Алина Лис - Изнанка гордыни
Слишком толстый намек на ожидаемое завершение вечера.
И эта грискова тряпка на фэйри слишком уж обтягивала ее тело. Кажется, без одежды она и то смотрелась бы менее голой. Готов поставить всю свою коллекцию артефактов против грязного носового платка, что под тонкой тканью не было ничего.
Мне приходилось прилагать усилия, чтобы смотреть ей в глаза, а не ниже. Туда, где в вырезе декольте призывно покачивался шарик голубого топаза на серебряной цепочке.
Забавно, как быстро ее намеки перешли с “Ты мне не слишком-то интересен” и “Завоюй меня” до “Давай начнем сначала”.
Нет, спасибо, уже наигрался. Что я ей — мальчик вроде того юнца у трона?
— Как поживает Стормур?
Иса нахмурилась:
— Отец сделал его своим регентом.
— Надо полагать, это означает, что братец-буря навсегда перебрался в Хансинор? Какая утрата, однако! Я буду скучать по его сиятельной физиономии. Никто другой не умеет так забавно пучить глаза.
— Не надо! — в ее голосе захрустел лед. — Элвин, ты рискуешь все испортить.
— Обожаю рисковать и все портить. В последнем мне вообще нет равных.
— Еще слово о моем брате и я тебя выставлю.
— Просто ради интереса: “выставлю” означает “выставлю из дворца”?
— Из города тоже.
Она не шутила, и я заткнулся.
Надо было перейти к делу: гейс, данный князю Церы, каменный сторож в логове культистов… Но мысли, как и взгляд, упорно возвращались к топазу в соблазнительной ложбинке. Камень слегка светился изнутри, приманивал взглянуть, как платье на вдохе натягивается, обрисовывая грудь фэйри. Под тонкой тканью рельефно выделялись напряженные соски. Я вспомнил запах ее волос, вкус кожи…
И красные ожоги, что оставляло на ней мое пламя. После каждой нашей ночи она вся была в пятнах, как далматин. Мне в ответ доставались укусы и царапины.
Иса подалась вперед и задышала чаще. Темно-вишневая капля сорвалась с края ее бокала, упала чуть ниже ямки ключицы, скользнула, оставляя багряный след на безупречном мраморе кожи. Я потянулся стереть ее…
Наши глаза встретились.
Надо уходить. Это ловушка.
Я залпом допил содержимое бокала. И понял, что никуда не уйду.
— Встань!
Иса усмехнулась, услышав приказ в моем голосе. Той самой развратной, сводящей с ума усмешкой. И послушалась.
— Распусти волосы.
Она смотрела надменно, но в дышащем высокомерием и чувственностью лице читалась скрытая готовность подчиниться. Если я буду достаточно настойчив.
— Ну? Мне самому это сделать?
Танцующей походкой фэйри скользнула к стене, встала меж двумя зеркалами. Еще один высокомерный взгляд сверху вниз, затем она подчеркнуто медленно вынула шпильку. Одну. Вторую и третью… Туго свернутый узел волос распустился, разметался снежной волной по плечам. Сияющий белый шелк объял хрупкую фигурку.
“Что дальше?” спрашивали ее смеющиеся глаза.
Я поднялся и пошел к ней, расстегивая на ходу одежду, не видя ничего кроме повелительницы фэйри. Наткнулся на столик и пинком отшвырнул его с дороги. Бутылка жалобно звякнула.
Запустил руку в волосы Исы и потянул, заставляя вскинуть голову. На ее ледяных губах застыла рябиновая пьяная горечь.
— С возвращением, Элвин, — шепнула княгиня, когда я прервал поцелуй и замер, тяжело дыша, балансируя на грани знакомого омута перед тем, как гремучий коктейль из любви и ненависти заставит забыть обо всем. — Я скучала.
Она прокусила мне губу. Я порвал ее платье. И снова остановился, перед тем, как нырнуть в привычное безумие.
Тело девственницы, еще чуть незрелое, как плод с легкой кислинкой. Аккуратные яблочки грудей с бледно-розовыми напряженными сосками, стройные бедра, длинные ноги. В обманчивой беззащитности изгибов читался вызов, ровно как и в сладострастной усмешке и всем выражении лица. Она все так же напоминала мраморную статую, но теперь это было изваяние богини-покровительницы блудниц.
— Без белья. Так, Иса?
— Я ждала тебя.
Острые ногти фэйри вспороли кожу на моей шее, кровь пропитала ворот рубашки. В ответ я захватил ее запястья и вжал в зеркальный лед над головой, скользя губами по обжигающе холодной коже, чувствуя, что теряю себя с каждым прикосновением. Иса вскрикивала и дергалась от поцелуев. Там, где я ее касался, оставался красный след, похожий на ожог. Не знаю, чего хотел в тот момент больше — сделать ей больно или приятно, но она продолжала вырываться, разжигая вожделение и желание подчинить, принудить, заставить…
Не помню, когда она уступила, и как избавился от остатков одежды, не помню, как мы оказались на кровати. Я швырнул Ису на живот, заломив ей руку за спину. Фэйри всхлипнула, изогнулась подобно кошке и застонала — не понять, от боли или сладострастия, когда мы соединились. Волосы струились по спине серебряной рекой, вторая рука бессмысленно царапала и комкала одеяло.
Это не было актом любви — я брал ее жестко и грубо. Иса всхлипывала каждый раз, когда я с яростью вламывался в ее тело или слишком сильно стискивал бедра и грудь — так, чтобы остались синяки. Каждое движение навстречу, каждый резкий толчок, дарили наслаждение и опустошение, мучительное чувство утраты чего-то важного. Пламя магии вспыхивало и гасло в крови, поглощенное извечным холодом, но остановиться было немыслимо.
Я медленно накрутил на руку живое, текучее серебро волос, принуждая подняться. Поцеловал шею сзади, ущипнул за сосок. Зеркало над кроватью отразило наши сплетенные тела, прикрытые глаза Исы, гримасу то ли муки, то ли удовольствия на запрокинутом лице.
Финал был ошеломителен, болезнен и ярок. Я выпустил ее из объятий, со стоном повалился рядом. Перед глазами все плыло от жара, а плотский голод стал лишь сильнее. Иса лежала рядом прохладным куском мрамора — желанная, доступная и недостижимая — лекарство и яд.
Домой я шел пешком, глотая ртом морозный воздух и покачиваясь, как пьяный. Опять. Снова и снова в ту же ловушку.
* * *Иногда мне кажется, что это не любовь, но болезнь. Как зависимость от маковой вытяжки. И дело не только в том, что лед и огонь до печального плохо совместимы. Иса пробуждает во мне все худшее. Входя в нее, я чувствую ненависть, настолько сильную, что она почти похожа на нежность. Ее царственность, мнимая покорность, красота, равнодушие — все вызывает ярость. Хочется слышать крики боли, хочется сломать, растоптать, уничтожить эту женщину. И каждый раз после соития, обессиленный и опустошенный, я думаю, что утолял жажду морской водой.
Что я для нее? Игрушка? Очередной мальчик? Не знаю. Кто может представить себе помыслы повелительницы фэйри? Не я. Страшусь даже подумать о том, сколько ей лет. Мне нравится делать ей больно и заставлять подчиняться. И если Иса фрой Трудгельмир согласна на это, значит, ей тоже нравится грубость. Она не из тех, кто станет терпеть.
