Сергей Костин - Охотник за бабочками
— Я думаю, что разъем находится там, где ему и положено быть, — предположил я и указал на заднюю часть Хуана.
Кузьмич остановился напротив указанного места, ткнул пару раз пальцем в шерсть. Осторожно, а вдруг цапнет сдуру.
— Там она. Как есть там, — обрадовался он, заглядывая под густую шерсть. — Волчара, где у тебя-то разъем? Как вас связать? Навеки и бесповоротно.
Корабль, продолжая работать над навигацией, выпустил из стены тонкий, с палец толщиной кабель с магнитным замком на конце. После чего потребовал незамедлительно нарисовать на борту дополнительную звезду за нестандартное использование вверенных ему мощностей. Я разрешил. Одной звездой больше, одной меньше, кто их считает. (По окончании миссии лишить Вселенский Очень Линейный Корабль звезды в количестве одной штуки за попытку кражи болтов на посадочной площадке Бабяги.)
— Сувать, что ль? — неуверенно спросил Кузьмич, сравнивая размеры замка и заднего разъема Хуана. Кабель, действительно, казался чуть великоватым для маленького, пушистого кота.
— Валяй, — разрешил я. — Если что, вернемся, скажем, что само ликвидировался.
Кузьмич, одной рукой задрав шерсть, второй осторожно ввел кабель до момента стыковки.
— Есть! — заорал Волк, заставив вздрогнуть и меня, и Кузьмича, и даже Хуана. — Чувствую, есть связь.
Хуан, заполучив связующее звено, притих, прикрыл половину глаз, а остальными лишь изредка помаргивал, приветливо поглядывая на нас.
— Ну и что он сообщает?
— Щас, — Корабль секунд десять натужено урчал и потом выдал интересующую нас информацию: — Сообщает, что таракан ему не понравился. Пальцами тыкает больно. А ты, командир, на его взгляд смешной и беззащитный.
Кузьмич оскалил зубы, притиснулся вплотную к Хуану и, уткнувшись ему в глаз, сердито заявил, что, если каждая лохматая тряпка намерена обзывать его тараканом, то он готов применить грубую Кузьмичевскую силу, дабы доказать обратное.
Хуан торопливо заморгал, давая понять, что он не дурак и все прекрасно сечет.
— Ты его о деле спроси? — мне, кстати, тоже не понравилось мнение кота обо мне. Почему это я беззащитный? Могу и по белому пузу кулаком.
— Направление есть. Я уже, — сообщил Волк. — Только знаешь, командир, куда мы направляемся? В Тараканьскую пустошь. Извини, Кузьмич, но это официальное название.
Тараканьская пустошь не являлась местом в Галактике, куда спешили залететь на выходные дни. Если по правде, туда, вообще, никто не летал. Потому, как нечего там было делать. Огромное пространство без звезд, планет и прочей мелкоты. Насколько я помню, в начале тысячелетия в Тараканьскую пустошь была организована последняя научная экспедиция, которая доказала, что в этом районе нет даже вездесущих элементарных частиц. Скучное и бесперспективное место.
— В пустошь? — переспросил я и вопросительно уставился на Хуана. Тот быстро-быстро задергал ресничками и даже от усердия воспарил немного над панелью. — Давай в пустошь.
— Было бы сказано. — Корабль еле заметно дернулся и, скачками набирая скорость, рванул к очередной точке Великой Галактики.
Вот уж где самая настоящая скукатища. Трудно в это поверить, но когда выглядываешь в иллюминатор, в надежде полюбоваться Тараканьской пустошью, то упираешься взглядом в сплошную темноту. Не видно ничего. Даже далекие звезды, балующие своим могучим блеском всю вселенную, не могут пробиться сюда. Кузьмич на спор просидел у центрального экрана двое суток, отыскивая хоть одну блесточку, хоть маленькую вспышку, хоть крошечный огонечек. Ничего у него не вышло. И ничего он не получил, кроме хорошего щелбана по лбу. Правда, потом мне пришлось неделю палец в гипсе держать, но это уже мелочи.
От скуки и от безделья на корабле началась Зеленая Тоска. Эту болезнь обнаружили в прошлом веке наши ученые из Российской области. При Зеленой Тоске люди становятся зелеными и тоскливыми. Прячутся в темных углах и ни с кем не разговаривают.
Что до Волка, то ему мое общество не сильно то и нужно было. По его словам, он занимался модернизацией корабля, то есть себя самого, проверял запасы топлива, провизии и других, не менее важных ресурсов.
Кузьмич тоже нашел себе достойное занятие. Он привязал к глазу Хуана тонкую веревку и прогуливался с ним по кораблю, волоча бедного кота по стальной палубе. Когда Хуан пытался передвигаться более удобным ему способом, Кузьмич сурово дергал за веревку, возвращая его на место, и приговаривал:
— Ты животное, а не птица. Ползай, а летать не смей.
После чего Хуан камнем падал на пол, свешивал набок тоскливые глаза и полностью отдавался воле Кузьмича.
На исходе третьего месяца самого идиотского полета в моей жизни, когда я уже начал сомневаться в умственных критериях Хуана, я сидел подле центрального обзорного и пялился в темноту. В голове, как и в окружившей Корабль Тараканьей пустоши была пустота. Трудно найти хоть одну мысль, о которой уже не думал за долгое время пустого полета. Рядом лежал (стоял) круглый Хуан, а на горбу у него примостился Кузьмич. Корабль составлял нам компанию и тянул, еле слышно, грустную песню о капитане космического лайнера, которого многочисленные пассажиры просят не гнать на сверхсветовой корабль. Им, видите ли, некуда было спешить. Как и нам.
Первым заметил приближение хоть чего-то Кузьмич. Он у нас самый зоркий.
Что он там заметил, еще не было известно. Кузьмич протер глаза кулаками, помотал головой и, съехав по шерсти Хуана, прильнул к экрану.
— Там что-то есть.
За последний месяц я слышал эти слова раз двадцать. И от самого Кузьмича. И от Волка. Так что не обратил особого внимания. Но Кузьмич настаивал.
— Крыло даю, есть там что-то.
Я оторвался от полусонного состояния и перевел взгляд туда, куда тыкал пальцем Кузьмич.
Тут и Корабль прекратил тянуть грустную песню и достаточно бодрым голосом, в котором бурлила нескрываемая радость, возвестил:
— Прямо по курсу твердый объект неопределенной субстанции. Очень большие размеры. Даже слишком. Снижаю скорость до подлетной. Вот черт!
И в этот момент я тоже увидел объект, по словам Корабля очень больших размеров.
Прямо перед нами находилась гигантская, просто весьма гигантская плоскость. Если развести руками, то примерно такого масштаба. И очень тонкая на вид. Грубо говоря, суперлист серого полотна в пространстве.
— Это что? — обернулся Кузьмич.
Ничего не ответил я другу. Потому, как не знал. И не видел ничего подобного. И даже не слышал.
— У условного горизонта такая же плоскость, но вертикальная, — сообщил Голос. — Угол наклона к продольной оси девяносто градусом. Тютелька в тютельку. Будем у края через восемь минут.
