Оливер Боуден - Откровения
Макиавелли и Эцио одновременно улыбнулись. Полированный столик и блестящий поднос были островком порядка в море хаоса. Привычки Леонардо с годами не изменились.
– Как дела, дружище? – спросил Эцио, присаживаясь рядом с художником.
– Я не жалуюсь, но готовлюсь к путешествию, – ответил Леонардо, стараясь, чтобы голос его звучал крепче, чем он был на самом деле.
– О чем ты? – изумился Эцио, – обеспокоенный, что друг мог использовать некий эвфемизм.
– Я не о смерти, – раздраженно отозвался Леонардо. – Я об Англии. Новый король заинтересован в усилении военно-морского флота. Я собирался отправиться туда и продать им мою подводную лодку. Ты же знаешь, венецианцы мне за нее так и не заплатили.
– Они ее так и не построили.
– Это к делу не относится!
– Ты здесь мучаешься от недостатка идей? – спросил Макиавелли.
Леонардо возмущенно посмотрел на друга.
– А ты бы назвал создание механического льва достойной идеей? – огрызнулся он. – Это последняя просьба моего лорда. Механический лев, который ходит и рычит, а в конце на его груди должны открываться дверцы и появляться корзина с лилиями! – фыркнул Леонардо. – Сама по себе идея неплоха, но требовать сделать эту игрушку от меня! От меня! Изобретателя летающих машин и танков!
– И парашютов, – мягко вставил Эцио.
– Он тебе пригодился?
– Весьма.
– Хорошо, – Леонардо указал на поднос. – Разлейте себе вина сами. Мне не надо, – голос его стал тише. – Эттьен прав – сейчас моему желудку более полезно теплое молоко.
Они помолчали, а потом Макиавелли поинтересовался:
– Ты все еще рисуешь?
Леонардо печально покачал головой.
– Хотел бы… Но я потерял силы. Я уже ничего не смогу завершить… Я завещал Салаи «Джоконду». Думаю, она пригодится ему, когда он станет старше. Франциск хотел сам ее купить, хотя, кстати говоря, сам я не дал бы за нее и двух пенсов. Это не самая моя лучшая работа. Мне больше нравится та, где я изобразил малыша Салаи в образе Иоанна Крестителя… – Он замолчал, уставившись куда-то в пространство. – Мой дорогой мальчик. Жаль, что я дал ему уехать. Я так по нему скучаю. Но здесь он был несчастен. Пусть лучше присматривает за виноградниками.
– Кстати, я теперь сам выращиваю виноград, – скромно поделился Эцио.
– Я знаю! Очень рад за тебя. Это занятие больше подходит для мужчины в твоем возрасте, чем беготня за головами тамплиеров. – Леонардо помолчал. – Боюсь, они всегда будут с нами, что бы мы ни делали. Возможно, лучше смириться с неизбежным.
– Никогда так не говори! – воскликнул Эцио.
– Иногда у нас просто нет выбора, – грустно ответил Леонардо.
В комнате снова повисла тишина, которую нарушил Макиавелли.
– Что это еще за разговоры, Леонардо?
Леонардо посмотрел на него.
– Никколо. Какой смысл притворяться? Я умираю, поэтому и попросил вас приехать. Мы втроем столько пережили вместе. Я хотел попрощаться.
– Я думал, ты собираешься в Англию, к королю Генри.
– Он многообещающий юноша, и я, конечно, хотел бы съездить, – ответил Леонардо. – Но не поеду. Просто не смогу. Эта комната последнее, что я вижу. А еще деревья за окном. Знаете, весной там особенно много птиц… – Он так надолго замолчал, лежа без движения, что друзья тревожно переглянулись. Но тут Леонардо вздрогнул. – Я задремал? – спросил он. – Я не должен спать. У меня нет на это времени. Скоро я усну надолго.
Он снова замолчал, задремав.
– Мы лучше придем завтра, – мягко сказал Эцио. Они с Макиавелли встали и пошли к двери.
– Приходите завтра! – голос Леонардо настиг их на полпути к выходу. – Мы еще поговорим.
Они обернулись и увидели, что он приподнялся на локте. Медвежья шкура сползла, и Макиавелли вернулся и поднял ее, укрыв друга.
– Спасибо, Никколо. Я поделюсь с вами секретом, – Леонардо хитро посмотрел на своих друзей. – Всю свою жизнь, пока я думал, что учусь жить, я просто учился умирать.
* * *
Неделю спустя в ночь на 2 мая, когда он испустил последний вздох, они были с ним рядом. Но он так об этом и не узнал.
– Ходят слухи, – грустно сказал Макиавелли, когда они отправились домой, – что король Франциск держал на коленях голову Леонардо, когда он умирал.
Эцио сплюнул.
– Некоторые люди – даже короли – готовы на что угодно, лишь бы о них говорили другие.
ГЛАВА 84
Прошло еще четыре года. Маленькой Флавии исполнилось десять лет, а Марчелло было уже восемь. Эцио не мог поверить, что дожил до шестидесяти четырех. «Время мчится безжалостно, его остается все меньше и меньше», – думал Эцио. Но он ухаживал за виноградниками и наслаждался этим, и все еще, под давлением Макиавелли и Софии, продолжал писать мемуары. Он уже начал двадцать четвертую главу!
Он по-прежнему тренировался во дворе, не смотря на болезненный кашель, которым продолжал мучиться. Но свое ассасинское оружие Эцио давно отправил Ариосто. Тревожных вестей из Рима и Константинополя, и даже от Эразма из Роттердама, не поступало. Хотя молодой Лютер на севере все-таки стал причиной предсказанного раскола Церкви. Над миром вновь повисла угроза войны. Но Эцио мог только наблюдать и ждать. От старых привычек сложно избавиться, думал Эцио. Тем более, он уже достаточно долго прожил в деревне, чтобы уловить в воздухе запах приближающейся бури.
Как-то днем он стоял на веранде и смотрел на виноградники, растущие с южной стороны, и увидел на горизонте силуэты трех человек в экипаже. Расстояние было слишком велико, чтобы понять, кто это был, хотя по их незнакомым головным уборам Эцио понял, что они иностранцы. Но экипаж проехал мимо, и Эцио предположил, что они хотят добраться до Флоренции до заката.
Эцио вернулся в дом и прошел в свою комнату. Свое логово. Он опустил ставни на окнах, чтобы закат не мешал ему работать. На столе горела масляная лампа, и вперемешку лежали листы бумаги. Плоды сегодняшнего дня. Эцио неохотно сел, надел очки и, морщась, перечитал написанное. Битва с волколюдами! Как ему удалось описать это так скучно?
Его прервал стук в дверь.
– Да? – спросил он, даже немного радуясь, что ему помешали.
Дверь наполовину открылась, и в комнату, не заходя, заглянула София.
– Мы с Марчелло едем в город, – весело сообщила она.
– Что… на пьесу Никколо? – поинтересовался Эцио, отрываясь от чтения. – Не думаю, что «Мандрагола» – подходящее зрелище для восьмилетнего ребенка.
– Эцио, она не идет уже три недели. Тем более мы едем не во Флоренцию, а всего лишь в Фьезоле.
– Я пропустил его пьесу? Он будет в ярости.
– Уверена, он поймет. Он знает, что у тебя голова забита другим. Мы скоро вернемся. Присмотри за Флавией, ладно? Она играет в саду.
