Шамбалы, — уверила дива. — Кроме того, рабы в образе пастушек, находящиеся при нем, окажут всяческую поддержку.
Поскольку все присутствующие прекрасно понимали, что к чему во Древе, последний пассаж Кары вызвал у них не гомерический хохот, а утвердительные кивки.
— Что же, — неохотно подытожил Барон, — это, пожалуй, может внести некоторые коррективы в наши планы.
— Отнюдь, — возразил Аслан. — Поскольку мы намеревались неожиданно атаковать в Шамбалу в лоб, пройдя известными абаю Зургаю подземными проходами в стране Агарти, диверсия господина Синего лишь облегчит наше положение, но не потребует коррекции плана.
— Мы хотели ударить в лоб, потому что не было иного выхода, — проворчал Палден. Голос его был скрипуч и неприятен. — Может быть, теперь первый удар сможет нанести Синий, изнутри, а мы его поддержим?
— У господина моего недостаточно для этого сил внутри Шамбалы, — заметила Кара, все так же потупившись.
— Они права, — согласился Ланс. — И не дело, братья, перекладывать честь славного подвига на союзника.
— Я думал, ваша рыцарственность проявляется только в легендах… — иронически бросил Барон.
— Если вы имели в виду ежеминутную готовность принять бой, то легенды эти не врут!
Ланс мгновенно покраснел от гнева, похоже, едва сдерживался, чтобы не сказать Барону много лишнего.
— Тихо, тихо, господа, — примирительно проговорил Николя. — Наши ссоры только ослабляют нас. Враг общий, и действовать нужно сообща.
— Думаю, пусть скажет самый удачливый из нас полководец, — предложил Аслан. — Ни я, ни Николя таковыми вообще не являемся.
— А меня в Стволе, в конце концов, победили, — заметил Зургай. — Может быть, Барон?
— Я тоже был побежден, и лишь любезность нынешнего нашего противника, вовремя подсунувшего расстрельному взводу кадавра, спасла мое бренное тело… Сэр Ланс, — он иронически поклонился все еще кипящему от возмущения воину, — был, кажется, гораздо более счастлив в войне?
— Вождем был мой господин Артхур, — возразил тот. — Мое же дело всегда было сражаться под началом.
— Пусть говорит Пылающий Принц, — решил Аслан. — Он не потерпел ни одного поражения.
Глаза всех обратились к Принцу, теперь сидевшему прямо и важно, как и подобает воину на совете.
— Я сражался во многих битвах, в Стволе и Ветвях, — начал он уверенно и четко. — Я вел отряды и армии к победе. Но сейчас я знаю, что победы не будет. Мы войдем в Шамбалу, чтобы погибнуть там.
Все разом возмущенно загомонили. «Предатель!», — выкрикнул Ланс, красный, как ладошка Кары. Принц вскочил, неуловимым движением обнажив тяжелый палаш. Ланс уже стоял на ногах, обеими руками сжимая свой меч. Но тут суету пресек неожиданно властный приказ Аслана:
— Успокоиться всем! Сесть! Не оскверняйте мой дом!
Едва не схватившиеся рыцари сразу послушались и сели, не глядя друг на друга, тяжело дыша от гнева. Остальные замолчали тоже.
— Не стыдно ли вам, братья, вступать в свару? — Аслан продолжал уже своим
приятным негромким голосом с картавинкой. Волнение выдавали лишь непроизвольное отирание рук и лихорадочный блеск глаз. — Может быть, Лансу следовало дослушать воина, ни разу не запятнавшего себя чем-либо недостойным? Я уверяю, Принц сказал далеко не все, что хотел.
Собрание молча выразило согласие, и Принц продолжил:
