Ольга Романовская - Лепестки и зеркало
В итоге гоэта не пожалела, что не выставила Брагоньера вон. Когда, закончив, он лёг рядом, она по привычке положила ему голову на плечо - как и всем другим мужчинам до этого.
Соэр погладил гоэту по спине и поинтересовался, довольна ли она.
- Главное, что вы довольны, господин Брагоньер, - возразила Эллина.
Приподнявшись на локте, соэр пристально уставился на неё:
- Это что ещё за фокусы?
Всё его благостное настроение мигом испарилось.
Гоэта села, смущённо прикрыв грудь одеялом. Она видела недовольство соэра и не понимала, чем оно вызвано. Ведь Брагоньер получил всё, что хотел.
- Эллина, ты же согласилась... - недоумённо пробормотал соэр.
- Как я могла отказать? - вздохнула Эллина. - Вы дворянин, а я выскочка, дочь фермерши и захудалого лавочника. С трудом пробралась во второе сословие.
- А что ж тогда вы отказали Гланеру Ашерину? - мгновенно поледеневшим тоном поинтересовался Брагоньер. - Или личного дворянства его отца не хватило?
- Понимаете, я не имела права поступить иначе, - оправдывалась гоэта, ругая себя за длинный язык. - Дворянин, по его словам, испытывающий ко мне некие чувства...
- Уж поверьте следователю с большим опытом, - оборвал её соэр, - нет такого закона, который бы обязывал вас спать со мной. Безусловно, я не обольщаюсь насчет своей привлекательности, но мотивировать согласие сословным неравенством - оскорбительно для меня. Вы вполне могли отказаться, никакой власти над вами я не имею. Хотя да, занимаю куда более высокое положение. И вы прекрасно знали, что я этим преимуществом не воспользуюсь, не стану принуждать.
Его слова прозвучали как обвинение.
Брагоньер встал и начал одеваться. На Эллину он не смотрел, делая вид, будто её вовсе нет.
Обернувшись одеялом, гоэта тоже встала и напомнила:
- Вы уже принуждали, господин Брагоньер. Вам хотелось - и я уступила, потому что выхода не было.
- Был, Эллина, - дверь, - обернулся к ней соэр. Он еле сдерживался, чтобы не выплеснуть на неё бушевавшие внутри эмоции. Помедлил и добавил: - Как я понимаю, на неё мне сейчас и указывают. Благодарю за бескорыстие, только впредь будьте осмотрительнее и цените себя выше. Хотя бы на уровень второго сословия.
С горячечной поспешностью Брагоньер застегнул рубашку и нагнулся, ища сапоги.
Эллина, ощущая вину, пошла на попятную, заверяя, что всё было чудесно, и он доставил ей несказанное удовольствие. А она просто дура, обидела, не желая того. На самом деле же, разумеется, спала с ним добровольно и, если господин Брагоньер пожелает, докажет это.
Гоэта даже от одеяла избавилась, надеясь, что вновь занявшись любовью, соэр забудет о её необдуманных словах. Но Брагоньер на обнажённое тело никак не отреагировал, обулся и направился к двери. Там обернулся и произнёс:
- То, что я вам не понравился, я уже понял, не утруждайте себя вежливостью. Это не смертельно, случается. Ничего страшного не произошло. Благодарю за проявленное внимание и... - он замялся, - и за остальное тоже. Не буду вам больше надоедать. Спокойной ночи, госпожа Тэр.
Набросив халат, Эллина кинулась вслед за ним, но Брагоньер ещё раз холодно напомнил, что она не обязана спать с каждым встречным только по тому, что ему так хочется.
- До встречи на суде, госпожа Тэр.
Входная дверь захлопнулась.
Гоэта присела на ступеньку лестницы и несколько раз ударила себя по лбу.
- Не могла промолчать! - злобно шипела она, ругая себя за идиотское поведение. - Чем, чем он тебе не угодил? Нет же, опять всё испортила! Как всегда! Права Анабель, таких дур надо ещё поискать. А так, глядишь, в первый раз в жизни завела бы стоящего любовника. Пусть на месяц, но было бы что вспомнить. Неблагодарная ты тварь, Лина, так обидеть своего спасителя! Может, он действительно тебя любит...
Здание суда было переполнено: всем хотелось взглянуть на человека, три месяца державшего в ужасе всю Сатию.
Эллина с трудом пробралась сквозь толпу и подошла к одному из приставов, чтобы узнать, где найти секретаря судебного заседания.
- Я свидетельница, - пояснила она.
Мужчина взглянул на бумагу из Следственного управления, проверил её на наличие водяных знаков и подлинность печати, после чего провёл гоэту в специальную комнату, где уже сидела полдюжины человек.
- Вас вызовут, - коротко пояснил пристав и удалился.
Странно, раньше в подобных случаях надлежало отметиться у секретаря, но, видимо, Эллину априори внесли в списки участвующих в заседании.
Гоэта огляделась. Она узнала одну из свидетельниц - помощницу мэтра Варрона. Госпожана Бран плакала, то и дело утирая слёзы.
- Что случилось? - гоэта участливо взглянула на неё и подсела ближе.
К сожалению, в здание суда запрещалось проносить любые вещи, кроме кошелька, носового платка, документов и очков, поэтому сумка с лекарствами осталась дома. А там было и что-то успокаивающее...
- Я вас помню, - неожиданно окрысилась госпожа Бран, демонстративно отодвинувшись. - Это после вашего визита мэтр Варрон сбежал. А теперь его судят!
Она произнесла фразу таким тоном, будто гоэта лично подписала приговор незадачливому врачу.
- Судят? - удивилась Эллина. - За что? Он ведь не убийца.
- За связь с тёмными и аборты.
Гоэта понимающе кивнула и промолчала.
Закон предусматривал суровое наказание за подобные вещи. И лучше бы мэтр Варрон прерывал беременность сам, чем словом обмолвился с тёмным магом! Эллина на собственной шкуре испытала когда-то всю прелесть ответственности за подобное общение.
Кое-как разговорив госпожу Бран, гоэта выяснила, что врач станет 'вторым' блюдом для судьи. Свод законов сулил ему от восьми до десяти лет за решёткой. А ведь был ещё побег - отягчающее обстоятельство...
Пока свидетели терпеливо дожидались звёздного часа, в зале заседаний жизнь текла своим чередом.
Зрители заполнили все свободные места, забились даже на галёрку, откуда за процессом обычно наблюдали служащие. Но в этот раз судебные приставы, писцы и прочая братия неплохо заработали на продаже права хоть издали взглянуть на 'зеркального душегуба' - Матео Цинглина Хаатера.
Обвиняемый полусидел-полулежал в клетке, скованный по рукам и ногам. Оборванный, небритый, он исподлобья смотрел на конвоиров.
Сейчас Хаатеру стало немного лучше: первые заседания он лежал, не в силах пошевелиться. А теперь мог двигаться и разговаривать.
Судью, впрочем, физическое состояние обвиняемого не волновало: от того требовалось всего лишь не умереть раньше времени.
