Олег Верещагин - Последний воин
Но крик десятка мужских глоток перекрыл горестный вопль пожилой женщины. Уронив нож, она метнулась вперёд и, словно птица над искалеченным птенцом, распласталась поверх неподвижного тела Тейнака:
— Пощады! Пощады сыну, храбрый йотеод! — кричала она, закрывая мальчишку распростёртыми руками. — Я вижу по твоему лицу, по твоим волосам — ты не из этих тарканов с каменными сердцами, холодными, как их проклятое море! Ты наш, ты с севера, ты ведь йотеод?! Пощады моему мальчику, не добивай его! Возьми мою дочь, его сестру, как хотел, но пощади сына! Гвэна! — Она выкрикнула это повелительно, и девчонка, тоже уронив нож, подошла и встала рядом с телом брата и матерью на колени. — Она твоя! Мы все твои, но не убивай сына!
Гарав с интересом смотрел на бледное лицо красивой девчонки, на закушенную губу, в ненавидящие глаза… А что? Почему нет? Что он сделал не так? Нет, он, конечно, не станет бесчестить эту гордую девчонку, но… но ведь можно отправить их с обозом на юг и поселить на своей земле — когда он вернётся туда, то на земле уже будут люди, для которых он — хозяин. Вроде бы в законах нет ничего против этого…
— Они твои, — сказал Эйнор.
— Помоги снять шлем, — попросил Гарав, перекидывая на спину щит и вкладывая (сначала он провёл рукой по клинку — проверил, не зазубрился ли?) меч в ножны.
Как всегда без шлема воздух после схватки показался страшно холодным. Мальчишка несколько раз глубоко вдохнул его и встал на одно колено напротив женщины. Взял осторожно её сухие морщинистые руки в свои боевые перчатки.
— Твой сын от души посочувствовал мне, когда по приказу вашего короля, будь он проклят навечно, меня гнали в рабство, почтенная мать, — тихо сказал он, глядя в полные горя и слёз глаза. — Я жалею, что мы вынуждены были разорить вашу деревню. Если твой сын умрёт — мне тоже будет жаль. Если же он выживет… вы ничего не должны мне. Я не беру женщин силой и не отнимаю чужую свободу, мать.
Он встал. Забрал у Эйнора шлем, поклонился:
— Благодарю, мой рыцарь… Благодарю.
Глава 20, в которой празднуют победу и исследуются вопросы похмелья у Воинов Добра и Зла
Соскочив с коня, Гарав хлопнул его по шее и поморщился — под сапогами противно чавкнула густая ледяная грязь. Лес вокруг шевелился, тихо лязгал, хлюпал и гудел — большинство воинов уже устроились на ночлег, но кое-кто ещё подходил, шарахался среди кустов, искал место, где приткнуться на ночь в относительном спокойствии и удобстве.
До Восточного тракта и моста через Сероструй оставалось около двух дней пути. Уходящую пехоту преследовали дождь и зарево пожаров — конники Готорна жгли склады и укрепления на ангмарской линии обороны. Но торопиться всё равно следовало — никому не верилось, что Ангмар оставит безнаказанным налёт, а пехоту сковывали раненые, которых везли на волокушах. Раненых, искалеченных и тяжело больных было около полусотни; в предыдущих боях погибло вдвое больше, и их похоронили в лесах. Без следа, только память осталась за людьми, которые клялись друг другу не забыть, где лежит тот или иной боевой товарищ. На волокушах везли и отбитое золото и серебро — несколько солидных сундуков из тяжёлого дуба, окованных стальными скрепами.
Конец сентября-йаванниэ оказался мокрым и холодным. Гарав давно забыл, как это — согреться. И уже несколько раз обнаруживал, просыпаясь по утрам, что идёт не дождь, а мокрый снег; просыпался от того, что умывался во сне холодной водой — это снег налипал на лицо.
Палатку — единственную на весь отряд, которую забрали из обоза, — они ещё в самом начале пути отдали под раненых, и в этот вечер опять были буквально по уши в грязи. Эйнор оставался на ногах — обходил часовых. Оруженосцы худо-бедно приготовили ужин, который Гарав в сердцах обозвал «тошниловкой» (но свою порцию съел). Фередир, ругаясь по поводу сапог, с которыми ему не везёт, сидел босиком, поставив ноги на щит, и чинил подошву. Гараву сапоги снимать было страшно — у него имелось стойкое ощущение, что они и держатся только потому, что по кускам пристали к ногам. Грела мысль о запасной паре в седельном мешке — её мальчишка берёг, как ожидание праздника.
— Эйнор тут? — спрашивал кто-то в сгустившейся темноте, переступая через спящих и ужинающих. — Эйнор где? Где Эйнор?
— Сюда! — позвал Фередир.
Подошли двое лучников-эльфов. Не менее замотанные, чем люди, они ухитрялись сохранять и живость, и веселье, и даже более или менее приличный внешний вид.
— В пещере недалеко орки, — сказал один из эльфов. — Мы внутрь не полезли. Двое наших там, а мы ищем Эйнора, пусть даст латников проверить.
— Нету Эйнора, посты проверяет, — Гарав поднялся. — Пойду гляну.
— Я пойду, — поднял голову Фередир.
Гарав пихнул его в затылок:
— Сапог чини… Талие!
— Ау, — отозвался из мокрой полутьмы один из сотников.
— Дай человек десять, кто там поближе.
Гарав принялся затягивать ремни. Сотник с руганью поднимал людей, они в ответ ругались тоже, но вставали быстро. Эльфы ждали, глядя куда-то в темноту и тихо переговариваясь.
— Не буду я тебя больше гонять сегодня, не буду, — шурша металлом, Гарав пошёл к лошадям, обнял Хсана за шею и расцеловал. Тот всхрапнул благодарно и положил голову на плечо хозяина. — Устал, хороший мой, быстрый мой, радость моя… Сейчас вернусь и расседлаю тебя, красавец мой…
— Куда идём-то? — спросил, подходя, старый знакомец, Айгон. Его сын Тэхзар тоже был тут — оба остались живы и не покалечены.
— За мной, — буркнул Гарав, цепляя шлем на щит за спиной. — Мимо не пройдём, — и добавил по-русски: — Слухайте мене — и беда вас не мине…
Он сделал несколько шагов и с тоской и злостью ощутил, как в левый сапог начала сочиться вода…
…Около пещеры эльфы развели большой костёр. Сами держались в тени деревьев, но, увидев приближающихся людей, вышли к огню. Из пещеры слышался шум, жалкий, тихий, неумолкающий, как плач осеннего дождя в лесу, когда некуда укрыться и можно только пережидать.
— Их женщины и дети там, — сказал один из стороживших эльфов. — Мы бросили пару факелов и рассмотрели. Воинов нет. Наверное, из обоза разбитой армии, прячутся ото всех. Мы не стали стрелять.
Плач и скулёж в пещере сделались громче. Люди, пришедшие с Гаравом, запереглядывались.
— Женщины и дети? — Гарав вбросил в ножны Садрон, вытащил топор из петли, повертел его в руке, перекидывая остриём то к себе, то от себя. Усмехнулся недобро, сказал: — Ну откуда у орков женщины и дети, меткий эльда? Проснись от своего волшебного сна.
И шагнул внутрь.
Факелы у порога ещё горели, подальше — горел и костёр, который как раз в первую очередь выдал орков эльфам. Гарав чуть пригнулся, всматриваясь. Пошевелил ноздрями — да нет, скорей по запаху нашли…
